Темная сторона света (Спасительный свет)

Алек услышал, как хлопнула задняя дверь. Лэйси вернулась. Проклятье! Ему так нужно побыть одному. Но девочка уже стояла на пороге гостиной.

— Я дома, — гордо объявила она, — а сейчас всего-то пятнадцать минут десятого. — Лэйси посмотрела на коробку, стоявшую рядом с отцом на диване. — Зачем ты вытащил старые фотографии?

Алек не сводил глаз с девочки, которую всегда считал своей дочерью.

— Мне просто захотелось на них взглянуть, — ответил он. Изумив его, Лэйси прошла через комнату и уселась рядом с ним. От нее пахло табаком. Как от Тома Нестора, вдруг подумалось Алеку.

— Мне очень нравится вот эта, — Лэйси перегнулась через его колени и вытащила фотографию из коробки. Снимок был сделан летом, год назад. Анни и ее дочь сидели рядом на песке. — Мама выглядит такой счастливой.

«Я никогда не была счастливее, чем в этом году». Анни сказала это на последнее Рождество.

Алек заплакал. Он отвернулся от Лэйси, но нечего было и пытаться скрыть слезы. На этот раз ему это не удастся.

— Не плачь, пожалуйста, — взмолилась Лэйси. — Я не могу этого выносить, папочка, не надо. — Она встала. — Хочешь, я уберу их? — Девочка протянула руку к коробке, но Алек перехватил ее.

— Нет, я хочу просмотреть их. Лэйси нахмурилась:

— Зачем ты это делаешь? Ты только расстраиваешься. Алек попытался улыбнуться.

— Со мной все в порядке, Лэйси.

Она сунула руки в карманы шорт и не сводила с него глаз. Его ответ не убедил ее.

— Хочешь, мы посмотрим их вместе? — предложила Лэйси.

Он покачал головой:

— Нет, не сегодня.

Девочка неохотно ушла. Алек принялся рыться в снимках, пока не нашел те немногие, что он сделал в то время, когда Анни ждала Лэйси. Во время этой беременности ее все время тошнило. Она почти перестала есть и так мало прибавила в весе, что врач едва не отправил ее в больницу. У Анни были странные боли, никто из врачей не мог поставить диагноз. Она провела в постели почти все девять месяцев, пока Нола помогала Алеку заботиться о Клае.

Роды были тяжелыми. Алеку они показались бесконечными. Он все время находился рядом с Анни, держал ее за руку, помогал правильно дышать до тех пор, пока сам не обессилел. Он не понимал, как женщина — как любое живое существо — может вытерпеть такую муку.

Перед самым появлением Лэйси, когда Анни, должно быть, почувствовала, что появляется головка ребенка, она вдруг начала требовать, чтобы Алек немедленно вышел. Сначала ему показалось, что он ее неправильно понял. Анни билась в истерике, и Алек решил сделать вид, что ничего не слышал. Но ее слова разобрал врач, да и сестры начали недоуменно переглядываться.

— Вам лучше выйти, доктор О'Нил, — сказала одна из них. — Вы нервируете жену.

Встревоженный и недоумевающий Алек вышел в коридор и остался стоять под дверью родильного отделения, вместо того чтобы пойти в комнату ожидания, где собрались Нола, Том и еще несколько друзей. Он не представлял, как объяснить им, почему он не рядом с Анни.

Позже Алек спросил ее, что с ней случилось. Анни расплакалась, принялась просить прощения, сказала, что сама не понимала, что говорит.

Как же Анни была напугана, если попросила его уйти в ту минуту, когда так нуждалась в его помощи. Она боялась, что Алеку хватит одного взгляда на новорожденного, чтобы все понять? Наблюдала ли Анни за ним потом, когда он ворковал над малышкой? Пыталась ли она понять, мучают ли его подозрения? Хотела ли Анни рассказать ему правду? Или она знала заранее, что Алек никогда не поверит в то, что она ему изменяла?

Алек не ложился спать почти до полуночи, мучая себя, разглядывая один снимок за другим. Он так обессилел, что едва поднялся на второй этаж. И все равно не смог заснуть. Слишком много воспоминаний, слишком много ключей к ее поведению, на которые он не обратил внимания. Они спорили о стерилизации. Анни настояла на том, чтобы перевязать трубы. Она сказала, что Алек не должен делать вазэктомию, потому что она не может допустить, чтобы он испытал боль и дискомфорт. В устах Анни это объяснение звучало совершенно логично. А сколько раз она пыталась удержать Тома Нестора, чтобы тот не напился и не проболтался Алеку об их близости? И сколько раз он заставал Анни плачущей без видимой причины? Ох, Анни!

