Г. М. Пулэм, эсквайр

— Ну, есть в тебе после этого хоть капля товарищества? — осведомился Боджо.

Но тут вмешался Джек Парселл.

— Гарри совершенно прав, — заявил он. — Первый способ предпочтительней.

За последние годы я редко встречался с Джеком Парселлом, но он мне всегда нравился.

Конечно, нас с Билем связывали узы давней дружбы, конечно, он много сделал для меня, и, однако, я не понимал, почему Кэй устроила в доме такую суматоху в связи с его приездом на матч с иэльской командой. Я знал Биля значительно лучше, чем знала его Кэй, но она почему-то решила, что только ей известны вкусы Биля, только она может решать, что он предпочитает — коктейли из джина или из рома, мягкие полотенца после ванны или жесткие. Мне бы следовало радоваться такому вниманию к Билю с ее стороны (возможно, в глубине души я и радовался), но в то же время все это начинало выглядеть так, словно я вообще не буду иметь никакого отношения к его приезду, хотя я всегда считал, что Биль — это моя забота. Я отнюдь не собираюсь сказать, что ревновал Биля, — по-моему, он и заслуживал всего самого лучшего, но в то же время мне хотелось, чтобы Кэй уделяла столько же внимания и моему комфорту и удобствам. Я даже подшутил над ней:

— Биль не так уж избалован, чтобы возражать против фарфоровых зверюшек Глэдис на камине. Да и ее микроскоп ему тоже не помешает.

— Но ты же ничего не понимаешь, — возразила Кэй. — Биль не должен думать, будто он выгнал Глэдис из ее комнаты!

У нас не было постоянного помещения для гостей — обычно мы принимали их в нашем доме в Норт-Харборе. Принадлежавшая Глэдис комната с ванной находилась рядом с нашей; Джордж во время школьных каникул занимал маленькую комнату на третьем этаже, в той части дома, что выходила во двор. Если у нас кто-нибудь гостил, Глэдис приходилось перебираться или в комнату Джорджа, или в старую детскую, которую мы никак не могли собраться отремонтировать. Никакими церемониями это не сопровождалось, и я не понимал, почему человек, приехавший к нам в гости на пятницу и субботу, должен беспокоиться о каких-то там фарфоровых безделушках Глэдис и о картинках Мэксфильда Пэрриша [43], если уж о том зашла речь.

— У меня на сорочках не хватает пуговиц, — сказал я Кэй. — Может, ты немножко займешься мной, вместо того чтобы уделять все внимание Билю?

Я сказал это в шутку, надеясь, что она рассмеется, однако Кэй в последнее время выходила из себя по каждому пустяку.

— Почему ты никогда не скажешь вовремя, что у тебя оторвалась пуговица от сорочки, а потом начинаешь жаловаться?

— Ничего, ничего, Кэй! Я ведь только шучу.

— Если ты против приезда Биля — так и скажи.

— Наоборот, я хочу, чтобы он приехал.

— В таком случае, не придирайся ко мне. Ты же видишь, я выбиваюсь из сил. Тут и Биль, и званый обед, и этот проклятый чай.

— Да, да, Кэй. Так мило с твоей стороны, что ты согласилась помочь им с этим чаем!

Утром в четверг в доме появились приглашенные Кэй уборщицы. Они навели чистоту и порядок в столовой, гостиной, комнате и ванной Глэдис. Все вещи из шкафа Глэдис и ее письменного стола были убраны, а Кэй раскопала где-то давно заброшенные японские гравюры с изображением бритоголовых мужчин, перебирающихся с какой-то ношей через заснеженные мосты. Гравюры представляли известную ценность, но в свое время мы так и не нашли для них места, и они куда-то затерялись. Должен признать, что после того, как Кэй и уборщицы закончили свое дело, никто бы не сказал, что Глэдис когда-нибудь спала здесь.

— Эти гравюры очаровательны, не правда ли? — спросила Кэй. Мне не оставалось ничего другого, как подтвердить, что они действительно очаровательны, а когда мы с рабочим отнесли на время письменный стол Глэдис в подвал, я вынужден был признать, что Кэй потрудилась на славу.

— Нам надо устроить из этой комнаты гостевую и заново отремонтировать детскую, — заявила она.

