Мой золотой Иерусалим

Вечером она снова навестила мать в часы впуска родственников с семи до восьми, там была и Кэти, избавленная от другой обременительной необходимости — укладывать детей спать. Они с Кларой обменялись у постели неловкими приветствиями и расстались у дверей больницы, так и не поговорив, не сказав друг другу ни слова о том, ради чего сюда пришли. Клара на автобусе приехала домой. Непривычно было отпирать самой, раньше у нее никогда не было ключа от входной двери.

Было девять часов. Решив, что ложиться еще рано, Клара открыла банку консервированного супа и поела, но, не насытившись, открыла еще банку тушеных бобов. Она хотела сделать себе какао, но не нашлось молока. Клара побродила по кухне, потом пошла в гостиную и, сев, стала смотреть на книжные полки, на тома Британской энциклопедии, на книжки, полученные в награду за школьные успехи, романы, так внимательно прочитанные, и ей показалось, что у нее никогда больше не возникнет желание открыть книгу. Потом она включила телевизор, но вскоре поняла, что не воспринимает происходящее на экране, — что отвыкла от телевизора и не может смотреть его в одиночестве. Тогда Клара приняла ванну и легла спать. Еще не было и десяти часов, но она сразу уснула. Ей приснилось, что она сама умирает, что жить ей осталось несколько дней и она кричит в отчаянии: мне нельзя умирать, я столько хотела сделать в жизни, мне не успеть все это сейчас, за несколько дней, мне нужно много времени, вы не понимаете, у меня же планы, у меня такие планы на будущее! Но, несмотря на отчаянные протесты, ее не покидала роковая уверенность в том, что все равно это с ней произойдет, что кричать бесполезно — ей не дадут времени, которое ей так необходимо. И вдруг сквозь сон она услышала, как внизу зазвонил телефон. Клара ощупью включила свет и, спускаясь, обнаружила, что лицо у нее мокро от слез, что во сне она плакала и до сих пор продолжает всхлипывать.

Сняв трубку, Клара услышала голос Габриэля. Она вся дрожала и сначала не могла отвечать. Его голос донесся словно из другого мира и был таким желанным и милым, что Клара сразу почувствовала облегчение.

— Габриэль, Боже мой, — наконец выговорила она, — ты разбудил меня, я спала, мне приснилось, что я умираю.

Он стал успокаивать ее, терпеливо, со своей неизменной заботливостью — и постепенно ее смятение улеглось, и тогда он спросил, почему она оставила его. Сначала Клара даже не поняла, о чем он, а потом все вспомнила — и вечеринку, и Магнуса, и такси, и гостиницу, и то, как Габриэль спал на кровати одетый, лицом вниз, — и когда все это ожило в ее памяти, Клара снова почувствовала себя в безопасности, снова дома — в царстве человеческого непостоянства, любви и измен.

— Это ты оставил меня, — сказала Клара. — Не я оставила тебя, а ты — меня. Неужели ты забыл?

Они пустились в длинные объяснения, осыпая друг друга нежными горькими упреками и оправдываясь. Они припомнили последнюю ночь в Париже, взаимную ревность, его бегство с вечеринки и ее бесшумный отъезд, его одинокое пробуждение в гостиничном номере и ее возвращение и получение телеграммы. Клара спросила, как он узнал, где ее искать, и он ответил, что не знал, но искал ее повсюду и наконец позвонил в Нортэм.

— Слава Богу, — сказал Габриэль, — что все так просто объяснилось. Извини, но я рад.

Потом, уже окончательно успокоившись, Клара сказала:

— А кстати, Габриэль, во сколько ты проснулся после моего отъезда в то утро?

— И не спрашивай, — ответил он. — Я проспал до без четверти девять. Так мне и надо.

Они оба засмеялись, и Клара, услышав свой смех, снова почувствовала себя удивительно легко и свободно.

— Послушай, — сказал Габриэль, поняв, что она смягчилась, — позволь мне приехать. Я хочу тебя видеть. Мы же не можем так все и оставить.

— Нет, нет, — запротестовала Клара, — не надо. Ни в коем случае. Что подумают, если ты так скоро уедешь?

— Позволь мне приехать, — настаивал он. — Я приеду и заберу тебя. Ты же там совсем одна. Я приеду и отвезу тебя в Лондон.

