Эскадрилья наносит удар

На «полосатые» решили, кроме их обычного обязательного набора в виде блоков ракет и пулеметов, подцепить по две «двухсотпятидесятки». Ну что с них, «полосатых», возьмешь, не потянут они больше боеприпасов в этих условиях.

Чтобы наверняка цель поразить, экспедицию решили собрать многолюдную. Две пары «зеленых», шесть (!) пар «полосатых», да еще для прикрытия, если ПВО окажется более мощным, чем мы посмели предположить, четыре пары истребителей МиГ-21, что базировались у нас на аэродроме. Общий замысел выработан на КП полка под руководством Павлова (он же сам будет возглавлять этот налет) и брошен нам в виде кости на догрызание, чтобы отработать детали. Да, детали-то иногда — самое главное…

Уже карта испещрена значками и загогулинами, на листах бумаги отдельно вычерчен не один вариант модели предстоящего удара, а Грудинкину все не нравится толчея, которая образуется в воздухе, если «авиапредатель» с первого захода цель не покажет.

«Вы поймите, стратеги, мать вашу, когда это было, чтоб они (это он про наводчиков на борту) с первого раза указывали, случаев — единицы», — горячился он. «Такую кодлу разве что только по эшелонам развести можно, если сразу в цепочку на цель выйти не получится», — продолжил размышление комэска.

Саня Садохин, пошептавшись с Петей Луговским, замкомэской «полосатых», откашлявшись, осторожно предложил: «Командир, а что, если пара наведения свое дело промышляет, пока не сделает, а потом уж свистнет остальных, которые будут каждый в своей зоне ожидания до поры до времени?»

Комэска, посмотрев на замполита, будто впервые его увидел, спросил: «А топливо ты посчитал, Кутузов, на сколько по времени хватит, чтобы в зонах ошиваться?»

Кузьминов, штурман эскадры, старый пудель, опережая Санькин ответ, лежа на своей койке и не отрывая взгляда от потолка, проскрипел: «Командир, я уж прикинул, если му-му тянуть не будет первая пара, то на три захода хватит, ежели на крейсерской скорости в зонах крутиться будем».

«Ну, допустим, а кого в пару наведения пошлем?» — не соскакивая с кочеткового тона, спросил командир.

«Ну вы же знаете, инициатива в армии наказуема, я предложил, мне и расхлебывать», — лукаво щурясь, пропел Садохин.

«Хрен ты угадал, — мгновение подумав, ответствовал Грудинкин, — вон, Васильич пойдет, у него правак лучше бомбит, там промахнуться нельзя!» И, вставая, хлопнул ладонью по карте, давая понять, что на этом дебаты завершены, решение принято!

Утром загрузка источника в вертолет происходила с особыми мерами предосторожности.

Работавший с нами постоянно офицер ГРУ, подполковник по кличке Миша Грек, подогнал крытую машину вплотную к двери, в которую накрытый попоной быстро прошмыгнул его агент.

Солнышко ярко и радостно, указывая нам дорогу, засветило вслед, небо с безмятежной синевой манило своим простором, и мы понеслись на свидание с ничего не подозревающими душками.

Мощный гул работающих на номинале двигателей придавал уверенность. Осознание, что за тобой движется такая армада, наполняло силой и мощью. Полет на предельно малой высоте обостряет чувства. Твои рецепторы подключаются к живому организму машины, и уже не ты летишь в ней, а стелется над землей некий симбиоз из железа и плоти, мышц и бустеров, крови и топлива, нервов и проводов. Мы уже думаем вместе, чувствуем одно и то же, и если где-то в недрах ее что-то кашлянет, то своими ребрами я ощущаю отзвук, а если у меня вдруг заболит голова, то движки усмиряют свое рычание. Я щупаю воздух кончиками лопастей, я вдыхаю запахи весны горловинами двигателей, я касаюсь земли пятками колес, я гляжу на землю циферблатами приборов, во мне — сотни килограммов бешено вращающихся валов и шестеренок, из меня готовы извергнуться тонны смертоносного металла. Я — полубог. Пространство подвластно мне. Вот оно, податливо выстилается передо мной, услужливо проматываясь лентой у меня под брюхом. Деревья, пригорки, дома послушно пригибаются, когда я пролетаю над ними. Облака смиренно пропускают через себя, неслышно облизывая бока. Время замедляет свой бег, зная, что летчику Верховный не засчитывает полет в счет времени, проведенного на земле. Движение становится сутью всего происходящего. Все остальное: страх, ненависть, любовь — остается внизу. Мы — летим…

