Новый мир. № 8, 2000

Да, в последнее десятилетие жизни много было у Ахматовой явных и скрытых черновиков — «подступов к слову», но разве эти несовершенные тексты стали художественной доминантой поздней Ахматовой? Это были, как точно выразился М. Синельников, годы «остывающего солнца». Синельниковская метафора сохраняет весть о том, что до конца своих дней Ахматова не была разлучена со своим творческим гением, диктовавшим ей стихи, которые теперь причисляют к шедеврам русской лирики XX века. И уж совсем неудачной представляется стихотворная концовка публикации А. Кушнера, посвященная теме… кто кого гениальнее — из русских классиков, например. Читателю предлагается формулировка: Лев Толстой «лучше Ахматовой, Цветаевой выше…». Нелепо прочерчивать какие-то сравнения, говоря о художниках такой высоты.

Киев.

Антон Вальдин

Сколько икры съедено?

Уважаемый г-н главный редактор! Первый раз у меня возникло желание написать Вам (в смысле — Вашему предшественнику) лет пять, а то и больше назад, когда я прочел в журнале очерк про некоего петербургского бизнесмена, в числе прочего он, кажется, занимался каким-то сгоревшим городским универмагом. Ну вот и «Новый мир» — туда же, подумал я, но последующие годы подписки (с некоторыми, к сожалению, перерывами) рассеяли это мнение. Чтение заключительной части произведения М. Ардова «Вокруг Ордынки» («Новый мир», 2000, № 3) вновь вызвало его к жизни.

Три явные «составные части» видны в этих главах. Вот историко-бытовые сюжеты о 20 — 50-х годах. Чтение, к которому хотелось бы вновь возвратиться… Затем идут столь же конкретные бытописательские сюжеты о церковной жизни примерно с середины 60-х годов (автор, по его словам, стал активно воцерковляться с 1967-го). Начав чтение, я упустил подстрочный комментарий журнала: с 1993 года о. Михаил перешел в другую юрисдикцию (что значит в другую, почему нельзя просто написать: в юрисдикцию РПЦЗ? [2]). Поэтому бдительность, после чтения первой части публикации, была несколько утрачена. Так, несколько обезоруженный, я встретил вторую «составную часть» произведения. Кто сколько выпил пива, кто сколько привез водки и коньяку, кто где жил, и в каком кооперативе состоял, и в какой ресторан ходил… Наконец сказано главное слово: «икра» (стр. 129). Не подумайте, что я собираюсь как-то оспаривать описанные факты. Дело в другом. Есть определенные издания (предпочитающие ныне своим полным именам двубуквенные аббревиатуры). Там считают вопросы вроде того, сколько икры съел Патриарх и почему он ездит в лимузине, а не на велосипеде, важнейшими проблемами церковной жизни. <…> Мне всегда казалось (априори), что круг их подписчиков не пересекается с тем кругом читателей, на которых рассчитывает «Новый мир» и которые рассчитывают там не увидеть подобных трудов <…>

В результате есть умело создаваемое впечатление о том, что о жизни РПЦ с середины 60-х годов, кроме приемов, банкетов, питья пива, у о. Михаила ничего в памяти и не осталось, а значит (особенно в сравнении с художественно убедительной первой частью), делается вывод, ничего и не было.

Но того, что читатель подводится к такому выводу, публицисту мало. Общий строй написанного таков, что автор практически не дает вспоминаемому им (или его родственниками) своих развернутых оценок <…>

Единственный вопрос, который удостаивается авторской оценки, — это Московская Патриархия при советской власти. Она-де такая. И еще сякая. Трусливая и угодливая. А «Журнал Московской Патриархии» — вообще ужас (что уж там, правда, остается от ЖМП, если даже парижский «Вестник РСХД» содержал, по Ардову, один только лепет).

