Два веса, две мерки (Due pesi due misure)

— Против, — тихо ответил Фантоцци.

— Она стоит втрое дороже, — с жадным блеском в глазах сказал священник. — Пятнадцать тысяч лир.

Фантоцци безропотно уплатил.

— Так сильно его ненавидите? — спросил священник.

Фантоцци только кивнул — он вспомнил все оскорбления, которые претерпел от Балабама за последние десять лет. Всякий раз, когда граф встречал его с Сильвани в лифте, он небрежно бросал:

— Вы, Фантоцци, такой храбрец, что, ручаюсь, боитесь даже лифта… вы просто трусливая поганка, не так ли, синьорина?

Сильвани в ответ лишь улыбалась и согласно кивала.

Однажды, в канун рождества, детям служащих вручались рождественские пироги. Граф Балабам в присутствии тысячи двухсот коллег, в том числе Фантоцци, его жены Пины и его восьмилетней дочери, величественным взмахом руки а-ля Караян установил полную тишину и после многозначительной паузы спросил у Пины:

— Синьора Фантоцци, кто больший болван — я или ваш муж? — При этом он не сводил змеиного взгляда с Фантоцци.

У Пины глаза увлажнились от еле сдерживаемого бешенства. Она опустила их и полушепотом ответила:

— Мой муж.

— Ни шиша не слышу, — с гнусным смешком произнес Балабам. — Так кто из нас больший болван?

— Мой муж, — ответила Пина и судорожно зарыдала.

Служащие отозвались поистине космическим смехом, который до сих пор звучит у Фантоцци в ушах.

Выйдя из церкви, он поспешил домой.

— Сегодня вечером ужинать не будем, — сказал он и вместе с женой Пиной и дочкой всю ночь читал заупокойные молитвы и просил господа послать графу скорую смерть.

Как только Балабам заболел, к его секретарше потянулась процессия служащих, будто бы ужасно обеспокоенных здоровьем графа.

— Чего вы волнуетесь, — отвечала секретарша. — Болезнь-то пустяковая — краснуха!

Теперь голоса молящихся доносились до самого бара «Стелла».

Вечером были отслужены тайные мессы, заказанные Филини и отдельно — Фантоцци.

Два дня спустя граф Балабам умер от «пустяковой» краснухи.

— Нас покинул один из директоров, наиболее любимых своими подчиненными, — сказал Коломбани на похоронах, и в тот же миг в коридорах служебного здания раздались столь же радостные вопли, как на проспекте Президента Варгаса в Рио-де-Жанейро во время карнавального шествия юных исполнителей самбы. Служащие заказали в баре сто восемьдесят бутылок «Россо антико»; в ознаменование столь счастливого события все облачились в соломенные шляпы и почти все разделись до пояса. Они обнимались, бросали в раскрытые окна разорванные в клочья бланки, отплясывали огненные румбы и самбы, отбивая такт кулаками, которыми молотили по шкафам и по металлическим столам фирмы «Трау Оливетти», и кричали как полоумные, с выпученными глазами и со вздувшимися на шее венами. Это был незабываемый день.

Прошло еще десять дней безвластия и тревожного ожидания, но никаких сведений не просачивалось. И вдруг в самое тихое время, четыре часа пополудни, когда все спали крепким сном за своими письменными столами, раздался рев громкоговорителя.

— Всех сотрудников просят спуститься в зал столовой.

В томительной тишине, прерываемой лишь коротким шепотом, директор директоров Семенцара вошел в сопровождении своих осведомителей, взобрался на возвышение и, откашлявшись, объявил:

— С завтрашнего дня новым Тотальным Директором фирмы назначается виконт, Кавалер Ордена Негодяев, инженер… и после секундной паузы… Кобрам!

Кальбони в обмороке свалился под стол. Все остальные застыли, словно каменное статуи. Затем потерял сознание и Филини. Лицо Фантоцци покрылось багровыми пятнами — виконт Кобрам был самым страшным из всех кандидатов… фанатиком велосипедных гонок!