— Не понимаю зачем, — сказала Клара. — Ты же знаешь, между нами все кончено.

— Ну и что? — отозвался Габриэль, словно действительно это знал. — Вот и прокатимся с ветерком напоследок.

— Это очень далеко, — упорствовала Клара.

— Всего каких-то двести миль, — сказал он. — У меня перед глазами карта. Я приеду. Утром. А завтра вечером мы сможем выехать назад. Представляешь, как славно будет вместе проделать весь этот путь.

— Да, славно, — неуверенно произнесла Клара, и Габриэль почувствовал, что почти ее уговорил.

— В конце концов, — продолжал он, — мы с тобой еще не путешествовали на машине. Помнишь, у Браунинга: «…нам вовеки мчаться рядом» [96]? В последний раз прокатились бы вместе.

— Мне не нравится, как ты водишь машину, — сказала Клара. — Ты слишком резко прибавляешь скорость. Я этого не люблю. И кроме того, я не хочу показывать тебе этот дом. Не хочу, чтобы ты видел, откуда я.

— Но почему? — удивился Габриэль. — Какое это имеет значение?

— Ладно, — согласилась Клара, — это не имеет значения. Но откуда т ы — это значение имеет. Ведь ты для меня только средство продвижения вперед.

— Что ж, я это знал. А ты для меня — только возможность бегства, — отпарировал он.

— Я тоже это знала, — сказала Клара, — но говорить так невежливо.

— И далеко ты продвинулась? — поинтересовался Габриэль.

— Очень! — ответила она. — Хотя со стороны можно подумать, что все обстоит как раз наоборот. А тебе удалось убежать?

— В какой-то степени, — сказал Габриэль.

— Значит, мне больше повезло, — заключила Клара и добавила с неожиданной уверенностью: — И между прочим, мне всегда удается больше. Посмотри на меня: вся моя жизнь — сплошная удача.

— Но ведь ты столько для этого потрудилась, — сказал Габриэль.

— Габриэль, — она произносила его имя с наслаждением, расточительно, по дорогому тарифу, сознавая, что между ними мили проводов, — Габриэль, если ты приедешь за мной, по какой дороге мы будем возвращаться? Давай поедем по автостраде и будем останавливаться во всех придорожных кафе.

— Согласен, — ответил он.

— Тогда было бы славно, — сказала Клара.

— Так, значит, я еду? — сказал он.

— Да, — ответила она, — хорошо. Но не забудь закрыть глаза, когда подъедешь к моему дому. Я не хочу, чтобы ты запомнил его, чтобы он остался у тебя в памяти.

— Трусиха, — сказал Габриэль. — Почему мне нельзя знать худшее?

— Потому что я не чувствую себя свободной от него, — ответила Клара. — Мое прошлое навсегда — часть меня, и я не хочу, чтобы оно было частью кого-то еще. Я не могу от него освободиться, но не хочу, чтобы меня считали несвободной. Знаешь, давай я встречу тебя возле ратуши.

— Нет, так не пойдет, — запротестовал он.

— Ты что, не хочешь? — удивилась Клара.

— Не хочу. Если ты собираешься ехать в моей машине, ты должна показать мне свой дом.

— Вообще-то справедливо, — согласилась Клара и добавила, смеясь: — Я покажу тебе роскошный чайный сервиз, расписанный тюльпанами, и еще много интересного. В конце концов, почему бы тебе и не зайти? Знаешь, выезжай прямо сейчас.

— Не могу, — ответил Габриэль, — мне еще надо зайти домой.

— А где ты? — спросила Клара и тут же спохватилась: — А, я и так знаю, ты у родителей, да?

— Где же еще, — сказал он, — я осмелился бы поговорить по телефону на такую сумму?

— Мне нравится разговаривать с тобой посреди ночи, — сказала Клара.

— Сейчас не так уж поздно, — отозвался он, — всего одиннадцать часов.

— Неужели? — удивилась она. — А я думала, уже скоро утро. Так, значит, утром ты приедешь, да?

— Приеду, — ответил Габриэль.

— Обещай, что приедешь, — потребовала Клара.

— Обещаю, — сказал он.

— Ты найдешь дорогу? — спросила она.

— Надеюсь, что да.

— Я не буду объяснять тебе, как ехать, — сказала Клара. — Не умею давать указания. Но я тебя жду.