Вот она — цель. Перекрестье прицела безжалостно вперилось своей паутиной в грязную серо-коричневую стену. Кнопка огня откинута, главный выключатель вооружения разблокирован, табло подвесок загорелось хищным красным цветом. Тело машины напряглось, готовясь исторгнуть тонну взрывчатки, и вот он — СБРОС!!! Есть!!!

С облегчением взвыли движки, радуясь освобождению от обузы, унося прочь, прочь, побыстрее от осколков собственных бомб, от ответного лая пулеметов и разящих наповал ударов ПЗРК.

Слышу сзади содрогающее своей мощью уханье разрывов, и, спиралью набрав высоту, наблюдаю за результатом нашего попадания.

Картина, представшая взору, поражала своей необычной красотой и величием.

Над руинами бывшей еще минуту назад крепости поднимался султан черного дыма.

Из центра его округлых лепестков, волнами громоздящихся друг на друга, забил фонтан. Фонтан состоял из струй пронзительного красного цвета, на конце каждой из которых вспыхивала, разгоралась неистовым белым светом и, опадая, гасла звезда. Звезд было много, фонтан дышал все сильнее, щедро рассыпая их по всей округе, и казалось, что он стремится к тому, чтобы заполнить огненной лавой всю землю. Будто прорвалась оболочка планеты, и из немыслимых глубин забила вверх магма, грозясь опустошить подземную теплосеть.

Оцепенение экипажа прервал голос Павлова в эфире, который понял, чем такая красота может грозить выходящим на цель бортам, и мощным командирским рыком приказал прекратить всем работу, уйти из-под извержения домой, на аэродром…

Через неделю на стоянке снова появился Миша Грек.

Он рассказал нам последствия необычного удара.

За месяц до этого события военный суд приговорил командира газнинского пехотного полка к шести годам колонии за «негуманное обращение к местному населению». Трудно сказать, что явилось действительной подоплекой данной акции, возможно, желание потрафить мировому общественному мнению, почему-то больше всех истерично выражаемому янки.

Вот и после нашего налета в Ставку военного командования советских войск, возглавляемую в тот период маршалом С. С. Соколовым, в Кабул прибыли несколько старейшин из кишлака, подвергнутого бомбардировке.

С видом скорбного величия поведали они советскому маршалу, что шурави камня на камне не оставили от кишлака, погибло много мирных жителей, среди которых — десятки детей.

Соколов приказал выяснить, кто в этот день работал по данной цели из числа летчиков во взаимодействии с офицерами ГРУ, а также отдал распоряжение об образовании комиссии для разбора «случившегося случая».

Авторитетная комиссия на двух БТРах под прикрытием трех БМП и парочки танков выехала на место.

Взорам членов комиссии предстал абсолютно целый кишлак с носящимися по улицам горланящими ребятишками. На месте бывшей крепости была огромная воронка, слабо чадящая остатками дыма. По всему поселку валялись осколки от мин, зарядов к гранатометам, снарядов с клеймами китайских фабрик.

Призвав к ответу старейшин и поговорив с ними более задушевно, комиссионеры услышали уже другой рассказ о том, как несколько раздосадованных и взбешенных огромными материальными потерями духов пришли в кишлак и, пригрозив вырезать семьи этих старейшин под корень, заставили их идти жаловаться.

Выслушав соответствующий доклад, маршал Соколов, старчески пожевав губами, немного подумал и сказал: «Так, мне все ясно, это — политическая провокация. Летчиков и офицера ГРУ представить к наградам».

«Да уж!» — выдохнули мы, выслушав рассказ Миши Грека. А потом подумали: а что бы было, если бы мы промахнулись?!!

Ну а награды… Миша вроде свое получил, ну а у нас если бы за каждый удачный удар награждали, то мы были бы ими вокруг спины обвешаны почище Брежнева!