Комбриг

Annotation

Великая война еще не началась, но уже предощущалась в распоряжениях военных, в разговорах гражданских, в словах иностранцев, сочувствующих Стране Советов…

Юрий ПЛАШЕВСКИЙ

Юрий ПЛАШЕВСКИЙ

Комбриг

1

Весна подошла к концу, наступил июнь. Вот тогда начальство дало комбригу понять, что его могут отпустить недели на две, на три. Поставлено было при этом непременное условие: на Кавказ или к Черному морю не ездить, а лучше всего провести эти дни где-нибудь поблизости, неподалеку от Москвы, чтобы в случае надобности его можно было сразу вызвать обратно в генштаб.

Он устроился в небольшом доме отдыха, в тихом уголке Подмосковья. Это была старая барская усадьба, стоявшая на возвышенности, посреди заросшего парка. Рядом протекала речка.

Первые дни комбриг главным образом отсыпался. Завтракать почти не ходил. Обедать и ужинать в столовую, которая была на первом этаже, спускался с опозданием, когда почти все постояльцы дома отдыха уже успевали закончить трапезу. Его соседом по столу оказался худощавый черноволосый капитан с «Золотой Звездой» Героя на груди. Познакомились. Оказалось, что капитан служит в танковых войсках. Участвовал летом 1939 года в боях на Халхин-Голе, за которые и был удостоен высокой награды. Сейчас он учился в Академии.

Теперь они иногда вместе прогуливались по аллеям парка. Разговаривали. Немногословный комбриг большей частью слушал своего собеседника. Судил капитан о вещах довольно здраво, хотя непрерывно пересыпал свою речь разными оговорками. Вдоволь наслушавшись от него всяких «не берусь утверждать, но…», «хотя некоторые и говорят…», «не хочу кого-то там упрекать, однако», — комбриг в конце концов чуть ли не с раздражением сказал ему:

— Знаете, капитан, чего более всего нужно опасаться военному человеку?

— Чего?

— Инерции мышления, — ответил комбриг. — Если такая беда приключается с командиром невысокого ранга, то этот грех особой беды принести не может. Да и бороться с ним внизу легче. А чем выше уровень, на котором стоит начальник, тем инерция становится опаснее. Поэтому с молодых лет не давайте в себе развиваться этому недостатку.

— Знаете, товарищ комбриг, все это представляется мне слишком умозрительным, отвлеченным. А я не охотник до абстрактных рассуждений. Я человек практический. Приведите какой-нибудь конкретный пример того, что вы имеете в виду.

— Можно и конкретный.

— Пожалуйста.

— Помните сокрушительное наступление немцев весной и летом прошлого года, когда за несколько недель была разгромлена Франция, а англичане под огнем еле-еле успели вывезти из Дюнкерка свою армию, потеряв при этом почти все вооружение?

— Да, помню.

— Вы, товарищ капитан, конечно, помните и случай с немецким самолетом накануне наступления?

— Вынужденная посадка?

— Да. За несколько дней до того, как немцы приступили к осуществлению на Западе своего плана «Гельб» — то есть удара по Франции, — весь это план «Гельб», вместе с картами, в результате вынужденной посадки немецкого самолета на территории Бельгии, попал к союзникам. Офицер не успел уничтожить бумаги, которые были при нем, и план предстоящей операции немцев оказался в руках англо-французского командования.

— На войне всякие случайности бывают, товарищ комбриг.

— Вы правы, товарищ капитан, случайности всякие бывают. Самое страшное не в этом.

— А в чем?

— Англичане и французы, — сказал комбриг, — имея в руках весь план предстоящей операции вермахта на Западе, ничего не сделали для того, чтобы встретить ее во всеоружии, не подготовили свои войска для отражения немецкого удара, направление которого они узнали.

— Да, да, я помню, — воскликнул капитан. — Они не могли поверить, что это подлинный план! Им казалось все это авантюрой, блефом, они думали, что немцы не могут вести наступление таким образом!..