Мыслями Алек снова и снова возвращался в прошлое. Тело ныло, как после тяжелой физической нагрузки. Он должен был действовать, ему не сиделось на месте.

Алек встал задолго до рассвета, оставил записку Лэйси на столе в кухне и сквозь плотный утренний туман поехал в Киссривер.

Он уже подъезжал к маяку, когда увидел на обочине дороги диких лошадей. Алек остановился, чтобы рассмотреть их. В тумане они казались сказочными персонажами, то отчетливо различимыми, то напоминающими расплывчатые тени. Алек рассмотрел подросшего жеребенка, сбитого «Мерседесом». Алек сумел различить шрам на том месте, где он зашил рану. Пол тогда помогал ему. «Синяя лошадка. Анни дорожила ею». Слова Пола, но так ли это было на самом деле?

Алек застонал. Ему хотелось перестать думать, вспоминать.

Он доехал до маяка. Белые кирпичи сливались с белесой дымкой, и он едва различал его со стоянки. Алек подошел к маяку, открыл дверь и начал подниматься по витой лестнице. Его шаги гулким эхом отдавались внутри башни. Алек вышел на галерею. Туман остался внизу, и фонарь отключился, очевидно, совсем недавно, предвосхищая утренний свет. Над морем вставало солнце, окрашивая небо и воду в золотисто-розовый цвет.

Алек прошел по галерее на другую сторону, откуда был виден дом смотрителя. Сквозь туман он различил лишь второй бульдозер и экскаватор в кустах рядом с домом.

Он сел на холодный чугунный пол галереи лицом к морю и рассвету. Он закрыл глаза, прижался спиной к кирпичной стене, ожидая, когда маяк снова окажет на него свое магическое действие.

Поднималась ли Анни сюда с кем-то из других мужчин? Занималась ли она с кем-то из них любовью на этой галерее? Или на берегу у кромки воды?

«Прекрати!» — приказал себе Алек.

Он открыл глаза, забарабанил пальцами по полу, выпрямился и заглянул вниз. Вода подступила совсем близко к фундаменту маяка. Сквозь расступившийся туман Алек увидел, что полоска песка между волнами и кирпичной стеной стала совсем узкой. Черт побери, скоро и ее не останется.

«…Мы должны просто отпустить его».

Алек снова выпрямился, очень медленно, на его губах появилась улыбка. Впервые эти слова Анни не вызвали в нем протеста.

Он уехал из Киссривер и направился к южной оконечности Внешней косы. Никто бы не догадался, что часом раньше все скрывал туман. Солнце заливало ярким светом все вокруг, а когда Алек въехал в Мантео, оно зажгло искры на кораблях, стоявших в гавани.

Он оставил машину возле дома престарелых, но не визит к Мэри Пур был целью его поездки. Алек перешел на другую сторону улицы, к маленькому антикварному магазину, и нахмурился, увидев табличку «Закрыто» на двери. Ему и в голову не пришло, что магазин закрыт в такую рань.

Но на дорожке стояла машина. Алек заглянул внутрь и увидел свет, льющийся из задней комнаты. Он постучал, и через мгновение пожилая седая женщина чуть приоткрыла дверь.

— Чем могу помочь? — спросила она.

— Я знаю, что магазин еще закрыт, но это очень важно, — сказал он. — Я ищу старинную куклу для моей дочери. Полагаю, жена обычно покупала их именно у вас.

— Анни О'Нил?

— Да-да.

Женщина открыла дверь шире.

— Вы, наверное, Алек. — Она улыбнулась. — Входите. Меня зовут Хелен.

Он пожал протянутую руку.

— Рада с вами познакомиться, — продолжала Хелен. — Анни покупала кукол девочке на день рождения, верно?

— Правильно. В этом году я немного опоздал с подарком.

— Лучше поздно, чем никогда, — Хелен прислонилась к прилавку со старинными украшениями. — Анни была очаровательной женщиной! Это она подарила. — Хелен указала на витраж, украшавший окно. Ее магазин в миниатюре стоял на зеленой траве в окружении деревьев. Этого творения Анни Алек тоже никогда раньше не видел.