Час волка на берегу Лаврентий Палыча (СИ)

Да я на вас плевал! Давайте платите!

Чувствую скандальчик и отхожу в сторону. А, главное, ведь, прекрасно вижу, и знаю, что всё, в конце концов, как-то образуется, что это просто трепка нервов от загранскуки, маленькие радости кого-то обосрать, которую восторженно испытывает многократно обосраный. Конечно же, всё разрешается благополучно, вещи загружаются и растрепанная Вика, на пределе всех сил и эмоций рапортует первой в мире, что багаж в порядке. Их окружает огромная толпа, звучат звонкие поцелуи, режет слух восторженный женско-африканский визг. Краснорожий дядя шумно обнимает румяного малого, а я пытаюсь ухватить Вику и хотя бы поцеловать в щеку. Но она выскальзывает из моих объятий и взахлеб целуется с какой-то черной женской активисткой, походя, обещает мне выйти попрощаться, и они поднимаются по высоченному трапу в открытую ярко горящую в африканской темноте дверь. Я стою на теплом асфальте рядом с огромным длинным серым существом со сверкающими иллюминаторами. Трап по-прежнему приставлен к яркому прямоугольнику двери, все расходятся, зовут меня, а я упрашиваю подождать и уверяю, что Вика вот прямо сейчас выйдет со мной проститься.

Рядом стоит мой шеф Василий Иваныч. Меня, его первого помощника, наши врачи зовут Петькой, а я не в обиде. Шеф только что пообещал отвезти меня до резиденции, где я оставил свою машину. Он, как и я, смотрит наверх, и мы видим, как тяжелая матовая дверь закрывает прямоугольник света, около нас ревет мотор, и трап медленно отъезжает от огромного тела с надписью Аэрофлот и олимпийской эмблемой. Мы поворачиваемся и идем назад через едва освещенное летное поле к машине Филипчука… Вот и всё…

Спустя десяток минут я привычно сажусь на черное сиденье своей колымаги, втыкаю ключ и еду домой в отель Кошта ду Сол. Вокруг меня спящий город, редкие огни встречных авто. Справа – шум океана, слева чернеющие в свете фар баобабы, впереди блестящий черный асфальт

Вон там за горизонтом – уютный балкон с бордовым каменным полом, белая обшарпанная мебель, матовый шкаф холодильника, далекие огоньки косы Мусулу, бутылка Олд Том джина, совиспановский тоник Канадиан клаб и большая белая амбарная тетрадь… Крепко запереть дверь, наполнить высокий стакан коричневого стекла дуралекс, набросать в него льда, сесть в кресло, положить на колени тетрадь, закурить хорошую американскую ментоловую сигарету, взять в руки авторучку, смотреть на непривычно перевернутый месяц, слушать шорох океана во тьме и вдыхать его запах…

… Как странно, еще вчера Вика выходила вот на этот самый балкон…

Всё-то же 29 декабря 2000 года в том же Монреале.

Шурик, даже не помню, когда последний раз перечитывал сей текст.

Лет двадцать тому назад, как минимум. Почему-то не хотелось возвращаться в те времена. А сейчас так всё в памяти всплыло, словно происходило вчера. Особенно ясно вижу, как через десяток дней, в начале июля, разгар местной зимы, я снова прилетел в Мосамидеш и пару недель мотался там по присутственным местам, устраивая жилье и быт наших врачей. Гулял по этому маленькому городку в самой южной точке Анголы, ежился от холода, кашлял, проклинал свое головотяпство и с тоской вспоминал валяющуюся в коштинском шкафу синюю стеганую куртку, в которой прибыл из Москвы.

И по десять раз в день проходил мимо длиннущего розового фасада бывшего губернаторского дворца, где 17 июня был дан торжественный обед в честь Первой в мире, посетившей это южноафриканское захолустье затерянное между песчаным горизонтом намибийской пустыни и ярко зеленой, почти по-фински холодной океанской гладью. По набережной ездили туда-сюда армейские зиловские грузовики защитного цвета. В их кузовах сидели кубинцы, одетые в грязно-зеленые советские солдатские ватники. А на берегу возле кромки прибоя бродило множество роскошных серых цапель с темными воротничками на грациозных шеях. Я часто останавливался и подолгу на них смотрел, пытался созерцать, как японец цветение сакуры. Но не выходило.

