ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ ВЕЧНОСТЬ

Что-то не верится мне, что всё так гладко было в твоей царской России! – не удержался всё-таки Лёня.- Так вот прямо пошёл к попу, покрестился и сразу стал настоящим русским! И чистокровные русские на тебя не косятся, считают тебя своим…

– Какие ещё «чистокровные русские»?! – аж закашлялся Боря.- Если хочешь знать, чистокровных русских вообще нет! Это – миф! Мы вот утверждаем, что американцы – это не нация. Что это – винегрет, конгломерат разных народов. А русские – это такой же винегрет, только более тщательно перемешанный! Если мы попытаемся отделить обрусевших инородцев от истинно русских, то русских вообще не останется!… Чего ты смеёшься?! Возьмём великих русских писателей. Вслушайся в корни этих старинных дворянских фамилий: «салтык», «аксак», «турген»! От каких татарских мурз пошли эти почтенные роды? А Пушкин со своей африканской физиономией?! А Лермонтов – потомок пленного шотландца, который, в свою очередь, был потомком испанских герцогов?! А сколько немцев осело и обрусело?! Одна царская семья чего стоит! А если уж о евреях зашла речь, то от какого Менделя пошёл славный род Менделеевых?! А кто лучше и задушевней изображал русскую природу, чем Исаак Левитан?! Это – классика! Даже любимую в народе «бормотуху» назвали «Золотая осень»!… Это что касается дворянства, интеллигенции. А если взять простой народ, то он, грубо говоря, состоит наполовину из крещённых угро-финских племён, а на вторую половину – из обрусевших украинцев…

– Ну, ты загнул!…- покачал головой Игорь.

– Ничего я не загнул! Точно так же, как Британия осваивала Северную Америку, населенную индейскими племенами, и положила начало новому, более могучему, государству и новому, более многочисленному, народу, лишь отдалённо напоминающему британцев, и то лишь по языку. Так же в своё время Киевская Русь осваивала новые земли на Северо-востоке, населёнными дикими угро-финскими племенами, и тем самым положила начало России и русскому народу…

Борю уже почти не слушали,- многие потихоньку стали снова выпивать и закусывать. Да и сам Боря порядком устал от дискуссии. Он сел за стол рядом с Лёней, налил себе водки и сказал со вздохом:

– Молодец ты, Лёня! Я даже завидую тебе по-хорошему. И не тому завидую, что у тебя будет жена-красавица, а тому, что детей своих ты сумеешь вырвать из этого замкнутого круга… Они будут твоими детьми, будут носить твою фамилию, – а она у тебя вполне подходящая,- но у них будет бумажка, где будет написано, что они – русские. А бумажка в нашей стране – это главное. Это – лучшая страховка от какого-нибудь нового Дробицкого яра…

По склонам Дробицкого яра прошёл тёплый летний ветерок, всколыхнув, как водную гладь, седую полынь и сон-траву. Лёня положил букет густо-красных пионов к подножию скромного обелиска. Стояли молча. Таня прижималась к его плечу. Потом тихо спросила:

– Здесь не только евреи?

– Не только. Ещё многих здесь потом расстреливали… Например, люботинских железнодорожников.

Больше ста человек. За что, не могу сказать… По-моему, какую-то подпольную организацию раскрыли там, в Люботине… Вечная память, конечно, всем, кто здесь погиб… ещё… Но их количество исчисляется сотнями, а евреев – десятками тысяч! Это обязательно надо было подчеркнуть, и я верю, что когда-нибудь это сделают.

– Знаешь, – сказала Таня – у меня странное чувство… Будто я каким-то образом виновата в этом. Хочется просить прощения у тебя, у тех, кто лежит в этой земле…

– Действительно, странное чувство. Ты-то здесь причём? Просто место здесь такое: давит на нервную систему. Пойдём, наверное.

Когда до шоссе оставались последние метры, они увидели группу молодых людей, которая двигалась им навстречу. Характерная внешность большинства из них не оставляла сомнений в их национальной принадлежности. Вид у них был решительный, глаза горели. Двое из них на ходу разворачивали какой-то транспарант. Лёня и Таня посторонились, пропуская их. Неожиданно от группы отделился Боря Гуревич.

– Ребята! Давайте с нами! – закричал он сходу. – Лёня, тут нечего раздумывать! Поворачивай назад! Твоё место – среди нас! Мы должны показать и доказать всем, что нашу память невозможно стереть, как магнитофонную запись! Потому что это – не память отдельного человека, или даже группы людей. Это – память целого народа! А то у нас слово «еврей» произносят стыдливо, как нецензурное…

– Постой, Боря! – удивлённо поднял брови Лёня.- Ты что, в сионисты подался? А как же великая Россия?!

