О погибели земли Унгарской (СИ)

- Бить будем. Изматывать, как Влад султана, а потом бить.

Пошёл Матьяш войной на Молдову от скудоумия своего в пору зимнюю, когда на дворе морозы лютые, да корм коням под снегом не сыскать. Была у Матьяша и слабость великая, кою он за силу свою почитал - войско его наёмное из людей пришлых со стран северных. Было в войске том отребья всякого превеликое множество, душегубов, кои взяли оружие в руки из жажды наживы. Такие за короля сражаться будут, пока платит он им золотом, а как перестанет - забудут и имя его. Не станут эти моравцы и саксы за землю Унгарскую воевать, лишь за золото обещанное.

Ступило войско Матьяша на землю молдавскую, послал на него Штефан всадников летучих, что били наёмников унгарских, а после скрывались в лесах без убытка для себя. Но не стал Матьяш искать битвы с войском молдавским, а пошел он к городу Бакэу, да пожег его, да всех жителей его перебил.

Как узнал о том Штефан, запросил мира у короля унгарского. Уж коль так зол Матьяш, что женщин и детей убивать готов, то лучше отдать ему всё что хочет он, лишь бы вернулся в свою Буду. Надеялся Штефан на милосердие короля унгарского, ведь не так много ему Штефан убытку принес в землях Эрдея, чтоб Матьяшу чинить зверство в земле Молдавской. Не Штефан тамошнюю знать бил, а жители эрдейские, на что полное право имели, так и не Штефану за то отвечать.

Но непреклонен был король унгарский. Затребовал он, чтоб Штефан престол молдавский покинул, да ставленнику унгарскому отдал. Всё что угодно был готов исполнить Штефан, лишь бы прекратить резню на земле своей, да только не это. Не за власть свою он дрожал, а за Молдову, что без него останется. Не сладко жилось прежде молдаванам при Петру Ароне, весь люд беден был. А что за разбойник этот Берендей, вовсе не понятно, а какой из него правитель выйдет и представить страшно. Отверг Штефан предложение Матьяша, и не дал ему король унгарский мира.

Пошло войско унгарское дальше, перерезали наёмники бессердечные множество христиан веры православной, пограбили города, а от битвы с войском молдавским всё уклонялись. Три дня наёмники зверствовали, а после выдал им один унгарец молдавский место, где лагерь господарский лежит. Пошли туда наёмники, побили дружину, да захватили Штефана в плен.

Как увидел это Эжеб, вмиг вспомнил, чему научил его Влад. Взял он с наёмника убитого одежду его, переоделся воином унгарским, да пошел к разоренному городу Байя, где лагерь Матьяша был. Приняли его часовые за своего, ведь говорил Эжеб по-унгарски, стало быть один он из немногих эрдейцев, что с Матьяшем в поход пошли. Зарубил Эжеб часовых, что Штефана охраняли, убил и тех, кто в погоню за ним и Штефаном пустился, но увёл из плена господаря молдавского.

- Вовек тебе обязан буду, - говорил Штефан Эжебу, - земли пожалую, дочь боярскую за тебя сосватаю.

- Благодарю тебя, господарь, но более мне желанно отмщение. Хоть и одной я с унгарцами латинской веры, но никогда женщин христианских смерти не предавал. Не братья они мне более, пока мерзость такую вершат.

Внял ему Штефан, ибо и в нём самом злость клокотала. Собрал он всё войско, что осталось при нём, и объявил, что не будет отныне в краю молдавском чужаков, не ступят они на его землю более, ибо злодейства, чинимые ими, хуже тех, что магометане творят.

Как сгустились сумерки, повел Штефан войско своё к захваченной Байе. Окружил он город молдавский, где отныне и молдаванина живого не осталось, лишь унгарцы с королевскими наёмниками. Как загремели пушки и бомбарды, осветилось небо ночное светом ярким, вспыхнул город словно лучина, и ринулись унгарцы прочь из него, да перебили их воины земли Молдавской. Резали они унгарцев без жалости, как те убивали жён их и детей малых. Дал Штефан бой гвардии королевской, и получил король Матьяш три стрелы в спину свою, и приказал войску унгарскому отступать, всё боялся помереть в плену у Штефана.

Бежало войско Матьяша из земли Молдавской в страхе великом, голодное, оборванное и побитое. Зол был Матьяш, обвинил он эрдейцев в неудаче военной, иных запытал до смерти, а остальным наказал собрать четыреста тысяч флоринов золотом для оплаты войска наёмного. Совсем разуверился король в подданных своих, не видел он опоры в них больше, лишь источник золота взымаемого.

Как уехал в Буду Матьяш, вновь пришёл в Эрдей Штефан и потребовал выдать ему Петру Арона и Берендея. Исполнили его наказ эрдейцы, кто с радостью, а кто из страха перед дружиной молдавской. Казнил господарь Штефан обоих противников своих, ибо пришел каждый из них в землю Молдавскую, чтоб править, но привел с собой и погубителей унгарских, что молдаван убивали нещадно.

