Человек среди песков

Но явление это довольно обычное на всех крупных стройках, и нам нечего было жаловаться. Деньги и материалы прибывали в указанные сроки, горцы работали на совесть, среди инженерно-технического персонала царило согласие, и при телефонных разговорах по интонациям голосов я чувствовал, что в министерствах к нам прислушиваются. К тому же год выдался вроде бы сухой, и мы могли закончить дорогу, прежде чем начнутся осенние дожди.

К концу третьей недели произошло одно событие, которое поразило меня как гром среди ясного неба. Все остальные, впрочем, увидели в этом лишь некую экзотику, нечто необычное, даже повод для шуток, об этом болтали несколько дней в столовой, но вскоре перешли к другим, более свежим темам. Но я не мог так легко отделаться от представшей предо мной картины, которая, ошеломив и взволновав меня в одно и то же время, явилась мне вдруг неким знамением.

В одно прекрасное утро я нахожусь в кабинете Дюрбена. Разложив на столе папки с отчетами, с карандашом в руках, докладываю о положении дел. Стучат, входит Вире, руководивший работой одной из бригад, — человек надежный, цельный и крайне щепетильный. Он извиняется, но ему нужно поговорить с Дюрбеном. Дело неотложное.

— Что там такое?

Да вот этим утром его бригада должна была сровнять небольшой бугор между строительными площадками двух пирамид. Бульдозер стал вгрызаться в землю, поначалу все шло хорошо, но потом сталь наткнулась на каменную породу. Каменный грунт в этом краю почти не встречается, и здесь на него попали впервые, говорит он. Огромная глыба. Машина начала дробить ее, извлекать по частям из земли, и работа замедлилась. Внезапно открылся какой-то ход. По нему можно было пробраться, слегка пригнувшись. Направились в глубь туннеля с фонарем и обнаружили там нечто странное: вроде бы какое-то захоронение. Довольно большое. Он не знает, как поступить. Ждет указаний.

Он стоит перед нами с удрученным видом, держит в руке каску.

— Правильно сделали, что пришли, — говорит Дюрбен.

Строители, как известно, не очень-то рады таким находкам, на которые, словно мухи на мед, слетаются толпы археологов, любопытных, болтунов с крупными связями, обычно располагающие свободным временем. А у строителей времени в обрез. И среди них ходит немало мрачных рассказов о том, как откладывали, а то и вовсе прекращали работы из-за нескольких обнаруженных камней. Поэтому порой в этих случаях бульдозеристы прикидываются слепыми. Другой на месте Вире так бы и поступил — мол, ничего не видел, ничего не знаю! — но он не из таких: его одолевают опасения, щепетильность, к тому же, надо прямо признать, он наткнулся на огромную глыбу.

— Да, вы очень правильно сделали, — повторяет Дюрбен. — Пойдемте посмотрим!

И обернувшись ко мне, предлагает:

— Пойдемте и вы с нами! Хотите?

Я сгорал от желания увидеть находку. Мы вскочили в джип и на полной скорости рванули вперед в облаке пыли.

Бульдозер неподвижно стоит около развороченного холма, мотор выключен. Бульдозерист с непроницаемым, равнодушным лицом курит, прислонясь к гусеницам машины. Рабочие, присев на корточки в тени грузовика тихо переговариваются между собой и замолкают при нашем приближении. В нескольких метрах от бульдозера между вывороченными камнями видна темная расщелина, в которую мы и проникаем все трое с фонарями в руках.

Вначале узкий коридор между высокими и серыми камнями. Мы идем не сгибаясь, но по мере того как мы продвигаемся все дальше, приходится наклонять голову, а когда приближаемся к тому месту, которое действительно в свете фонарей напоминает склеп, даже слегка сгибаем колени. Я подозреваю, что те, кто строил этот склеп, возможно, хотели, чтобы люди входили сюда не с высоко поднятой головой, а в смиренной позе, согнувшись чуть не в три погибели. Идущий впереди меня Дюрбен двигается, словно большая обезьяна. По временам его каска с глухим стуком ударяется о камень. Позади меня пыхтит Вире. Меня удивляет, что здесь совсем не пахнет ни плесенью, ни сыростью, как это обычно бывает в подземельях. Дотронувшись до стены, я убеждаюсь, что она совершенно сухая.

