Мстители

До шоссе Брест — Пинск добрались ночью. Спрятав в овражке часть подрывного имущества, Аня запомнила номер телеграфного столба, стоявшего напротив, у дороги, и распрощалась со своим «конвоем». В город ей нужно было идти одной. А партизанам предстоял еще большой путь под Мозырь, куда на явку, к связному, они обязаны были доставить оставшуюся взрывчатку и остальные мины.

Ночью входить в город нельзя — могут схватить просто потому, что нет ночного пропуска. Аня забралась в придорожные кусты и просидела там до утра. Потом переоделась в припасенную одежду и запрятала в снег лыжи, оружие и свои партизанские пожитки. Подержала на ладони маленький «вальтер», когда-то подаренный Костей, и, зарыв в снег пустую кобуру, все-таки засунула пистолетик глубоко в валенок.

Вскоре, выйдя на дорогу, девушка смешалась с людьми, которые опешили в город по своим делам. День был воскресный: жители соседних сел и хуторов несли на базар свои немудрящие припасы. Разговоров не было слышно. Люди предпочитали молчать.

В город Аня вошла беспрепятственно: полицай, который проверял документы, лишь бегло взглянул на бумажку с черным орлом, державшим в когтях свастику, небрежно махнул рукой, мол, проходи, и отвернулся.

Юная партизанка и в самом деле не могла вызвать никаких подозрений: в овчинном полушубке, сером вязаном платье, из-под которого выглядывали новые лыжные штаны, она ничем не отличалась от местных жителей, которые в ту пору меньше всего заботились о красоте своей одежды — лишь бы теплая да прочная! Вдобавок вид у Ани был очень наивный: до того забавно, по-детски, торчали из-под беретика тонкие, с ленточками, косички!

В руках Аня держала сумку с продуктами, теплым платком и туфельками, то есть со всем тем, с чем недавно была задержана партизанами дочка полицая. В документе говорилось, что Анна, дочь старшего полицейского Ивана Звонкова, геройски погибшего в стычке с партизанами под Брестом, направляется домой, к сестре отца, в Мозырь, на постоянное местожительство. Документ был подписан самим бургомистром города и требовал, чтобы местные власти оказывали «подательнице сего всяческое содействие в пути следования».

Настоящая владелица документа все еще находилась в лагере соединения, и Аня могла «следовать» без опаски. Прежде всего она, как было обговорено заранее, направилась на базарную площадь — благо туда торопились почти все, кто был в тот час на улице.

На рынке оживленной торговли не было, в основном происходил обмен одежды на продукты. Немецкие солдаты предлагали сигареты, требуя за них сало, яйца и сивуху.

Потолкавшись немного по рынку, Аня пошла искать явки. И сразу — неудача. Тут, рядом, она должна была увидеть домик с желтыми наличниками и дверью, обитой синей клеенкой, но… где же он? Аня с трудом обнаружила его, потому что от домика почти ничего не осталось: крыша сгорела, окна выбиты, дверь, сорванная с петель, разломана и затоптана в снег… Не торопясь, не останавливаясь, Аня прошла мимо. Ясно, что тут не без помощи гестапо и полиции произошла непоправимая беда.

Оставалось одно — искать вторую явку. Подойдя к ней, Аня не обнаружила на левом окне занавески с с двумя заплатками по углам. Значит, второй явки тоже нет.

Третья, резервная явка, была возле станции, но, видно, беда не ходит одна. Вместо дома там зияла большая свежая воронка.

День клонился к вечеру, подмораживало, а у девушки не было места для ночлега. В городе — ни одной знакомой души. Мозырь, где находились другие явки, далеко. Что же делать?

Жители уже попрятались в домах, и не было никакой надежды на то, что они откроют дверь чужому человеку. Словно в полусне бродила Аня по пустынным улицам.

Тихо, темно, морозно… Вот-вот наступит комендантский час, больше медлить нельзя. И Аня решительно направилась к управе, показала часовому документ и вошла к дежурному.

— Дяденька! — плаксиво протянула она. — Я совсем замерзла, а у меня никого на свете не осталось… Где я буду ночевать, дяденька?

