Зимние каникулы

Ичан, услыхав о беде, мгновенно сбросил с себя фартук, в котором работал у Петрины, и, все кинув, полетел домой. Новость мгновенно прочистила его голову; только в коленях заметна была дрожь. Он сидел на приступке очага и медленно качал головой.

— Никогда не доводилось мне слышать, чтобы свинья могла сожрать ребенка! — через плечо негромко сказал ему шьор Карло, сидевший к нему ближе других.

— Эх, да еще как, сударь мой! Чего далеко ходить, в прошлом году у Марко Млинара дитенка поела, и какого парня!.. Если же припомнить всех ребят в наших селах, которых свиньи сожрали на моей памяти, ей-богу, целая рота б оказалась!.. — Он помолчал, продолжая качать головой.

— Если б вы знали, сколько раз в своей жизни, мама родная, жалел я, что и меня не сожрали, пока мальцом был! Никаких бед бы не узнал — ни болезней, ни голода, ни войны, ни мора, никаких иных печалей…

Беззвучно, точно домовой, старая Вайка подобралась к перегородке, отделявшей жилье Доннеров, и, не отворяя двери, произнесла шепеляво:

— Милая, молочка топленого хочешь?

Ответа не было. Должно быть, Лизетта уснула, а хранительницы не осмелились ее будить. Проявленная ласка растворилась в пустоте. Вайка отползла туда, откуда выбралась.

Разговор оборвался. Ичан подумал, что надо бы его оживить.

— А я все судил: будем живы-здоровы, на Йована найдется и для нее сладенькое! Эх, что человек может знать? Мы рассчитываем: и ей доведется от него отведать, хоть малость малую, а тут на́ тебе, вишь как вышло!

Он встал и вышел кормить скотину.

— Dio mio, che condizioni! I vive proprio come le bestie!^[100] — вздохнул шьор Карло.

— Eno i xe altro che bestie!^[101] — заметил Нарциссо Голоб.

— Perché i xe bestie?^[102] — спросил с детской заинтересованностью слабоумный Бепица, потянув за рукав отца. Перед его взором ожили забавные картинки из книжки «Веселые животные»: лис в высоких воротничках и с дирижерской палочкой, слоны в пестрых купальный трусиках, несущие яичко в деревянной ложке…

— Papà, ma perché i xe bestie?^[103]

— Perché cosi Iddio li ga creà!^[104] — раздумчиво, с глубокой убежденностью произнес шьор Карло.

— Ah, ’sto vostro Dio, ’sto vostro Dio!..^[105] — возмущенно воскликнул Эрнесто, который постепенно возвращался к действительности и уже сумел уловить последнюю фразу.

XXXV

Стемнело. Ичану во дворе попалась Вайка, считавшая кур. В калитку заглянули ребятишки, с любопытством вытягивая шеи.

— Бабушка, а бабушка, — одолевали они старуху, — какая ребенка сожрала — вот эта или вон та?

— Прочь отсюда, ну-ка домой, мама заругает!

— А вы скажите, какая, он или она?

— Ну он, он, боров! — сдалась старуха, желая только поскорее от них избавиться. — Марш по домам!

Ичан вынес из дому мерку, до половины наполненную кукурузой, и пошел к закуту. Мигуд встретил его кротким похрюкиваньем. Ичан оттолкнул его ногой.

— Пошел вон, мало тебе? — И высыпал свинье содержимое.

Мигуд поднял на него глаза, снизу, чуть исподлобья, и во взгляде его было что-то очень грустное и укоризненное. Потом опустил морду и скромно, от самого края стал прихватывать зерна, сперва те из них, что откатились в сторонку.

Ичан подождал, пока свинья все подъела, и вышел, задвинув засов. Скрип проржавевшего металла разнесся в безмолвной ночи визгом обиженного щенка. Усталость от событий минувшего дня и выпитого одолела Ичана. Он направился к «куче» под шелковицей. Небо было усыпано звездами, абсолютно чистое, без единого облачка, оно излучало ровный свет и лишь в одной стороне было более ярким от россыпи Млечного Пути. Безмолвная голубизна заливала уснувший двор; и только окошко душной горницы, где собрались горожане, — желтый четырехугольник — было само по себе, немое, обособленное от этой безмятежной ночи. В тишине ее слышно было, как журчала Ичанова влага. Задрав голову, он посмотрел вверх.

— Прояснилось, — сказал самому себе. — Пахать хорошо.

Из села доносился собачий лай, равномерный и звучный, ничем не вызванный, беспричинный, как песня. И от этого лая словно бы становилась более чистой небесная синь и раздвигались пределы пространства. У кого-то хрустнул плетень, послышалось горловое блеяние немой Савы. Сквозь голые ветки шелковичного дерева смотрел Ичан в голубое небо и покачивался на месте, хмельной и усталый; под мышкой у него была пустая мерка — мрачная дыра, зиявшая тьмою словно только для того, чтобы пугать маленькие звезды…

1950

notes

Примечания

1

Кадетский корпус (нем.). — Здесь и далее примечания переводчиков.

2

В названии парадоксально сочетаются значения двух слов: «бунар» (сербскохорв.) — «колодец» и «буна» — «мятеж».

3

Опанчар — сапожник, шьющий опанки (крестьянскую обувь из сыромятной кожи).

4

Жупан — католический церковнослужитель, священник.

5

Дрина — река в Югославии.

6

Здесь игра слов: «доколица» (сербскохорв.) — «провинция», «двоколица» — «двуколка».

7

Имеется в виду эпическая поэма хорватского поэта И. Мажуранича (1814—1890) «Смерть Смаила аги Ченгича».

8

«Драва» — самые дешевые, очень крепкие сигареты.

9

Ражничи — кусочки ягнятины, поджаренные на жаровне.

10

Гайда — народный инструмент наподобие волынки.

11

Фра — сокр. от «фратер» (лат.) — католический священник.

12

Лебедь (сербскохорв.).

13

Видимость (лат.).

14

Добрый день! Добрый вечер! К вашим услугам, господин хороший! Как вы поживаете? Что вы говорите? (искаж. итал.)

15

Семь-семь-семь-семь, семнадцать-двадцать три (искаж. итал.).

16

Итальянское ругательство (искаж.).

17

Колач — домашнее печенье.

18

Кафана — кофейня.

19

Парижская лазурь (нем.).

20

Берлинская лазурь (франц.).

21

Боже мой, боже мой! (итал.)

22

Прекрасный денек! (итал.)

23

Жаль! Красивое животное! (итал.)

24

Бедное животное! (итал.)

25

Н-да! Что поделаешь! Эх!.. А жаль, хорошая скотина! (итал.)