Помещение оказывается небольшим, с круглыми сводами — настоящий улей; и я сразу подумал, что это в миниатюре напоминает захоронения в Микенах. Вдоль стен расставлены небольшие кувшины, плоские камни, бычьи рога и куски почерневшего, словно от огня, дерева. И нигде никаких надписей. Варварство, до возникновения письменности. В центре высится саркофаг из черного массивного камня, тоже без малейшего орнамента, тот самый, о котором рассказывал нам Вире, он водит теперь по нему лучом своего фонарика и твердит: «Вот, это здесь!» — как будто нам и без того не ясно.

Дюрбен проводит рукой по могильной плите, и, когда наши взгляды встречаются, я читаю в его глазах то же смятение, что охватило и меня, когда мы вошли в этот сводчатый склеп, смятение, которого, очевидно, не испытывает Вире, спокойно предлагающий:

— Ну что, откроем? — словно речь идет о консервной банке. Он добавляет: — У меня тут все необходимое! — и достает из темноты лом.

Дюрбен немного колеблется, затем произносит:

— Что ж, давайте, — и тут же отдергивает от плиты руку, словно не желает принимать в этом участия, и взгляд его становится напряженным.

Вначале лом только скользит по камню, напоминающему базальт, но вот Вире находит щель, плита дрогнула, и я медленно сдвигаю ее, а в голове моей при этом возникают слова: «наложение щипцов», «роды» и затем, что еще более странно, — «девственность». Наконец, когда отверстие оказывается достаточно большим, Дюрбен, руки которого свободны, направляет внутрь саркофага луч своего фонарика.

В саркофаге лежит на боку маленький скелет с поджатыми коленями, точно плод в чреве матери. По тонким костям можно догадаться что это женщина, скорее всего, девушка, а зеленые камешки, рассыпавшиеся вокруг ее шеи, вероятно остатки ожерелья, нитка которого истлела. На лице еще сохраняются остатки кожи, задубевшей и темной, как у мумии. Вместо глаз в орбиты вставлены два камня такого же цвета, что и ожерелье, и от этого кажется, что мертвая смотрит на нас зеленым взглядом. На лице, на костях и по краям саркофага поблескивают мелкие белые кристаллики, отчего мне вдруг приходит в голову нелепая мысль: может, в те времена было принято бальзамировать трупы в соляном растворе.

У правого плеча лежит статуэтка птицы со сложенными крыльями, длинным клювом и крючковатыми лапами. Под ногами покоится другое животное, полужаба-полудракон, нечто напоминающее подставку для поленьев в камине.

Мы стоим молча. Я слышу учащенное дыхание Дюрбена и его покашливание, затем рука его скользит в гробницу, и он осторожно берет один из камней ожерелья. На его ладони лежит неизвестный мне камень цвета глубинных вод с мелкими круглыми пятнышками, запоминающими зрачок. Возможно, ритуал удаления глаз и замены их камнями объяснялся именно этим: умершую как бы наделяли десятками глаз.

Дюрбен, который до сих пор не произнес ни слова, говорит тихим голосом, будто он находится в церкви:

— Что ж, идемте.

Но прежде он просит, чтобы мы закрыли саркофаг. Согнувшись, мы идем по узкому коридору между каменными стенами навстречу ослепляющему нас солнечному свету.

Бульдозерист по-прежнему стоял, прислонившись к гусеницам своей машины, но уже не курил. Остальные, сидевшие в тени грузовика, кажется, достали игральные кости или бабки, которые тут же спрятали, едва завидели нас. Вдали слышится шум моторов землеройных машин, а у входа в бухту продолжает изрыгать грязь сверкающая на солнце землечерпалка.

Вире снова надел каску. Держа руки по швам, словно по стойке «смирно», он ожидает распоряжений.

— Переходите к следующему этапу работ, — говорит Дюрбен. — Переведите бригаду в дюны, ближе к порту. Оставайтесь здесь с несколькими рабочими и прикажите закрыть вход в пещеру. Чтобы никто туда не входил. Проследите за этим!

Вире выкрикивает приказ, повернувшись к рабочим, которые шагают в сторону дюн. Бульдозерист залезает в машину и со скрежетом включает сцепление.