— Да, товарищ капитан. У них действовала инерция мышления. Они приучили себя к идее позиционной войны…

Они пошли дальше по аллее, но теперь обменивались уже только замечаниями о погоде, об интересной планировке парка, об архитектуре старинной усадьбы и прочих незначительных вещах.

Через пару дней, за обедом, капитан сказал:

— Здесь недалеко, товарищ комбриг, есть дом отдыха писателей. Из нашего дома туда иногда по вечерам молодые командиры ходят. Там музыка бывает, люди интересные из Москвы приезжают. Новости всякие рассказывают. Недурно, в общем, время проводят. Не прогуляться ли и нам как-нибудь? А то, мне кажется, вы уже скучать начали. Скука же, как говорили римляне, злейший враг не только работе, но и отдыху.

— А вы откуда, капитан, знаете, что говорили римляне?

— Отец мой историей занимается. Вот и я тоже к ней немного приобщался.

— Ах, верно, верно говорили римляне, — посмеялся комбриг. — К тому же я, наконец, кажется, отоспался после ночных бдений в генштабе.

— Приятно все-таки слышать, — улыбнулся капитан, — что когда мы, грешные, спим, кто-то за нас бдит, — вот хотя бы в генштабе.

— Не насмешничайте, капитан, — комбриг взглянул укоризненно, вздохнул. — Вам, строевикам, хорошо. А штабная работа да еще генеральная — это ненасытная прорва. Сколько ни работай — все мало.

— Извините, товарищ комбриг.

— Ничего. А в писательский дом отдыха я с вами охотно прогуляюсь. Можно немного развлечься. На незнакомых людей поглядеть всегда интересно…

В тот же вечер и отправились. До писательского дома добрались в сумерках, — издали светились огнями окна большого двухэтажного здания. Где-то нежно мурлыкал патефон.

Комбриг и капитан поднялись на второй этаж. В большой, ярко освещенной зале, было довольно многолюдно. У настежь распахнутого окна на небольшом столике пристроен был патефон. За ним заботливо ухаживал молодой человек в модном пиджаке с приподнятыми плечами — крутил ручку, менял пластинки — и неутомимый ящик почти без перерыва источал томные мелодии. Несколько нар танцевали. Слышались шутки, смех.

В противоположном углу гостиной с двумя диванами старинного стиля, большим круглым столом и мягкими стульями собралось несколько человек — кажется, из писательской братии. Шел оживленный разговор, как покаялось комбригу, — на литературные темы.

Комбриг устроился на диване у стены напротив входа.

Он уловил несколько любопытных взглядов, брошенных на него, но вообще здесь, кажется, умели не докучать человеку вниманием. Это ему понравилось.

Капитан отошел к раскрытому окну, где играл патефон. Наверно, он хотел потанцевать.

Комбриг рассеянно смотрел на пеструю толпу гостей. По зале неторопливо прохаживались пары. Женщины были в легких летних платьях и почему-то казались комбригу особенно нарядными, привлекательными. Ему приятно было сидеть спокойно в стороне и следить за пестрым ручейком жизни, струившимся возле него.

Так просидел он довольно долго. Несмотря на раскрытое окно, в зале однако постепенно становилось душно. Комбриг встал — ему захотелось выйти на свежий воздух. Тут рядом с ним оказался молодой человек. У него были темные глаза, стрижка полубокс и широкие плечи.

— Вы, кажется, хотите прогуляться, товарищ комбриг? Разрешите сопровождать вас? Писатель-маринист, — он назвал себя, поклонился.

Комбриг кивнул:

— Не возражаю. Давайте выйдем вместе.

У крыльца им встретилась стройная женщина в синем платье, с высокой прической. На груди ее была приколота красная роза. Цветок показался только что сорванным, комбригу почудились даже капельки вечерней росы на лепестках.

Он и писатель-маринист прошли немного и опустились на скамейку. Было свежо и прохладно.

— О море, значит, пишете?

— Да, о море. А вот скажите, товарищ комбриг, ведь введены новые генеральские звания, а у вас все еще ромб в петлицах и звание прежнее — комбриг… Почему?