Пронеслась по миру слава о малой стране Молдове и господаре её Штефане, что побил великое войско самого унгарского короля. Прознали правители европейские, что есть на окраине христианского мира земля воинов великих, и всякий захотел дружбы со Штефаном водить. Слали они посольства в Сучаву, да и Штефан отправлял своих послов в города дальние, на восток в ханство Крымское, княжество Мангупское, к генуэзцам в Каффу. Отправлял Штефан людей своих и на запад в города германские. Как узнал о том король Матьяш, запросил он кротко и дружбы и мира на долгие годы меж Унгарией и Молдовой. Обрадовался Штефан, что враг недавний в смирении голову перед ним склонил, и направил посольство в Буду, да Эжеба Нагилаки вместе с ним.

Говорил ему господарь Штефан:

- Узнал я новость радостную. Выпустил Матьяш из заточения друга нашего Влада. Живет он теперь с женой и детьми их в Пеште в доме собственном, но под надзором. Стало быть, поручение моё господарское к тебе - с Владом увидеться.

Ехал Эжеб в Унгарию с волнением радостным, что встретит, наконец, друга старого. Но и опасливо Эжебу было, ведь подданный он короля унгарского, а с ним же и воевал на стороне молдавской. Рассудил Эжеб, раз Унгария и Молдова мир заключить хотят, не станут его свободы и жизни лишать, а в гвардии королевской водятся мерзавцы и душегубы и пострашнее его.

Прибыл Эжеб в Буду, да не стал с послами к королю идти, поехал в Пешт к дому Влада. Рад был тот встретить друга своего старого, коего лет шесть уже не видел. Вспоминали они о днях минувших, да говорили о годах невольных. Улыбался Эжебу Влад, да очень уж грустно:

- Бывал мой отец заложником у султана османского и у короля унгарского. Вот теперь и я его участь разделил. Тяжело бремя вассала двух господ. Виноват я лишь в том, что Матьяш труслив оказался, да жаден до золота. Всё то вранье, что предатель я его, да ты и сам о том знаешь. Будь я предателем, то давно бы головы лишился. Не писал я писем султану, не просил прощения, не предлагал Эрдей завоевать. Нет тех писем, только списки на латинском языке. Вот смех то, чтоб я да султану писал на латыни! Османский язык я-то знаю, да видать писари матьяшевы им не владеют. Оговорил меня Матьяш. Когда получил он от папы римского золото для войска, чтоб в крестовый поход на османов отправиться, не стал Матьяш то золото на войско употреблять, а выкупил у моравцев корону Иштвана, чтоб короноваться на троне унгарском по всем правилам. А золото, какое осталось, потратил он на книги, что собирает в превеликую библиотеку свою. Потому и не пошёл Матьяш войной на султана, когда я просил о том, ибо не было у него того войска, что обещал он мне за кузину свою. Вот так, получил я только жену, мать детей моих, лишь то и утешает. А как предали меня бояре, как пришел в Мунтению Раду с войском османским, проиграл я войну, сам того не зная. Ехал я в Оратию к Матьяшу за подмогою, которой не было, а получил лишь конвоиров, за то, что вздумал помощи военной просить. Год провёл я с женой своей в Вышеградском замке, в башне Соломоновой, где раньше император Жигмонд Люксембургский жил. А как пошли у нас дети, пожаловал мне Матьяш от щедрот своих этот дом. Лишь здесь я хозяин и господарь, а как выйду за порог - арестант королевский. Тяжко жить в неволе, хоть и с роскошью и в достатке. Что теперь только не рассказывают обо мне в народе, как только имя моё не порочат. Выискался поэтишка Бехайм, пьянь кабацкая, что стишки обо мне сочиняет, будто жёг я города и села в Эрдейе и каждого встречного на кол сажал и сжигал заживо. Уж кто жёг и разорял, так это Матьяш в Молдове жителей мирных. Бехайм этот - саксонец, как те купцы, что дань мунтянскую Михне Дану платили, за то и казнил я их. Видать обозлились остальные купцы саксонские на меня, вот и пишет теперь кто не попадя стишки за звонкую монету, возводят напраслину на меня. Прозвали меня Дракулой, по имени отца моего Влада Дракула, то бишь, дракона. Не знают они, грамотеи саксонские да унгарские, что на влашском наречии нет слова такого "Дракула". Не называл я себя так никогда, все письма свои подписывал как "Влад, сын Влада". А османы прозвали меня "казыклы", что на языке их значит, колосажатель. Уж кто бы удивлялся сажанию на кол, да только не они. Ещё говорят османы, что я волком в ночи оборачивался, и глотки янычарам выгрызал. А в Мунтении недруги мои говорят, будто и вовсе перешел я в католичество и стал кровопийцей, мол, не могу больше крови Христовой на причастии вкушать, вот и пью кровь человеческую. Говорят в Унгарии, что я и вовсе дьяволопоклонник и чернокнижник, что раньше любил пировать я под кольями, куда людей насаживал, а хлеб кровью их смачивал и ел. Вот теперь пугают меня, что после смерти буду я проклят и стану без упокоения по земле блуждать, ибо не примет меня земля освящённая. Прозвали меня османы оборотнем, а христиане - кровопийцей проклятым. Стало быть, никто уже меня простым смертным и не считает.