Он начал свою карьеру с низов. Юношей был посредственным гонщиком-любителем и одновременно подавал велосипедным асам воду. В восемнадцать лет фирма приняла его на работу архивистом. Он сразу стал блюдолизом, наушником и доверенным лицом своих непосредственных начальников и на пути к возвышению не преминул завести на каждого из них досье: записанные разговоры, компрометирующие фотографии и свидетельства, с помощью которых он устранял соперников, едва достигал одного с ними служебного положения. Он перенес массу издевательств, и целью жизни для него сделалась власть, чтобы употребить ее против всех, кто над ним издевался. «У меня один-единственный недостаток — я немного наивен, зато я очень добрый», — говорил он, восхваляя себя, словно это была надгробная речь. Между тем все знали, что он хитер, как кобра, и коварен, как раненая мурена. Кроме карьеры, у него была еще одна всепоглощающая страсть — велосипедный спорт, которым он занимался с маниакальным упорством в любой свободный час. Кумирами его были великие гонщики прошлого. В его служебном кабинете висела фотография, где он был снят в спортивной форме рядом с Джино Бартали. Виконт Кобрам был твердо убежден, что велосипедный спорт — панацея от всех бед. И от старения, и от болезней, и от ожирения, а главное — он обостряет ум и повышает работоспособность. Само собой, его окружали сотрудники-велосипедисты, которые не признавали никакого другого спорта, кроме велосипедного, и только о нем Кобрам с ними и беседовал.

— Теннис, — с презрением бросал он, — занятие для маменькиных сынков, а футбол — спорт, достойный пугливых девиц.

Словом, горе тому, кто не велосипедист!

— Если мне однажды представится возможность хоть что-то изменить в этом обществе безмозглых хлюпиков, я вас научу уму-разуму, негодяи! — восклицал он. И уже лет десять подряд рычал в коридоре, с ненавистью впиваясь в подчиненных своими желтыми, как у тигровой акулы, глазами. — Заставлю вас изменить, да-да, в корне изменить все ваши дурацкие привычки! — При этом он исполнял странную пантомиму — из удобного кресла перебирался на пол и становился на корточки, почти касаясь лицом земли. — Вы даже не представляете себе, что вас ожидает!

Увы, они себе представляли, и весьма зримо! Вот почему все были теперь в отчаянии.

Фантоцци, чрезмерно уповая на всесилие церкви, предпринял отчаянную попытку — отправился к жадному приходскому священнослужителю.

— Если я заплачу, ну, скажем, миллион триста тысяч лир, в рассрочку конечно, сможете ли вы оживить человека, умершего от краснухи, и…

— Нет, дорогой сынок, — ухмыляясь, прервал его священник, — нельзя противиться воле господней.

С воцарением на престоле Кобрама для Фантоцци началась новая эра. Ему пришлось узнать и выучить имена всех победителей велогонки Милан-Сан-Ремо за последние сорок шесть лет. В присутствии кобрамовских доносчиков он, Фантоцци, который заплакал, когда «Ювентус» проиграл «Интеру» у себя на своем поле, кричал:

— Я за футболом не слежу, он мне противен. Я болельщик велоспорта и обожаю гонки.

Понятно, все служащие купили гоночные велосипеды. За советом они отправились к Кобраму, ведь это был единственный способ добраться до его трона, а главное — показать, что и они начали заниматься велосипедным спортом.

Для Фантоцци этот визит обернулся жесточайшим ударом. Кобрам посоветовал ему купить:

Два миллиона три тысячи двести лир, которые по меньшей мере года три будут в дни выплаты жалованья неумолимо напоминать о себе!

Спустя две недели после своей коронации Кобрам вошел в зал столовой, встреченный бурными аплодисментами и звериными воплями «Да здравствует наш директор-велосипедист!», «Да здравствует велосипедный спорт всего мира!». А Кальбони от себя лично выкрикнул: «Слава дружным когортам велосипедистов!»