Вид с холма (сборник)

— …После тебя еще один парень появился. Увлеклась им. Решила сразу ему не уступать, ну… чтобы влюбить в себя. Он видный был такой и на гитаре играл как бог. Девчонок особенно не уговаривал. Чуть одна заломается, идет к другой… И не болтает, играет себе на инструменте, подсовывает наглядные журнальчики… В общем, бросил он меня… «Не сложилась личная жизнь», — говорила Инка…

— Сколько тебе здесь надо еще быть? — спросил Игорь.

— С полгода осталось.

— А вас по вечерам отпускают?

— Не-ет. Меня отпустил сторож на пару часов. Он некоторых девчонок отпускает. Кто к нему ходит в сторожку… Противный мужичок. Если кого невзлюбит, идет в церковь, ставит свечку, чтоб человек умер… Он давно ко мне клеился. Страшное дело, как хотел затащить к себе в койку. Чуть что, лез лапать! Меня прям всю воротило от него… Но вот вчера пришлось к нему наведаться… Попортилась с ним… чтоб к тебе прийти…

В колонию Игорь провожал ее берегом. Было темно, но вдоль тропы в траве один за другим зажигались светляки — они шли к монастырю по светящейся цепочке.

Пузан

Соседский пес бассет Пузан — моя постоянная головная боль. По происхождению он аристократ и внешне вполне интеллигентен, импозантен, но ведет себя как подзаборная дворняга. Чего только этот шкет не вытворяет! Его хозяева рано уезжают на работу; выведут Пузана на десять минут во двор, оставят ему сухой корм в миске и только их и видели. А пес весь день сидит в запертой квартире, как арестант, и от тоски лает на весь дом. Лает басом, гулко — кажется бьет колокол. Немного успокоившись, усаживается на балконе и сквозь решетку, насупившись, придирчиво осматривает двор; если кто не понравится, гавкает. А не нравятся ему многие, и больше всех — ребята на велосипедах и роликовых коньках — он считает, что все должны ходить нормально, а эти балуются, трещат на разных колесах и подшипниках. Особенно его раздражают мотоциклисты — тех он вообще готов покусать.

Не жалует Пузан и дворников с их метлами, ведрами, тележками. И портят ему кровь воробьи и голуби, и, само собой, кошки — всю эту живность он неистово облаивает и ближе, чем на десяток метров к дому не подпускает. Ну а увидев знакомых кобелей, Пузан просто приходит в ярость: скалится, рычит, подпрыгивает на месте — всем своим видом показывает, что сейчас сиганет с балкона и разорвет в клочья. Другое дело — сучки. Заметив собаку-девицу, Пузан преображается: его мордаху озаряет улыбка, он возбужденно топчется на месте — почти танцует, ласково поскуливает — почти поет. Со стороны подумаешь — он самый галантный парень в округе. Местные сучки прекрасно знают, каков он на самом деле, и на его потуги не обращают ни малейшего внимания. Но приблудные… те, дурехи, подойдут к балкону, разинут пасть и пялятся на моего лопоухого соседа, внимают его «песенкам».

Пузан коротконогий, вытянутый как кабачок, с длинными висячими ушами; у него белые лапы, живот и грудь; на спине коричневая полоса, словно накидка, а на серьезной физиономии под глазами набрякшие мешки. Как все толстяки, Пузан выглядит неуклюжим; на самом деле, если надо — скачет хоть куда!

Уходя на работу хозяева Пузана, чтобы он не залеживался и делал разминки, оставляют открытым балкон; чтобы не скучал, включают ему радио, а чтобы не пугался, когда стемнеет, в прихожей зажигают свет. Но Пузан все равно тяжело переносит одиночество. «Наведет порядок» во дворе, послушает радио и мучается от безделья, то и дело с сиротским видом заглядывает в мою комнату (наши балконы смежные).

— Ну что, разбойник, поднял весь дом чуть свет, — брошу я.

И Пузан немного сконфузится, зашмыгает носом, потом, довольный, что я заговорил с ним, повертится на месте, заберется лапами на разделительную перегородку и начнет стонать, канючить — прямо говорит — хочу к тебе.

— Ладно, — машу рукой, — залезай. Но уговор такой — ко мне не приставай. Учти, у меня нет времени тебя развлекать. Я человек занятой, мне картинки надо рисовать, зарабатывать на жизнь. Я ведь не твои хозяева-торгаши, у которых денег куры не клюют.