Вот для чего, оказывается, нужна была вторая часть «новых глав» о. Михаила. Но у него три составные части. Третья — самая маленькая часть, где говорится: строго православная церковь есть. Это РПЦЗ. <…> Для подтверждения вывода — опять прямая речь, тут и княжна, и Ваше сиятельство, и сенбернар. Все эти новеллы сами по себе милые, и читать их приятно. Неприятно то, что их автор использует для протаскивания такого вот исторически неверного вывода. Причем неверного в первую очередь для «православия из-за океана», где действует Американская автокефальная церковь, по влиянию и числу приверженцев вовсе не уступающая «карловчанам».

<…> Похоже, что вступать в дискуссию с о. Михаилом по поводу исторической оценки Московской Патриархии — все равно что спорить с «МК» по поводу «икры». <…> Никто ведь не акцентирует внимания на том, что «карловчане» не осудили фашизм [3]. Хотя за океаном паства РПЦЗ была не лишена свободного выбора, идти ли в храм или на дискотеку, а может, «Плейбой» прикупить или сесть да проштудировать что-нибудь из Ленина. О. Михаил пишет, что у нас даже в частной беседе сказать «Христос воскресе» было порой затруднительно. А что говорить о таинствах крещения или венчания или просто — привести на службу ребенка старше трех или пяти лет? Да, и Русская Православная Церковь, и РПЦЗ вели и ведут общую для православия брань с силами тьмы и их общими, для всех времен, проявлениями. Какое-либо сравнение тут очень трудно, порой и невозможно. Попробуйте так же, как сравнивается Московский патриархат и РПЦЗ, сравнить блокадный Ленинград и жизнь в военном же Свердловске или в Алма-Ате.

Наверно, страницы журнала «Новый мир» — не очень подходящее место даже для серьезной, взвешенной дискуссии насчет взаимоотношений РПЦЗ и Русской Православной Церкви <…> А вот протаскивать тихой сапой, после увлекательного, что говорить, рассказа о Мейерхольде-Утесове-Ильинском-Хайкине-Катаеве-Моргулисе, эдаким наскоком постулат о том, что РПЦЗ — это круто, а Московский Патриархат — сами знаете что, наверное, даже Бивис и Батхед постеснялись бы.

Валентин Любарский

Касаясь до всего слегка

Вещи существуют не сами по себе, а такими, какими мы их воспринимаем. Но многие полагают, что вещи и суть то, какими они их воспринимают. Алексей Туробов, автор записок «Америка каждый день» («Новый мир», 2000, № 4), очень неплохо, даже талантливо, передает свое восприятие страны, но полагает, что именно такой, какой он, проведя в ней год, воспринимает ее, она и существует. Мне, живущему в США уже двадцать лет, его восприятие напоминает мое собственное первых лет. Но мое за эти двадцать лет неоднократно «меняло кожу». Вроде как приближаясь к ядру (сути), переходило с одного (электронного) уровня на другой. Соответственно менялась — проступала — суть вещей, которая, кстати, когда преодолеешь «не нашу» поверхность, оказывается вполне обычной.

Возьмем один пример. «Я все думаю: что мне в Америке не нравится? А вот [что]… Американцы — это успешно осуществляемая и лелеемая идея мещанства». Самое интересное, что это верно. Неверно только ополчаться на это. Я хорошо, разумеется, помню, что антимещанская тема имеет в русской культуре долгую и благородную линию — от Герцена, ужаснувшегося засилью в царстве свободы лавочников, до введшего в английский язык слово «пошлость» Набокова. Но, во-первых, сама уже эта установка смотреть, у какого какие вкусы, сродни стремлению наводить порядки. Скалозубы от эстетства не менее опасны, чем Скалозубы от мещанства <…> Главное же тут то, что мещанство — это данность, одна из нормальных составляющих реальности. Не нравится? Но к концу XX века мы усвоили, что если реальность приспособлять к нашим желаниям («бить по головкам»), а не наоборот, то ведет это к весьма нежелательным последствиям. И дело вовсе не в политической корректности, а в обычном здравомыслии. Как открыл когда-то другой, много более молодой, но гораздо более зрелый путешественник по Америке, Токвиль, «осуществленное» мещанство, иначе говоря — развитый средний класс, это именно то, что нужно для устойчивого функционирования общества. И если бы Россия могла когда-нибудь дойти до жизни такой, было бы только хорошо.