Тем летом (ЛП)

Эшли тоже пошла на тот конкурс, потому что все работницы магазина «Vive» должны были помогать с макияжем и предлагать пробники своей продукции. Потом сестра рассказывала, что макияж был просто ужасен – помады и теней было чересчур много, а тональный крем больше напоминал штукатурку при ближайшем рассмотрении.

Но местная газета закрыла на это глаза, и описала лишь «плачущих, смеющихся, наслаждающихся и расстроенных конкурсанток», ни словом не обмолвившись о том, что многие девушки были отправлены домой лишь за то, что выглядели нормально и не были Гвендолин Роджерс. Эшли только хмыкала, когда я читала ей заметку, и говорила, что отобранные девушки были больше похожи на суповой набор. На дико улыбающийся суповой набор.

Сегодня же, в преддверии очередного показа, торговый центр наполнился шумом и представителями агентства. Женщина в пурпурном жакете, кажется, какая-то начальница, державшая микрофон, кричала, чтобы все замолчали. Модели стояли везде – около скамеек, возле сцены, у магазинчиков – и выглядели очень деловито. На всех них были одинаковые красные футболки с логотипом агентства и черные шорты, а туфли были на высоком каблуке, и цоканье слышалось буквально непрерывно. Одна из девушек, брюнетка с закрученными в греческий узел волосами, оглядела меня, а затем что-то сказала девушке, стоявшей рядом, и я тоже посмотрела в мою сторону. Я почувствовала себя некомфортно под этим вниманием, словно среди моделей с их прическами и макияжем я была каким-то гоблином.

- Девочки, девочки, слушайте меня! – женщина в жакете хлопнула в ладоши, призывая к тишине. – До большого шоу остается всего три недели, так что мы должны работать, работать и еще раз работать. И вы все хорошо знаете, что являетесь лицом города и запомнитесь всем, кто придет на показ.

Это утихомирило всех, кроме парня, который устанавливал колонки на сцене. Он лишь закатил глаза и потащил еще один динамик через сцену.

- Сейчас, - продолжала женщина, - мы повторим то, в чем упражнялись на прошлой неделе: вы выходите, идете по подиуму, затем пауза, потом разворачиваетесь и идете назад тем же путем. И помните про ритм: раз, два, три!

Она подняла руку и демонстративно стала разгибать пальцы. Одна из девушек повторила это движение за ней, как бы показывая, что все поняла. Я встала и бросила пустую баночку из-под колы в урну.

- Хорошо, а теперь выстраиваемся в линию и повторяем все это, - мелкими шажками (высокие каблуки, очевидно, мешали) женщина забралась на сцену, и модели, стуча каблуками, последовали за ней. Их голоса и прически слились для меня в одно большое облако цветов и звуков, когда модели выстроились в ряд прямо передо мной. Я вновь почувствовала себя костлявой и жалкой на их фоне, и мне захотелось спрятаться в ту же урну, куда я отправила свою банку от колы.

Заиграла музыка, и девушки начали выходить на подиум одна за другой, все в красных футболках и черных шортах, все с идеальной кожей и безупречными фигурами. Я развернулась и пошла в направлении своего магазинчика, а в спину мне доносился ритм: раз, два, три!

Глава 4

Лидия Котрелл буквально изменила мамину жизнь. Ее загар, залаченные волосы и огромное количество подобранных комплектов цветных футболок и шлепанцев были чем-то из другого мира. Появившись на пороге нашего дома в тот день, когда папа уехал, Лидия помогла маме найти свой путь.

Как и наша мама, она жила без мужа, будучи вдовой. Похоже, это случалось со многими женщинами во Флориде. Ее муж занимался бизнесом, связанным с производством и продажами пластиковой посуды, так что их дом был наполнен яркими пластиковыми стаканчиками, вазочками, тарелочками и бог знает, чем еще. Вообще весь дом Лидии был очень ярким: лимонно-желтый диван, ярко-розовая кушетка, легкие бирюзовые стулья.

Когда Лидия пригласила маму в гости, мама собрала для нее большой букет из роз и цинний и торжественно пересекла с ним дорогу. Они провели вместе часа три, по большей части Лидия рассказывала об умершем муже, о детях и о себе. Наша соседка была цветом и шумом, в своих розовых шортах и блестящей футболке. Она врывалась в жизни всех окружающих, как ураган, и вот теперь подхватила и маму.

