Как убить рок-звезду

Редакция «Соники» занимала весь пятнадцатый этаж высокого, ничем не примечательного здания, расположенного сразу за Коламбус-сёркл. Главный редактор Терри Норт разговаривал по телефону, когда я зашла в его заваленный бумагами кабинет. Не отрываясь от беседы, он предложил мне присесть жестом, которым обычно прихлопывают мух.

Первое, что он сообщил мне, закончив разговор, было то, что я очень похожа на его маленькую сестренку Магги, которую сбил пьяный водитель, когда ей было двадцать лет.

Я не нашлась, что на это ответить.

– Мистер Норт, я хотела поблагодарить…

– Называй меня Терри. И благодарить меня не за что. Я взял тебя на работу не потому, что тебя рекомендовал Дуг, а потому, что ты написала превосходную статью. Я знаком с ним с семидесятых, и мне ни разу не удалось так разговорить его.

Терри был немного старше пятидесяти, высокий с темным коротким ежиком на голове и дружелюбными, хотя и резковатыми манерами.

За моей спиной раздался женский голос, произнесший с нескрываемым сарказмом:

– Значит, это и есть маленький дружок Дуга Блэкмана.

Терри представил меня Люси Энфилд.

– Если хочешь получать хорошие задания, тебе придется быть с ней очень любезной, даже если она не всегда будет любезна с тобой.

Люси Энфилд была артдиректором журнала. Она славилась крутым характером и высокомерием, одевалась с аристократическим шиком и не сомневалась, что понимает в музыке больше, чем все недовинченные профессионалы, работающие под ее началом.

У нее были длинные ноги, узкие щели глаз и агрессивная улыбка. С самого начала она расставила точки над «i», объяснив мне, что именно она является главной силой на музыкальной сцене Нью-Йорка:

– Если я не знаю про кого-то, значит, их не стоит и слушать.

– Вы когда-нибудь слышали про «Бананафиш»? Я надеялась, что на новой работе смогу быть полезной для Майкла.

– Нет, – ответила Люси, – но название идиотское. На кого они похожи?

Я решила, что «кого» вместо «что» очень показательно. К тому же «Бананафиш» совсем не идиотское название. А если и идиотское, тогда то же самое можно сказать про все великие группы.

Примечание: Я понятия не имела, на что похожа «Бананафиш». Я их еще не разу не слышала…

– На «Радиохэд», – ответила я на всякий случай. Я подозревала, что между группами нет ничего общего, но на музыкального критика это должно было произвести впечатление.

Люси заинтересовалась.

– А где они играют?

– В основном в «Кольцах Сатурна».

Интерес тут же увял.

– Элиза, «Кольца Сатурна» – это место, куда группы уходят умирать.

Терри сказал, чтобы я зашла к нему в конце дня, и мы с Люси направились на экскурсию по помещениям редакции, которые оказались далеко не такими шикарными, как я ожидала, и вполне могли принадлежать какой-нибудь фирме, торгующей продуктами питания.

Чтобы добить меня окончательно, Люси повторила свой старый трюк, представив меня одному из старших редакторов как «дружка Дуга Блэкмана».

Я знала эту женщину не больше пятнадцати минут, но мне казалось, что я ненавижу ее всю жизнь.

– Надеюсь, ты не рассчитывала на просторный кабинет с окнами в парк, – сказала Люси, остановившись наконец у крохотной кабинки, отделенной перегородками от десятка других таких же кабинок помощников редакторов.

В кабинке были стол, стул, компьютер и – единственный луч надежды – кофейная кружка с фотографией «Ю-Ту» периода «The Joshua Tree», вероятно оставшаяся от предыдущего обитателя. Ровно посредине шляпы Эджа была небольшая щербинка, как будто кто-то сыграл с ним в Вильгельма Телля.

Люси показала на две большие бумажные стопки и два компакт-диска с надписью «Рекламный экземпляр».

– Письма в редакцию, – пояснила она. – Разберись, есть ли в них что-нибудь годное для печати. А компакты надо прослушать и сделать обзор для следующего номера.

Я дождалась, пока Люси выйдет из комнаты, и устало опустилась на стул. Похоже, я попала, но нельзя сейчас об этом думать, чтобы не разреветься или, еще хуже, не побежать немедленно на автобусный вокзал и не прыгнуть в автобус, направляющийся в никакой город.

