Золотая лихорадка

Подросток почувствовал у себя за спиной приближение быстрых шагов и обернулся. На мгновение они встретились с Хаяси взглядами и тут же почти одновременно опустили глаза.

— Ненадолго отлучился в филиал в Сакурагитё, простите, что задержался.

Склонившись в поклоне под углом сорок пять градусов, Хаяси поднял голову, словно желая спросить, чем вызван визит, затем сцепил ладони, наклонил голову набок и, подняв уголки рта, изобразил подобие улыбки, однако глаза за стёклами очков в золотой оправе вовсе не улыбались.

— Холодно, поднимите температуру в зале.

Как ни гони машину, а за пять минут сюда из Сакурагитё не доедешь!

Подросток убедился в том, что перерос уже и Хаяси, и теперь свербил его взглядом сверху вниз.

— Прошу меня простить. — Хаяси обернулся и скороговоркой дал указание женщине из отдела призовых товаров, которая, затаив дыхание, стояла у него за спиной: — Скажите Фудзимаки, пусть установит температуру немного повыше.

Сотрудница выскочила из-за своего прилавка с товарами.

— Что нового? — осведомился подросток.

Хаяси принялся рассказывать таким тоном, будто докладывал самому шефу:

— Три дня назад обнаружили поддельный премиальный талон. Могу показать, но работа самая искусная из того, что мне доводилось видеть прежде. Талон на пять тысяч иен, так что ни пожива мошенника, ни наши потери невелики. В тех филиалах, где тщательно ведут счета, такое обнаруживается в течение одного дня. В отличие от тайного перепрограммирования автоматов, которое даёт возможность наживаться продолжительное время, нынешняя работа — однодневка. Призовые талоны в каждом отделении разные, поэтому изготавливать их в большом количестве тоже не имеет смысла.

Вежливая речь Хаяси и полный превосходства взгляд заставили подростка почувствовать себя ребёнком, ему стало досадно.

— Но ведь есть же такое мнение, что следует использовать одинаковые призовые талоны по крайней мере в пределах одной префектуры… — Подросток вытащил руки из карманов и лихо сложил их перед грудью.

— Да, в Токио уже распространены единые призовые талоны. Идут переговоры между деловыми кругами и полицейским управлением, и, хотя к полной стандартизации не пришли, как вы и говорите, она начинается. Однако же…

— А где директор? — По мере того как доводы Хаяси становились горячее, кураж подростка улетучивался, и, чувствуя эго, он оборвал беседу.

— В последнее время он не появляется в зале. Если он здесь, то у себя в офисе.

— Вот как! — Подросток плотно сжал губы и повернулся прочь.

Хаяси слегка поклонился и, провожая взглядом удаляющуюся фигуру, подумал, что мальчишка становится совершенно таким же, как его отец.

Офис директора находился в старом кирпичном здании по соседству, на втором этаже, а внизу был ресторан, где подавали жареное мясо. Когда через дверное стекло с приклеенными золотыми буквами «Икарус» подросток заглянул внутрь, к входу кинулись два добермана, они заливались истеричным лаем. Из-за собачьих спин показалась Сугимото, в уголках её глаз разбежались морщинки улыбки. Левой рукой она оглаживала спины стоящих на задних лапах и царапающих двери собак, а правой рукой открывала. Обняв за шеи двух сук, которых звали Дору и Бэру, она дала им облизать своё лицо и сама тоже высунула язык. «За-хо-ди Ка-дзу-ки-тян!» Сугимото уже двадцать лет работала в офисе Хидэтомо и была его преданным секретарём и казначеем, за спиной её звали «королева Вегаса».

Отняв руки от собак, Сугимото порывалась обнять плечи подростка:

— Ячменного чаю или колы?

Подросток не отозвался на вопрос.

Хидэтомо привстал, чтобы подойти к подростку, но передумал и нажал кнопку селекторной связи. «Вызвать Хаяси!» — крикнул он и метнул полный злобы взгляд на сына, который уставился в окно и не поворачивал головы. Хидэтомо медленно окинул взором его руки, плечи, потом щёки и лоб.

— Прекрати на некоторое время появляться здесь! И хватит этих игр в хозяина патинко! Кадзуки, ты с каких это пор перестал ходить в школу? Думал, что я не знаю? Ваш классный Симада всё мне докладывает! Да ладно, чёрт с ней, с твоей школой, но после того случая держи ты себя в руках хоть какое-то время! Не водись больше с той компанией, Кадзуки, ни в коем случае! Ведь они, говорят, выкрутились? Видишь, Сугимото, изнасиловать бабу в твоём возрасте не такой уж тяжкий грех! — Выпалив всё это, Хидэтомо схватился за стакан, который ему поставила на стол Сугимото, и залпом выпил.

— Вот как? Значит, мне следует остерегаться? — Сугимото слепила губы в улыбку.