Уже через месяц в маме стали заметны перемены. Она начала носить шлепанцы и блестящие футболки, наносить лак на волосы и каждый четверг ходить в бар «У Ранзино», где проводились танцевальные вечера. Она возвращалась с порозовевшими щеками и растрепанными волосами, говорила, что поверить не может, что пошла в такое место, что Лидия – сумасшедшая, и все это абсолютно несовместимо с нормальной жизнью. А в следующий четверг все повторялось.

Я часто сидела на ступеньках лестницы и слушала их разговоры за чашечкой кофе. Они обсуждали мужей, жизнь как таковую – и многое другое. Мама и Лидия все еще продолжали ходить в тот клуб по четвергам, у Эшли на первом месте всегда стоял Льюис, так что я оставалась дома одна. Мне не спалось, пока я не слышала звук поворачивающегося в замке ключа и тихих шагов мамы. У нее была Лидия, у Эшли – ее жених, а я… А я была одинока.

Вскоре появились и новости – поездка в Европу. Лидия Котрелл состояла в клубе путешественников, который назывался «Старые времена». Смысл состоял в том, что кучка одиноких женщин собиралась группой и ехала куда-нибудь в экзотическое место. Обычно это был Лас-Вегас. Мама тоже однажды присоединилась к группе через несколько месяцев после их с Лидией знакомства. Я тогда провела выходные с отцом и Метео-зверушкой, представляя, как мама играет в блек-джек, ходит по Историческому музею или встречает Уэйна Ньютауна где-нибудь на улице. Через три дня и четыре ночи она вернулась с новыми футболками и шлепанцами, выигрышем в пятьдесят баксов и миллионом историй обо всех этих средневековых женщинах, устроивших в Вегасе настоящий шторм. По ее словам, это был самым лучшим временем в ее жизни, так что она бы, несомненно, заинтересовалась поездкой в Европу. Но это уже был четырехнедельный тур по Англии, Италии, Франции и Испании, а программа включала в себя и бой быков, и тур по Букингемскому дворцу, и нудистские пляжи на юге Франции (последнее место, где я могла бы представить свою маму!). Если она соглашается на поездку – то уезжает через две недели после свадьбы Эшли.

- Просто представь, - говорила Лидия, когда я однажды вернулась с работы, - четыре недели в Европе! Это же именно то, о чем ты мечтала в колледже, но тогда у тебя не было денег. А сейчас этой проблемы больше нет, так почему бы не поехать?

- У меня все еще нет денег, - отозвалась мама. – Совсем скоро свадьба, да и Хейвен возвращается в школу. Не знаю, это не лучшее время.

Я зашла в кухню.

- Хейвен – большая девочка, - Лидия улыбнулась мне. – Ты только посмотри, какая она высокая! Она сумеет сама о себе позаботиться, это же всего месяц. И ей понравится, - она подмигнула мне.

- Ей всего пятнадцать, - сказала мама, и по тому, как она прикусила губу, я поняла, что решение еще не принято. Наверное, это ужасно, на какая-то часть меня не хотела ее отпускать.

Европа казалась такой далекой! Я не могла представить маму в каком-нибудь из тех мест, фотографии которых не видела в учебнике по истории. Мама и Лидия, стоящие перед Эйфелевой башней, Вестминистерским аббатством или Пизанской башней – это еще куда ни шло, но мама и Лидия на нудистском пляже? Это уже не укладывалось в моей голове.

Я внимательно смотрела на маму, разговаривающую с Лидией, и она почувствовала мой взгляд, на полуслове повернувшись и улыбнувшись мне. Я улыбнулась в ответ, хотя глубоко внутри мне хотелось обхватить ее руками и никуда не отпускать от себя, ни к Эшли, ни к Лидии, ни даже к целому миру.

***

Тем временем обратный отсчет до свадьбы стал чем-то вроде постоянной в нашей жизни. В любую секунду могла случиться какая-нибудь катастрофа, что-то могло пойти не так, и волей-неволей мы все были в постоянном напряжении. Каждая горизонтальная поверхность в нашем доме была усеяна буклетами, листочками и записками, мамин почерк был абсолютно везде.