Я помогаю Пузану нескладехе перелезть ко мне — в благодарность он лижет мне руки, трется башкой о брюки, — но я продолжаю объяснять ему что к чему.

— Ты же прекрасно знаешь, я теперь живу один и помощи мне ждать не от кого. Жена меня бросила. Ей, видишь ли, надоел я бессребреник… Где ей понять меня… Так что, теперь я, можно сказать, покинутый…

Пузан сочувственно выслушивает меня и бодается — брось, мол, все перемелется.

— Ну иди, ложись у шкафа, смотри телевизор, — я включаю Пузану мультфильмы, сам возвращаюсь к столу.

Пузан минут пять без особого интереса смотрит на экран, потом подходит, теребит меня лапой, корчит гримасы, закатывает глаза — это означает «давай повозимся» — поборемся или побегаем, или потянем тряпку, что ты, в самом деле, уткнулся в свои бумажки!

Я немного почешу его за ушами и хмурюсь.

— Слушай, Пузан, я же тебе сказал, у меня работа. И еще надо в магазин сходить, купить еду, приготовить. Так что, дел по горло. А тебе лишь бы валять дурака. Лучше почитай книжки. Ты все же личность, а не пустоголовый оболтус!

Я раскладываю на полу книги с цветными иллюстрациями. Пузан ложится, внимательно рассматривает страницы, — делает вид, что читает — на его лбу соберутся складки, — время от времени он многозначительно причмокивает и, как бы размышляя, тянет:

— Да-а!

Корчит из себя философа. Если в этот момент в коридоре зазвонит телефон, Пузан вскакивает и, опережая меня, подбегает к аппарату, носом сбрасывает трубку и сипло тявкает.

Так проходит два-три часа, затем я собираюсь в магазин, а Пузана зову на балкон.

— Все, пообщались, скрасили друг другу одиночество, и хватит, полезай к себе.

Но пес посмотрит на меня таким страдальческим взглядом, что мне ничего не остается, как выдавить:

— Ну так и быть, тащи ошейник с поводком.

На радостях Пузан почти самостоятельно преодолевает разделительную перегородку и в своей комнате, сшибая стулья несется к прихожей. Я слышу, как он подпрыгивает, шлепается, зло урчит от того, что не может достать свои причиндалы. Наконец, раздается грохот — явно рухнула вешалка — и в проеме балконной двери появляется запыхавшийся Пузан с ошейником и поводком в зубах, при этом он еще умудряется изобразить победоносную улыбку.

На улице Пузан ликует от счастья: высунув язык, безудержно вертится из стороны в сторону, отчаянно виляет хвостом; точно узник, внезапно получивший свободу, радуется абсолютно любой погоде, и уже не бурчит на велосипедистов, а ко всем прохожим просто-напросто лезет целоваться. Особенно к девушкам.

На «ничейной территории» он великодушно позволяет разгуливать голубям и кошкам; при встрече с соперниками-кобелями только гордо отворачивается, а сучкам выказывает безмерную любовь, при этом бахвалится мускулатурой, выпячивает грудь — паясничает, одним словом. Что меня удивляет — Пузан издали безошибочно определяет пол собаки — по походке и «выражению лица». Я пока не подойду и не загляну под живот, не установлю, а он определяет без промаха.

На улице Пузан не просто чересчур общителен, его охватывает чувство всеобщего братства. Заметив, что у школы ребята занимаются физкультурой, рвется к ним, умоляет меня спустить его с поводка. Я не выдерживаю: «Ну что, — думаю, — он целыми днями сидит в четырех стенах. Ведь он молодой и ему побегать хочется».

— Иди, дай кружок с ребятами, но тут же назад, ко мне, — я хлопаю Пузана по загривку и отстегиваю поводок.

Надо отдать должное моему дружку — он не злоупотребляет доверием: пробежится с ребятами вокруг школы, расцелуется с девчонками и дует ко мне — только уши хлопают по лопаткам. Случается, подбежит ко мне, в глазах — тревога, паника — оказывается, к нему прицепилась колючка, — тут же заваливается на бок и, брезгливо ощерившись, начинает выкусывать колючку, при этом визжит, словно в него вцепилась змея. Пузан не боится даже грохочущих грузовиков, но вот колючки, липкие почки, хвоинки в него вселяют немалый страх. Такая у моего дружка повышенная чувствительность. Что и говорить, он парень нервный, впечатлительный, эмоциональный. Потому и одиночество переживает крайне тяжело; порой даже озлобляется, а ведь он, в сущности, дружелюбный и ласковый пес.