Вместо этого появлялось разрушающее всю созерцательность желание выпить, осуществить которое я не мог никак, ибо во всем Мосамидеше не было ни единого винного магазина…

… В общем, что хочешь, то и думай, Александр Лазаревич. Я же сам просто не знаю, ответил ли на твой первый вопрос или нет. А на второй… Ой, да у тебя, ведь, еще и третий есть вопрос, касаемо бывшей моей супруги. Спрашиваешь ты, где она сейчас и что делает.

Давай лучше, я тебе на него отвечу. Насколько мне известно, Вика уже больше десяти лет сидит на неком острове-государстве, где возглавляет Российский дом науки и культуры. Остров этот оффшорный, и там всё семейство Погосовых весьма крутыми бабками ворочает. В прошлом году, возвращаясь из Москвы домой в Монреаль, встретил я случайно в самолёте её брата Тиграна, который тоже в Канаду летел по каким-то ново русским делам. В свое время Тигран закончил с красным дипломом МГИМО, и именно он меня туда пристроил преподавать португальский язык. После института его, только что получившего московскую прописку, почти из общежития, без всякого блата, взяли в

МИД, где братец начал делать карьеру такими же головокружительными темпами, как и сестра при первой женщине-космонавте. Сколько его помню, постоянно всем улыбался, словно приклеена была у него улыбка на всегда трезвой физиономии. Хотя выпить он был не дурак, но делал это за семью замками, и с такой осторожностью, словно не пил, а фальшивые бабки печатал. В тот же раз он, вдруг оказался публично и откровенно пьян, аж пьяней меня, что само по себе удивительно, ибо я за последние сорок лет ни разу трезвым в самолет не садился. В глубине души я даже не очень уверен, что в самолеты вообще трезвых пускают. Тигран бухнулся в пустое кресло рядом со мной, достал безумно дорогую бутыль виски Джони Уолкер с синей этикеткой, и мы выпили за встречу.

А между первой и второй бывший шурин мне сообщил, что у них виллы по всему Подмосковью, да Средиземноморью. Именно так и выразился. А миллионов баксов, мол, столько, что и счет потеряли. Свой же бывший

МИД, где столько лет проработал, дослужившись до советника, назвал

"кормушкой для умственных инвалидов". Меня он не слушал вообще, вопросов о жизни не задавал, а только ежеминутно бил на отмаш по моему колену и обзывал мудаком, повторяя: "Мы тебе такую честь оказали, в семью свою приняли, а ты – му-у-удак!!! Му-у-уда-ак!

Сейчас бы и у тебя миллионы были!" Я пытался выяснить у него хоть что-то о дочке Маше, но Тигран мне сообщил только следующее: "Она такая же абсолютная пофигистка, как и ты сам". И снова продолжил: Ну ты и му-у-дак! Му-удак!

Впрочем, я никогда и не сомневался, что Вика станет в жизни очень богатым человеком, поскольку у неё это было просто на роду написано.

Уже из-за сего факта не мог наш брак длиться долго, ибо у меня-то на роду как раз написано оставаться нищим, хоть я и лысый. "У лысых деньги не кончаются" поет Маша Распутина. Врет. У меня, к примеру, даже никогда и не начинались. В общем, разные у нас были судьбы, а мы сдуру пытались их в одной упряжке пустить.

Но, зная хорошо Викторию, я также уверен, что при всех своих миллионах и грудах злата, она сейчас должна быть человеком глубоко несчастным, поскольку величайшую глупость сморозила десять лет тому назад, выбрав должность, что была престижна вчера, в то время как уже наступило завтра. А она не просекла, уехала на какой-то говенный остров деньгу зашибать и не оказалась в нужное время в нужном месте.

Когда-то Лев Давидович точно также облажался, тоже, ведь, обладая огромнейшим умом и интуицией. Совершенно необъяснимо подвели они его, и тот просрал власть, ибо вместо того, чтобы хоронить лысого другана, отправился на юг отдыхать. В точности, как Виктория

Самвеловна при не меньшем, чем у Троцкого уме, да таланте, жестоко проворонила (это я только из уважения к ней, как к даме, другого термина не употребляю) уникальнейшую возможность сделать при новой власти блестящую политическую карьеру, дойти минимум до министра