Одиссея Хамида Сарымсакова

Одиссея Хамида Сарымсакова

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕДОЛГАЯ ЛЕЙТЕНАНТСКАЯ ЖИЗНЬ

ГЛАВА I. ДОКУМЕНТЫ И НЕКРОЛОГ

Из сообщения Совинформбюро

НАЛЕТ НАШЕЙ АВИАЦИИ НА РУМЫНСКИЙ ПОРТ КОНСТАНЦА

«... Авиация Черноморского флота совершила массированный налет на румынский порт Констанца. В результате прямых попаданий бомб потоплены 2 транспорта, 4 быстроходные десантные баржи, 3 торпедных и 2 сторожевых катера. Уничтожены нефтеочистительная станция и прилегающие к ней склады. Повреждены вспомогательный крейсер, 4 подводные лодки, танкер, крупный транспорт и другие суда противника. В порту возникли большие пожары».

Комментарий повествователя

В оперативной сводке, сообщающей о налете 21 августа 1944 г. не говорится о потерях нашей авиации. Между тем, по крайней мере, один наш бомбардировщик не вернулся на свою базу. Свидетельство тому — «Боевой листок»-некролог, появившийся вечером 21 августа 1944 года в 29-м авиационном полку пикирующих бомбардировщиков.

Передо мною фотокопия этого скорбного документа. Три фотографии. Три кратких биографии.

Командир экипажа старший лейтенант Петр Маширов. В полк этот летчик прибыл с Дальнего Востока, упросил командование направить его на фронтовую стажировку. Третий боевой вылет оказался роковым.

На фотографии Петр Маширов запечатлен в темно-синем кителе морского летчика. Твердый, проницательный взгляд. Светловолосый и светлоглазый. Сколько бы подвигов он совершил, если бы...

Ах, это проклятое «если бы»!

Недолго пробыл в полку и стрелок-радист Михаил Шаталин. Веселый, общительный, «вчерашний мальчик», он сразу полюбился полковым ветеранам. В подчеркнуто корректной, даже несколько чопорной среде морских летчиков его звали Мишей.

Для Миши Шаталина девятый боевой вылет оказался последним.

Всякая потеря горька. Но особенно непереносимо, когда погибает боевой товарищ, летавший в огненном небе войны с первых ее грозных месяцев.

Именно таким ветераном полка, прозванным за исключительное боевое везение «счастливчиком», и был штурман звена Пе-2 лейтенант Хамид Сарымсаков.

Строки из некролога

«Что-то не верится, что среди нас не стало чудесного сына узбекского народа, молодого, кипучего большевика т. Сарымсакова Хамида Газизовича.

Всю свою пламенную жизнь он посвятил служению Родине и до последнего дыхания был верен ей...

Великая Отечественная война застала Сарымсакова на Балтике. Он первый в составе экипажа делает боевой вылет с задачей разведать расположение противника.

Вместе с полком в 1942 г. т. Сарымсаков перебазировался на Северный флот, где в составе экипажа потопил 3 транспорта, сторожевой корабль и повредил один транспорт, сторожевой корабль. В воздушных боях сбил три вражеских самолета.

Правительство высоко оценило заслуги храброго воина, наградив Сарымсакова Хамида Газизовича орденом Красного Знамени и орденом Отечественной войны I степени.

Тяжела утрата. Но горе убивает только слабых, сильные выпрямляются.

Мы гордо и смело будем множить славу отважного и храброго штурмана Сарымсакова Хамида Газизовича, которым гордится вся наша часть».

От повествователя

Всматриваюсь в фотографию погибшего штурмана... Худощавый, с живыми темными глазами. На морском кителе боевые ордена, медаль «За оборону Ленинграда»...

На удостоверении — надпись наискосок красным карандашом:

«ПОГИБ 21.8.44»

И еще скорбный документ:

Примечание повествователя

25 июля 1944 года лейтенанту САРЫМСАКОВУ X. Г. исполнилось 23 года.

ГЛАВА II. ВООБРАЖАЕМЫЙ ДИАЛОГ

На моем письменном столе множество пожелтевших, обветшавших от времени документов — удостоверений, справок, свидетельств, вырезок из газет... Всматриваюсь в выцветшие фотографии ушедших в историю военных лет, и перед моим, повествователя, мысленным взором явственно, отчетливо возникает образ молоденького штурмана: высокий, худощавый паренек в ладно сидящем на нем темно-синем кителе. Поблескивают золотом лейтенантские погоны. Пистолет ТТ в потертой кобуре подвешен по-флотски — чуть ниже края кителя. Выглядит Хамид моложе своих двадцати трех лет. Он стоит и улыбается мне, сверкая ровными белоснежными зубами с «аристократическим» голубоватым отливом. И я мысленно спрашиваю его, а он, мысленно же, отвечает.

— Привет, лейтенант!

— Здравия желаю, повествователь!

— Что можете сообщить мне, вашему жизнеописателю?

— Говорите мне «ты». Вам ведь уже за шестьдесят, так сказать, аксакал безбородый. Да и в звании меня повыше, капитан.

— Но ведь я моложе вас на три года.

— Нормальный парадокс времени.

— Что ж, договорились. Так вот, расскажи, Хамид, о своей жизни до... До того последнего боевого вылета — семьдесят четвертого, если не ошибаюсь?

— Да, семьдесят четвертого... А до этого была обычная жизнь мальчишки, подростка, юноши. Сколько помню себя, мечтал о военной стезе. Сперва, понятное дело, по-мальчишески, интуитивно как-то.— Лейтенант улыбнулся, и я залюбовался ладным, по-спортивному поджарым и стройным штурманом.— А когда повзрослел, шел уже к цели осознанно. Еще в школе, старшеклассником, понял: не избежать нам схватки с фашизмом не на жизнь, а на смерть.

— Один вопрос, Хамид. Из документов, которыми я располагаю, видно, что, кроме Красного Знамени и «Отечественной войны», ты награжден также орденом «Красная Звезда». Почему не носишь?

— A у меня его нет. Вы, повествователь, с кем-то перепутали. По крайней мере не было до двадцать первого августа сорок четвертого года.

Я смущенно хмыкнул, произнес:

— Действительно, запамятовал, Хамид Газизович.

— Ну вот!.. Может, и на «вы» опять перейдете? Очень прошу без церемоний. Слишком молод я. По имени-отчеству величали меня лишь в официальных документах, в «похоронке», например. А вообще-то в полку прозвище у меня было — Счастливчик.