Пока мордастый полицай разглядывал удостоверение, Аня, то и дело охая, рассказывала историю про то, как погиб ее отец-полицейский, как она осиротела и вот решилась ехать к тетке. На беду, дом, в котором когда-то жила подруга и у которой она хотела сейчас остановиться, сгорел, и ей, Анне Звонковой, дочери полицейского, героически погибшего в боях с партизанами, даже негде переночевать.

Дежурный окликнул дремавшего в соседней комнате старичка-посыльного и приказал ему определить настойчивую просительницу на ночлег.

Глава X

СТАРЫЙ ГОРОБЕЦ

Когда Аня проснулась, хозяйка пригласила ее завтракать.

У заботливой старухи, кроме кипятка, заваренного сухой морковью, да нескольких свежих белорусских драныков [4], ничего не было. Аня достала из сумки краюху хлеба, несколько кусочков сахару, и они вместе с удовольствием почаевничали.

Разговорились. Бабушка оказалась на редкость словоохотливой. Она быстро посвятила разведчицу во все городские новости и сплетни.

Вежливо, в знак неослабного внимания кивая головой, девушка одновременно обдумывала, что же предпринять дальше и как выполнить поручение партизанского штаба. Она заранее представляла себе, как выйдет на улицу, на мороз, и побредет невесть в какую сторону.

Старуха продолжала судачить о том, о сем. И, слушая ее, Аня вдруг вспомнила, как один из подрывников, Витя Горобец, рассказывал однажды о своем деде, который живет в Пинске. Кажется, он называл деда Виктором Архипычем и говорил, что старик у него очень славный, «партийный до мозга костей, только без билета». Аня попыталась припомнить хоть какие-нибудь подробности, касающиеся старого Горобца, но — увы — все выветрилось. Хорошо она помнила только одно: дед Витьки был лучшим в городе печником.

Оказалось, что и старушка знает прославленного мастера. Она охотно, со многими подробностями объяснила, как найти его дом, и присовокупила:

— Если вам печь нужно сложить, так лучше Горобца вам ее никто не сложит. Золотой человек!

Собрав свои вещи, Аня оделась, поблагодарила старуху за хлеб-соль и пошла разыскивать печника.

Когда она постучала в калитку, за которой надрывалась большая, страшная собака, на стук никто не вышел. Ане стало не по себе: вдруг спутала дом, и Горобец здесь не живет?

Наконец скрипнула дверь, звякнула щеколда калитки, и перед Аней появился сам Горобец. Ошибиться было невозможно: Виктор хотя и с юморком, но очень точно описал внешность деда.

Старик был высок и могуч, без шапки, с копной седых волос, ниспадавших ему на плечи и перехваченных на лбу узким кожаным ремешкам. Широкая белая борода прикрывала геркулесовскую грудь. Он стоял перед маленькой Аней богатырем, сошедшим с полотна Васнецова.

Наклонив голову, Горобец вприщур оглядывал девчушку с двумя маленькими косичками, торчавшими из-под берета.

— Ну, елки-палки, зачем пожаловала?

— Виктор Архипович, — нерешительно проговорила Аня, — я по важному делу.

— Ну, коли по важному, то заходи, — прогудел старик и цыкнул на собаку.

Вошли в дом. По всему было видно, что Горобец давно живет один. В избе — устоявшийся запах махорочного дыма и портянок, которые сушились над печкой. В переднем углу, у большой, почти черной от древности иконы, горела лампадка. С русской печи свешивался конец лоскутного одеяла, на лавке лежала шуба из черной старой овчины, а у глухой стены — новая рыболовная снасть, верша.

— Важное, говоришь, дело? — вглядываясь в девушку, переспросил дед. — Ну, тогда раздевайся и садись вот сюда.

Он убрал шубу и указал на скамью, потом вынул из печки большой закопченный чайник, достал из стенного шкафчика граненые стаканы, налил в два блюдечка сладко пахнущей «буряковой» патоки и поставил на чисто выскобленный стол миску все с теми же драныками.

— Вот так-то, с чайком, и разговаривать после морозца будет сподручней, — сказал хозяин, разливая в запотевшие стаканы кипяток, заваренный липовым цветом. — Вот так-то, милая.