Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

А с машинисточкой они устроились на берегу Сены и занялись любовью прямо на траве.

Не они первые изобрели этот способ. Ален не боялся женщин, до этого не доходило. Но он преклонялся перед ними. Так было с детства, с первых прочитанных книг. В душе он ставил женщин на пьедестал, смотрел на них снизу вверх.

И чтобы победить в себе это, он задирал им юбки и подминал их под себя. Пьедесталы летели к черту.

Ален снова очутился на Западной автостраде, доехал до Сен-Клу, не пропуская по дороге ни одного кабачка. Пейзаж изменился. Вид домов тоже. Но бары были повсюду.

— Двойное виски!

Все же виски действовало медленней, чем это было третьего дня. Он сохранял хладнокровие, помнил советы комиссара Руманя. Он дал комиссару слово. Симпатяга этот комиссар, свой в доску. И он многое понял, даже слишком. Да, быть бы таким человеком, как комиссар Румань…

Положительным, крепко стоящим на ногах человеком, который не нуждается в…

Слишком поздно! Он по уши в дерьме!

— Сколько с меня?

Ну и занудливое же это дело! Однако решение, принятое вчера вечером, было непоколебимо. Он рассчитал всю программу до мелочей и ничего в ней не изменит.

Чепуха! Он вдруг понял, что досадовать сейчас на что бы то ни было нелепо. Образы пережитого отступили куда-то вдаль. Лица знакомых людей стерлись и расплылись. Он с трудом вспоминал их черты.

Елисейские Поля! Взгляд Алена проник в глубь улицы Мариньян, задержался на фасаде здания, на котором каждый вечер вспыхивало огнем огромное «Ты».

Он поставил машину на Биржевой площади. Зашел в бистро. Здесь часто бывали журналисты: в квартале расположены редакции многих газет. Иногда и он забегал сюда закусить.

— Красного, сынок!

Молоденький официант в синем переднике, видимо, еще не помнил постоянных клиентов в лицо. Алена он явно забыл, хотя тот заходил сюда совсем недавно.

— Еще стаканчик!

Терпкое красное вино. Это в программу не входило. Нет, надо быть точным.

— Сколько с меня?

Он ничего против них не имел, ни против одной, ни против другой. Мур-Мур шла за ним, пока могла. Может быть, она верила в него, думала, что она ему необходима? Не все ли равно!

Просто ей надоело быть Мур-Мур, вечно плыть в его фарватере. Ей тоже захотелось играть первую роль.

Первую роль! Смехота.

В старое здание на улице Монмартр Ален вошел, как к себе домой. На лестнице с выщербленными ступеньками валялись окурки. С той поры, когда он бывал здесь, стены ни разу не перекрашивались. На дверях висели все те же эмалевые таблички. Исчезла только одна — на двери, за которой помещалась редакция еженедельничка, где он сотрудничал. Собственно, не исчезла, вместо старой появилась новая:

А может, это всего только камуфляж и на самом деле там не цветы, а дом свиданий? Возможно, эта Ада изготовляет заодно и траурные венки? Отлично моющиеся, не боящиеся дождя венки из пластмассы.

Еще два этажа. Алену стало жарко. Наконец он вошел в коридор. На третьей двери слева была прибита не эмалевая табличка, а визитная карточка, обернутая в целлофан:

Фотограф-художник! Только и всего. В замке торчал ключ. Ален открыл дверь и оказался в довольно просторном салоне. Повсюду стояли юпитеры. Над дверью в соседнюю комнату горела красная лампочка. Мужской голос крикнул:

— Не открывай. Я сейчас выйду.

Это был голос Бура. Кого он ждал? Может быть, комиссар предупредил его о приходе Алена?

В углу, установленный на четырех деревянных обрубках, помещался пружинный матрас, покрытый марокканским ковром. Он служил хозяину одновременно диваном и кроватью. Ален толкнул вторую дверь. Она вела в крохотную туалетную комнату с сидячей ванной. От времени под кранами образовались ржавые борозды.

Он прикрыл дверь, обернулся и оказался лицом к лицу с Буром. Фотограф был в жилете, без галстука. Он застыл на месте и побледнел, как мертвец.

— Не волнуйся, глупыш!

