Записки на запястье

Курага — это абрикос, из которого убрали всё лишнее, придававшее ему спелый, румяный вид. Теперь она маленькая, сморщенная и очень полезная. Зануда.

В ту пасху мы случайно сели на свежеокрашенную скамейку. Серёжа вскочил, оглядел брюки и крикнул в небо:

— Христос Воскресе! Куриных тебе, папа, было мало?

Жизнь идёт так быстро, что в мае я не вижу смысла убирать до осени теплую обувь.

В книжке про собак написано: «Основными характерными особенностями лабрадоров являются шерсть, хвост, голова и темперамент».

У меня к вам очень сильное чувство меры.

Я прочла специальный анекдот:

Спросил её:

— Кто ты, чем занимался на земле?

— Я Джорджетто Джуджаро. Я дизайнер.

— О, представители этой профессии у нас редкость.

Новичку создали все условия, чтобы и на небесах тот смог продолжать любимое дело. Только в одном ему было отказано. Не позволили повесить на двери табличку «главный дизайнер».

Сказали, что кое-кто будет возражать.

А мне казалось, что когда в раю созданы все условия, чтобы ты мог продолжать земное дело, это ад.

Когда сам врёшь, трудно верить другим. Совершил преступление — жди наказания. Это естественно и с этим можно жить. Но вот если не врал и не совершал, а тебя обманывают и наказывают? С этим жить очень трудно, хотя это ещё более естественно.

В метро видела парня в широких клетчатых трусах. Брюки он нес перекинутыми через руку, как официант полотенце. Вид у него не был смущенным, скорее растерянным, вроде «куда бы здесь повесить, чтоб не помялись». Я люблю свой город.

Ко мне обратились с предложением: «А вы не хотите поучаствовать в гонке в честь Кнуда Расмуссена?». По-моему это хороший вопрос, вместо «Закурить есть?», когда надо в морду дать.

Коллеги пришли с футбола. Осипшие, усталые и злые — наши опять проиграли. Я не понимаю ни футбола, ни хоккея, и мне странна такая увлечённость, но, видимо, это просто окультуренные войны. Со счётом, но без жертв. Без пулевых дыр, но с нулями.

Рассказали про предвыборную обстановку в городе Купавна. Говорят, все улицы и дворы засыпаны почерневшими обрывками листовок «За чистый город».

И про алкоголь. Ребята за соседним столом пьют сорокоградусный бальзам из тридцати восьми трав. Меня очень мучает недокомплект трав.

Лёша машет руками, рассказывает:

— Читаю книжку, там такой реальный ужас, полное мочилово. Она вся такая беленькая дочка богачей, в кружевах и с болонкой, но мечтает о реальном пацане. А он полное чмо, и прячет в трусах лезвие. И вот её отец возражает против их встреч.

Апдайк, оказалось, «Бразилия».

Во сне я придумала, что мода на тесную одежду похожа на чей-то коварный умысел — женщинам ночью вкололи немного дрожжей в бедра и животы, они проснулись изумленные утром, а вся одежа на размер меньше.

Интересно, зачем переживают творческие люди, у которых случается период пустоты, когда нечего сказать. Я, к примеру, всегда представляю, что вдохновение — это когда Бог наливает тебе рюмку. Или себе. И вот иногда он ведь должен говорить: «Пропущу».

Пришёл Вовка, которому плохо после вчерашнего. Первый спам, который он открыл, советовал приобрести набор юного археолога — специальные кисточка, грабельки, лупа и маленький трупик.

Я пишу на работе ошеломляющую требуху в огромном количестве, и меня спасает только одно. Я представляю, что под пальцами у меня клавиши рояля, и я играю музыку. Просто оглохла и не слышу.

Одна женщина жаловалась другой на свою дочь:

— Потому что, понимаешь, у неё нет головы. У всех есть, а вот у неё нет.

Как же так, думаю, живет, ходит, делает уроки, и всё без крышечки. Засохнет же, как тюбик зубной пасты.

Пишешь всё, пишешь, а выходит опять будто из-под копирки. Слепенькие, прерывистые, синюшные, как на больничном штампе буквы.

С рук и ног слезает загар. Кожа покрывается белым налетом, кажется, будто это выступила соль. Пива хочется.

Видела объявление: «Пропал певчий кенар. Видевших, просьба обращаться туда-то». Хотя там должно было бы стоять «Слышавших, просьба…».

Дедушка стоит рядом с пони, перед ними коробка для мелочи. Я бросаю десятку, женщина хватает меня за руку и шипит: — Он собирает отнюдь не на животных!

Кругом по городу перетяжки рекламы со словами «Как я провел лето?».

— Как вы провели лето?

— Ловко!

Подняла голову, чтоб не расплакаться и дождь начал закапывать в глаза. Как, спрашивается, реветь, если в тебя уже кто-то плачет.

Девушка сидела с книгой и электронным переводчиком. Водила пальцем по строчкам и нажимала кнопки. Переводчик издалека выглядел как калькулятор, и мне показалось, что она натурально высчитывает цену словам.

Читаю дозировку на упаковке мази — «одна-две чайные ложки». И следом — «при попадании в рот срочно обратиться к врачу». Провокаторы.

Заметила за собой, что если я строю фразу и она никак не получается, то я почему-то автоматически меняю раскладку клавиатуры на латиницу. То есть стараюсь изо всех сил сказать по-другому.

Утром я села на хвост своей собаки и поняла насколько ошибается выражение «сесть на хвост», подразумевая слежку. Владелец хвоста не может вас не замечать, он видит и ощущает вас очень хорошо.

Вовка рассказывал, как его соседка жарила навоз, чтобы удобрить цветы, и как они все чуть не задохнулись. А она, между прочим, цветы хотела вырастить. Чтобы пахло хорошо.

Видела на днях девушку, у неё были чуть надрезанные отвороты на джинсах и поэтому её ноги напоминали два эскимо, которые уже развернули и сейчас начнут откусывать. Она ими шла, а я думала, что они вот-вот начнут таять.

Звонил брат:

— Я вернулся из Греции!

— Как дела?

— Мы спасали русскую девушку от мафии, чуть не погибли! Погни, слежки!

За нами гнались бандиты!

— Поймали?

— Нет, как слышишь…

Иногда так быстро меняешься, будто за ночь поезду сменили паровоз. Башка совершенно чужая, и мысли в ней какого-то нового машиниста. Вышедшего на смену бодрым и с бутербродами.

Не могу смотреть по утрам ничего, кроме музыкальных каналов. Новости и утренние ведущие вгоняют меня в истерику. Ты сонный, в пижаме ещё, тёплый брёдешь к чайнику, и такая кругом нежная оцепененность, а тут эти отвратительно бодрые громкие люди. И ощущение, что они уже полдня отработали, а ты все проспал. Нужна такая передача, где все такие же, как ты утром — сидят в разобранной постели, свесили ноги в мохнатых тапках и, встрёпанные, зевая, с удивлением читают тебе вслух газету.

А детские каракули — это дорогие шубки для мальчиков и девочек?

Дома провели выделенную линию. Теперь ощущение, что раньше ты общался с людьми записками через дупло, а теперь у тебя трибуна, хлопочут от ветра флаги, звенит микрофон, переминается толпа и пора бы начинать.