Я бессмысленно пооткрывала ящики письменного стола, потом включила компьютер и провела остаток дня, слушая один из дисков, которые надо было рецензировать. Диск назывался «Шоколадная морская звезда и хот-дог с душистой водой». По моему скромному мнению, это был полный отстой, но мне предстояло изложить эту мысль пятью сотнями связных и хорошо продуманных слов.

В шесть часов я отправилась к Терри.

– Как идут дела, Маг? – Он покрутил шеей, и раздались два громких щелчка. – Не возражаешь, что я называю тебя Маг?

– Нет, – ответила я, хотя и подумала, что это довольно странно.

– Все в порядке? Ты какая-то серая.

Я подошла поближе и понизила голос:

– Может, не стоит спрашивать, но что, Люси всегда такая, или я как-то особенно ее раздражаю?

– И то и другое. – Терри объяснил мне, что в «Сонике» существует строгая иерархия. Сама Люси начинала как внештатник, работала по шестьдесят часов в неделю, чтобы пробиться наверх, и поэтому ненавидит любого, кто не начинал, разбирая письма в приемной, а особенно если место получено благодаря «постельным связям».

– Честное слово, я никогда далее…

– Это совершенно не мое дело, – отмахнулся Терри. – Просто не удивляйся, когда первое время будешь получать самые дерьмовые задания. Как, например, этот концерт «66».

Вскоре к нам присоединилась Люси, вручила мне удостоверение сотрудника прессы для сегодняшнего концерта и макет сентябрьского номера журнала, который, как она заявила, помощники редакторов должны вычитывать и давать свои замечания до подачи в печать.

«Только в Америке. Такое могло случиться только в Америке. Потому что Америка стремительно несется вниз. Ведь это мы изобрели и подарили миру музыкальное воплощение свободы, которой так гордится наша страна – рок-н-ролл. Но сейчас рок-н-ролл умирает. Нет, не просто умирает. Его распинают, Элиза. Как Иисуса Христа. Нашего Спасителя. Наше Предназначение, Правда и Свет уходят вместе с кровью в песок, а ты понимаешь, что мы делаем в это время? Мы стоим вокруг и смотрим, как бедный парень загибается».

Такую аналогию предложил мне Дут Влэкман в номере кливлендского отеля, когда мы ели чизбургеры и картошку фри.

Дуг сказал, что радиоэфир наводнен теми, кого он назвал «музыкальными язычниками и бессмысленными поп-дикарями». Они почти не пишут песен сами, а если и пишут, то ничего хорошего не выходит, но они одеваются как рокеры, танцуют и синхронно двигают губами, они искушены в искусстве саморекламы, и главное – они соблюдают правила игры. Дуг взял мой диктофон и прямо в микрофон раздельно произнес: «Никто и никогда не совершал революций, соблюдая правила игры».

Разумеется, он был циничен. Но он рос в шестидесятые годы – в волшебную эпоху волнений и перемен, когда новое было действительно новым и у людей была надежда. Рок-н-ролл, гражданские права, люди, гуляющие по Луне… Он протестовал против войн и проповедовал свободу выбора для женщин. Он заработал право на свое мнение.

Дуг сказал, что та Америка, которую он знал раньше, превратилась теперь в пристанище потерянных, сбитых с толку и жадных. Он сказал, что мы живем в стране, которая ценит коммерцию выше искусства и позволяет середнякам процветать, размножаться и отравлять радиоволны, экраны телевизоров и кинотеатров и печатные страницы, как токсичные отходы отравляют воду и землю.

– Время от времени что-нибудь стоящее просачивается через узкую щель, но в наши дни это случается очень редко.

– Как вы думаете, почему так редко?

Он уже выпил полбутылки вина к этому времени. И заводил сам себя.

– Я расскажу тебе об одной из причин, почему это бывает редко. Потому что звукозаписывающие компании стали сейчас просто маленькими подразделениями огромных многопрофильных корпораций – потому и редко. Часто директор такой компании – просто чиновник среднего звена, основная обязанность которого – лизать задницу хозяевам. Он ни хрена не знает о музыке, и она его не волнует. Его работа – продавать записи. И ему не нужен хороший слух, ему нужно хорошее знание маркетинга. И это еще не все. Еще сюда вмешивается политика. Политика!