В дверь постучали, и Хаяси, вытянувшись и распрямив спину, шагнул к столу, в метре от него остановился и отвесил поклон под углом сорок пять градусов.

— Слушай, Хаяси, как зовут твою дочку?

— Ёко, господин директор! — Хаяси растянул губы и осклабился.

— Она ведь вроде актриса? Я видел в журнале или где-то ещё… Такие страшные не часто выбиваются в актрисы!

Сугимото тихонько кашлянула.

— Директор, вы неправы! Она очень хорошенькая, очень! — произнесла с упрёком секретарша, сам же Хаяси лишь улыбался всё шире и шире.

— Ну, я-то знаю дочку Хаяси ещё с тех пор, когда ей в то самое место и спичку было не вставить! Она, говорят, для порновидео снимается?

— Это не порновидео, директор, просто видеофильмы. — Улыбка на лице Хаяси затвердела как стекло, но не ломалась.

— Ну, и объясни мне, Хаяси, какая разница между порновидео и видеофильмом?

Хаяси чуть наклонил голову набок, как пёс, который не понял команды хозяина, но скоро замешательство было скрыто улыбкой и он опять поднял глаза на шефа:

— Прошу меня простить…

— Я же задал вопрос, Хаяси, чем отличается порновидео от видеофильма? — Хидэтомо ударил кулаком по столу и, требовательно глядя в лицо Хаяси, заорал в полный голос: — Ну? Попробуй мне растолковать, Хаяси, в чём разница?

— Если позволите, то порновидео — это развратное кино, которое смотрят мужчины. А видеофильмы — это же фильмы, то есть искусство! Мне не приходилось самому это смотреть, но разницу я понимаю так.

— Хм, так, значит? Знаешь, Хаяси, по правде говоря, мне на это плевать, но чтобы завтра ты привёл сюда свою дочь!

— Я вас понял. А с какой целью?

— Слушай, Хаяси, ты когда последний раз с бабой был?

Молчание Хаяси прервал шум экспресса линии Кэйхин.

— Разговор про то, что я твою дочь покупаю! Ты хоть помнишь, сколько мне должен?

Бросившаяся в голову кровь словно запустила мельничное колесо, раздался глухой скрежет, напоминающий о раздавленных жерновами зёрнах, — подросток вскочил на ноги.

В зрачках Хидэтомо, Сугимото и Хаяси его движения отразились как кадры замедленной съёмки. Отделившись от дивана, подросток зашёл за спину отца и выпал из поля его зрения. Из вертикально висящей на стене сумки для гольфовых клюшек подросток выдернул «утюг». В глазах Сугимото вдруг мелькнула тревога, губы её задвигались, но подросток уже обрушил стальную головку клюшки на пса, метя доберману в голову. Он не рассчитал удара. Рука почувствовала не упругую отдачу от мощного, разнёсшего череп удара, а что-то гораздо более мягкое. Он попал доберману в живот, и не головкой клюшки, а средним, самым тонким участком. Взвыв от боли первого удара, но устояв, пёс подпрыгнул, оскалил зубы и зарычал, однако тут же последовала вторая атака. Подросток обернулся и опустил клюшку на готовящегося к прыжку второго добермана, который прижал челюсть к полу, выгнул спину в виде лука и уже готов был распрямиться. Клюшка мазнула собаке по уху и ткнулась в линолеум пола. По всей комнате эхом отдавался режущий слух пронзительный визг Сугимото. Когда подросток снова опустил клюшку, он не промахнулся и попал в голову, брызнуло немного крови. Завывая и пуская из пасти кровавую пену, собака рухнула, все четыре лапы задёргались в конвульсиях и, вытянувшись, замерли. Живот то опускался, то поднимался — зверь ещё дышал. В следующее мгновение по телу подростка пробежал электрический разряд, темя, а потом и шея онемели, голова закружилась и все ощущения словно вылетели вон. Подросток сделал шаг назад, прицелился и нанёс удар. Сугимото закрыла лицо руками. Череп собаки с треском раскололся, и, хотя короткая шерсть была густо залита кровью, руки подростка всё ещё были полны энергии, остановиться он не мог. Клюшка опускалась вновь и вновь. На спину, на крестец… На этот раз послышался отвратительный хруст костей. Брызги крови и мозга измазали края брюк и кроссовки «Рибок». Неловко запрокинутая голова собаки, точно закатывающиеся глаза осоловелого пьянчуги, постепенно теряла все признаки жизни. Подросток двинулся к другому доберману, скулившему в углу комнаты, и в помутнении рассудка снова приготовился нанести удар, но в тот момент, когда он увидел устремлённые на него снизу тоскующие собачьи глаза, заметил, как тяжело дышит вываливший язык пёс, утративший всякую волю к сопротивлению, он вдруг осознал, что совершил здесь сейчас. Трое взрослых, в ужасе, едва дыша, с одеревенелыми ртами, переводили взгляды то на подростка, то на собак.