– Какая там великая Россия?! – махнул рукою Боря.- Ехать надо отсюда, рвать когти, и чем скорее, тем лучше!

Затем, призадумавшись, многозначительно произнёс:

– А что? Ведь практически всё русское дворянство, цвет русской интеллигенции в своё время оказались в эмиграции… История повторяется!

Год 1979-й

– Витенька, внучек, ну попрощайся с дедушкой! – дрожащим голосом произнёс Серёга, чуть не падая на колени.

– Прощай, дедушка.- отчеканил, как автомат, восьмилетний Витя и вошёл в вагон, ни разу не оглянувшись.

Больше сдерживаться не было сил! Серёга ревел в открытую, вытирая глаза и нос рукавом. Всё: больше он никогда не увидит своего единственного внука! Чёрт бы побрал этих евреев! Вечно они воду мутят! Теперь им в эмиграцию захотелось, мать их пере…! А кто о нём, Серёге, подумал?! Каково ему будет не старости лет куковать одному?! Только Наташка осталась, да и с той они живут, как кошка с собакой!

Колька, видно по всему, – человек пропащий. Не успел выйти на свободу, как снова загремел, на этот раз за убийство. И снова по глупости. Залезли с дружком в богатую квартиру, думая, что никого нет дома. А тут неожиданно вернулась старушка, подняла крик. Ну, Колька её и стукнул. Да силы не рассчитал: отдала бабуля богу душу. Вот и впаяли ему пятнадцать лет. Кто знает, вернётся ли он вообще оттуда? А если и вернётся, вряд ли создаст нормальную семью, порадует их с Наташкой внуками. Так что один-единственный у них внучек Витя, да и того увозят!

Никто не помнит, кому первому пришла в голову мысль назвать ребёнка Виктором. Даже не раздумывали над именем, как-то оно само выскочило. Да бог с ним, с именем! Имя как имя. Серёгу беспокоило не это. Он души не чаял во внуке, но тот никогда не отвечал ему взаимностью. Ещё младенцем не хотел идти к нему на руки – кричал не своим голосом, вырывался. Как ни уговаривала его Таня, как ни внушала ему, что дедушка – хороший, ничего не помогало! Странно, что со всеми остальными ребёнок вёл себя абсолютно нормально. Когда ему было годика три или четыре, Таня попыталась поговорить с ним серьёзно. На вопрос, почему он не любит дедушку Серёжу, малыш неожиданно ответил:

– Дедушка Серёжа очень больно дерётся!

– Что ты говоришь?! – удивилась Таня. – Разве он когда-нибудь тебя бил.

– Да. – ответил Витя. – Он очень больно ударил меня ногой, и я упал.

– Когда это было?! Скажи мне!

– Во сне.

– Во сне?

– Да. Только он там был моложе, чем сейчас. И на нём была военная форма чёрного цвета.

Таня пустилась объяснять сыну, что сон – это не по-настоящему. Мало ли что может присниться! А на самом деле этого не было. Но, похоже, Витя остался при своём мнении.

Как-то лет в шесть он ещё больше удивил Таню вопросом:

– Мама, а дедушка Серёжа – фашист?

– Что ты, сынок?! С чего ты это взял?! Дедушка воевал на фронте, у него есть медали! Ты же их видел! Как же он может быть фашистом?! Кто тебе сказал такую глупость?!

– Бабушка Наташа.

– Это она тебе такое сказала?!

– Не мне, а дедушке. Я тогда был у них в гостях. А дедушка кричал, что ему советская власть должна что-то такое сделать. А бабушка ему говорит: «Твой Гитлер тебе должен!» А дедушка на неё замахнулся и закричал: «Заткнись, дура! Думай, что при ребёнке говоришь!»

– Это ты что-то не так понял! – авторитетно заявила Таня.

Но, кажется, Витю это не убедило.

А в остальном Витя был совершенно нормальным ребёнком. Ну, разве что немного задумчивым. Он не любил шумных игр, зато часами мог играться с кубиками, выстраивая из них всякие замысловатые сооружения. Для своего возраста он очень хорошо рисовал. Правда, и здесь был крен в одну сторону. Он практически никогда не рисовал людей, животных, растения. Зато в больших количествах рисовал дома, мосты, башни. Причём не копировал увиденное, а выдумывал что-то новое, зачастую странное и причудливое.