Аргентинское танго

ще-красной тряпки. Мулета. Красавец-тореро держал в руке мулету. Когда он повернул голову и поглядел на пару, стоявшую перед ним, улыбка с его лица медленно, будто растаял лед, исчезла. Теперь у них у всех были каменные, суровые лица, как на древних иберийских барельефах.

Зарокотали из-за кулис, из-за занавеса гитары, и низкий, тревожащий голос взмыл над залом и темной сценой, хватая за душу. В вышине разгорался свет. Золотой рассвет. Alba. Женщина повернула лицо к Черному, потом откинула руку в сторону и резко отвернулась. Весь ее вид говорил: «Я больше не хочу тебя». Волны света выхватили из тьмы подобие амфитеатра, уступы спускающихся вниз, к арене, рядов. Гитары забили в руках у незримых гитаристов чаще, страстнее. Женщина вскинула руки, развела их в стороны, будто хотела обнять того, кто перед ней. Черный встал на цыпочки, поднял руки над головой, перебирая ногами, пошел, пошел к ней — а она, улыбнувшись, выскользнула из-под его руки и, протянув руки вперед, пошла, танцуя, играя плечами, глазами, руками, всем телом, к тому, что стоял, сжимая в руке мулету, поодаль — к Золотому.

И Золотой встрепенулся. Золотой взмахнул мулетой. Взял мулету в обе руки и повел, повел ею в воздухе перед собой, идя по кругу на арене, будто бы вел красной тряпкой перед носом разъяренного быка.

Ослепительный. Золотой. Гордый. Гордая голова на высоко посаженной крепкой шее. Лицо красивое, с отпечатками лет и былых страстей. Морщины в углах губ. Морщины под глазами. Следы прожитой жизни. Письмена пережитого. Это все видит Женщина — лицо Золотого близко. Морщины замазаны гримом, зал их не видит.

Невидимый бык напал, тореро отбросил алую тряпку вбок. Победительно, празднично взглянул на Женщину. Она, танцуя, все шла к нему, распахнув объятия, шла — прямо на арену, где Золотой сражался с призрачным черным зверем.

Красота любви — сильна и зверина, и жестока, и необъяснима. Разве может быть один мужчина на всю жизнь и одна женщина — на всю жизнь? Ошибаются те, кто думает, что так может быть. Любовь жестока к тому, кого разлюбили. Возвраты к разлюбленным бывают, но редко, и не у людей с горячей кровью. Горячая кровь, ты — проклятье. Как распахнуты мои объятья тому, кто сейчас побеждает тьму!

Женщина подошла к тореро, тяжело дышащему, стоявшему на арене, и одними губами сказала ему: «Ты убийца, но я люблю тебя. А его — больше не люблю». И Золотой улыбнулся, и, не выпуская мулету из руки, на один короткий, слепящий миг сжал Женщину в объятиях и поцеловал. И выпустил. И оттолкнул от себя: иди! Лети! Ты — свободна!

И мгновенно обернулся к летящему на него невидимому быку, и выставил перед собой, меж своею грудью и его острыми рогами, мулету, тонкую тряпку, что не защитит от смерти — ею можно со смертью лишь поиграть, не больше. А Черный там, вдали, оставленный, брошенный, под неумолчный рокот гитар опустил голову в ладони, и плечи его сгорбились, застыли. И музыка рокотала все сильнее, все отчаяннее.

И Женщина, после поцелуя Золотого, внезапного и властного,