Одно упоминание о ремонте детской выводило меня из равновесия, но я не мог не признать, что предложение Кэй вполне разумно и что она права.

В пятницу во время завтрака Кэй узнала, какую сумму я внес на празднование юбилея нашего выпуска. Шел разговор о званом обеде, который мы предполагали устроить по случаю приезда Биля. Она сказала, что в погребе осталась только одна бутылка шампанского, и спросила, не следует ли мне заказать ящик вина. Я бы с удовольствием угостил Биля шампанским, но мне совсем не хотелось приобретать репутацию человека, в доме которого за обедом подают шампанское. Такой жест внушил бы людям преувеличенное представление о нашем материальном положении.

— У нас будут коктейли, — ответил я, — а те, кто пожелает, после обеда могут выпить коньяку или виски с содовой. Ты не думаешь, что за обедом будет вполне уместно подать бордосское?

Кэй читала в этот момент письма, но после моих слов сложила их в аккуратную стопку и хмуро взглянула на меня.

— Не понимаю, почему мы хотя бы изредка не можем позволить себе какую-нибудь роскошь. К тому же Биль любит шампанское.

— Черт возьми, Кэй, откуда тебе известно, что Биль любит шампанское?

Меня действительно интересовал этот вопрос, потому что Биль никогда не питал особого пристрастия к шампанскому.

— Не важно, раз уж тебе хочется показать, какой ты скупой. Однако мне непонятно, почему бы нам иной раз не отрешиться от мысли о деньгах.

— Нужно жить в соответствии со своими возможностями, а шампанское за обедом все расценят как наше желание пустить пыль в глаза.

— Пустить пыль в глаза? Что ты хочешь сказать?

— Нам не к чему пытаться произвести впечатление на Биля, кроме того, немалых расходов потребует ремонт в Норт-Харборе, да и за обучение детей надо уплатить.

— Ну, уж если ты так беспокоишься, — заявила Кэй, — то я куплю шампанское за свой счет.

Когда Кэй загоралась желанием приобрести что-нибудь, она тут же предлагала воспользоваться ее средствами — с единственной целью дать мне почувствовать мою скаредность.

— Не в том дело, Кэй. Тут еще подвернулся взнос на празднование юбилея нашего выпуска.

Я прикусил язык, потому что совсем не намеревался говорить о своем взносе.

— Гарри, сколько же ты дал?

— Видишь ли… Больше, чем предполагал. Ты понимаешь, нам нужно собрать сто тысяч долларов.

— Для чего? На бумажные колпаки и свистульки? На те маленькие кексы, что мы будем есть завтра за чаем?

— Если бы ты была нашей студенткой, то сразу бы все поняла. Деньги собирает Джек Парселл, и, надо сказать, ему приходится довольно туго.

— Так ему и надо. Я всегда терпеть его не могла.

— Потому что ты не знаешь его.

— Ты тоже не знаешь его по-настоящему, мой дорогой. Он явился к тебе и начал клянчить, а ты и раскис. Разве ты можешь сказать кому-нибудь «нет»! Сколько ты дал? Гарри, ты должен мне сказать.

Я сказал, хотя и не хотел говорить. А почему сказал — объяснять бесполезно.

— О Гарри! — воскликнула Кэй и засмеялась так, как обычно смеялась, когда было совсем не смешно. — А мы не можем купить новой ковровой дорожки на лестницу, и мне приходится останавливаться в дешевой гостинице! Какой же смысл пытаться экономить?

Кэй говорила еще некоторое время. Точно так же она вела себя, когда я купил «паккард» и когда приобрел газовую плиту с холодильником. Мне нечего было ответить ей, я знал, что она права. Я действительно дал значительно больше, чем следовало.

— Ну хорошо, — согласился я. — Заказывай шампанское.

У меня теплилась надежда, что Кэй изменит свою позицию и скажет, что мой поступок лишает нас возможности покупать шампанское, однако тут она проявила исключительную сговорчивость.

— Гарри, дорогой! — воскликнула она. — Да я и не собиралась настаивать! Ты очень добр со мной — всегда, всегда!

Я обогнул стол и подошел к ней. День обещал быть хорошим, как обычно, когда на Кэй находило такое настроение.

— Я очень рад, Кэй, что сказал тебе. Какую бы глупость я ни сделал, лучше рассказать тебе обо всем.