Бур оглянулся на дверь, словно намеревался бежать.

— Садись. Не бойся. Я тебе ничего не сделаю.

Почему вчера вечером ему казалось, что этот визит так уж необходим? Видеть жалкого, до смерти перепуганного Бура не доставило ему ни малейшего удовольствия. Так же равнодушно смотрел он и на диван, на котором поочередно валялись его жена и свояченица. Он попытался представить себе рядом с ними голого Бура. Но даже и тут ничего не шевельнулось в его душе.

— Клянусь вам, патрон…

О господи! Да плевать мне на это на все! Просто захотелось посмотреть, где ты живешь и на тебя заодно. И вот смотрю и думаю: пожалуй, ты прав, что не следишь за собой. Наверно, есть женщины, которым это нравится.

Он закурил сигарету, подошел к окну и посмотрел на двор, загроможденный ручными тачками. Вероятно, это был один из немногих парижских дворов, где вместо машин стояли ручные тачки.

— Ты ждешь кого-нибудь?

— Должна прийти натурщица.

Ален вглядывался в Бура. Непривычно так внимательно рассматривать человека, от которого тебе ничего не требуется, о котором ты даже не собираешься составить мнение. Так рассматривают какое-нибудь животное. Видишь, как оно дышит, как косит на тебя настороженными глазками. Отмечаешь, что губы у него тревожно дергаются, а над верхней губой от страха проступил пот.

— Сфотографируй меня, а?

Это тоже не входило в программу. Случайно промелькнувшая мысль.

— Зачем? Вы не шутите?..

— Какие могут быть шутки.

— Сделать портрет?

— Можно и портрет.

Бур встал, нетвердыми шагами подошел к одному из юпитеров и включил его. Повернулся и двинулся к стоявшему в углу аппарату на штативе. По тому, как он втянул голову в плечи, было видно, что он ждет выстрела или удара ножом в спину.

Ален сидел не шевелясь.

— Анфас?

— Все равно.

Бур навел аппарат. Его пальцы дрожали.

— А Мур-Мур ты снимал?

— Нет, честное слово. Клянусь вам!

— Что за привычка клясться по любому поводу! Сказал «нет» — и баста. И тебе ни разу не захотелось снять ее голой? У тебя на диване?

— Что вы!

— А Адриену?

— Адриена сама меня попросила.

— И ты ее снимал?

— Да.

— Пленка сохранилась?

— Нет. Она ее уничтожила. Она только хотела посмотреть, как это выглядит.

— А в какой позе ты ее снял?

— В разных.

Ален услышал, как щелкнул затвор.

— Второй раз не надо?

— Нет. Выйдет хорошо.

— У тебя есть виски?

— Осталось только немного вина.

Ален еще раз пристально посмотрел на Бура, глаза в глаза.

— Прощай!

Что ему было здесь нужно? Чего он ждал от этой встречи? Помощник комиссара зря опасался. Все обошлось самым лучшим образом. В Алене ничто не возмутилось при виде соперника. По совести говоря, во всей этой истории Бур ни при чем, ему выпала случайная роль.

Где же машина? Ален искал ее на улице, потом вспомнил, что оставил «ягуар» на Биржевой площади.

Теперь торопиться больше некуда. Времени — пропасть. Надо только найти побольше приятных баров. Желательно таких, где его не знают. Говорить с людьми не хотелось.

Надоедало лишь отыскивать всякий раз стоянку для машины. Не отыскав стоянки, нельзя попасть в бар. Ну и ну!

Ален ехал по улице Фобур-Монмартр. Нет, на площадь Клиши он не завернет. С этим покончено, как и с «Монахиней». Он последователен.

Он очутился на площади Мадлен. Какой-то бар с девицами, поджидающими клиентов. Девицы его не интересовали.

— Двойное виски!

Красотки подмигивали ему, а он смотрел на них, как недавно смотрел на Бура, будто это не люди, а рыбы или кролики, в общем, всего-навсего какие-то живые твари, которые двигаются и дышат. Правда, когда смотришь, как они дышат, становится чуть-чуть не по себе.

— Еще стаканчик, старина!

Не легко отыскивать бары, где его не знают. Он попытал счастья на бульваре Осман. Какой-то новый бар. На бармене была красная куртка.