Корпорация «Попс»

Меня поместили в первое подмножество по английскому, вместе с Эммой и Сарой. Это было решено на основании теста, включавшего правописание, понимание текста и небольшое эссе на тему «моя любимая книжка». Моя новая любимая книжка — «Граф Монте-Кристо», она была в коробке с мамиными вещами, поэтому о ней я и написала. В своем эссе я повторила то, что дедушка говорил о мести. Эта книга показывает, что мстить — дурно.Но, как и дедушка, я не уверена, что на самом деле с этим согласна. Я хочу, чтобы Бил-Дебил получил по заслугам — и мисс Хайнд тоже, да и Люси с Мишель. Учительница английского, миссис Джермейн, написала на моем сочинении «очень зрело» и поставила мне А с минусом. Мне она нравится гораздо больше остальных учителей.

Остаток недели я провожу, строя планы по приобретению юбки. Мне удалось узнать у Эммы, за сколько та купила свою. Так как я не была уверена — может, только «бегемотихи» о таких вещах спрашивают, — у меня ушло двое суток только на то, чтобы сформулировать вопрос. Зато теперь я знаю: цена — 6 фунтов 99 пенсов. А еще мне нужны толстые черные колготки; их, я заметила, Таня и Эмма носят в холодную погоду. Думаю, к субботе денег у меня накопится на обе эти вещи, но остается открытым вопрос: как попасть в город и купить их, чтобы старики ни о чем не пронюхали? Я знаю, кое-кто из класса каждую субботу ездит в город. Однажды они меня пригласили, но я сказала, что живу слишком далеко, и больше приглашений не было.

— Я бы хотела съездить в субботу в город со всеми нашенскими, — говорю я Эмме в четверг. — Дома жуть как скучно.

— Ну так почему бы тебе не прийти ко мне в пятницу на чай и не остаться с ночевкой? — говорит она. — В субботу съездим все вместе. Будет зашибоновско.

Эмму никто за язык не тянул, хотя эта идея у меня первой появилась.

— А твоя мама не будет против? — спрашиваю я.

— Не-а, я уверена. Слушай, дай мне свой телефон, и я попрошу ее позвонить твоей маме.

Мое сердце бешено колотится, когда я вырываю клочок бумаги из тетрадки.

— Я сейчас у бабушки с дедушкой гощу, — спокойно говорю я. — Так что ей придется с кем-нибудь из них переговорить.

Нынче моя жизнь — сплошные враки. Но по крайней мере мне больше не нужно беспокоиться, что я могу испугаться одна в темноте. У меня столько других причин для волнения, что этот страх выдавился из меня, как последний плевок зубной пасты из старого тюбика.

Мы с Эммой придумали план. В субботу встанем пораньше и отправимся в город, пока остальные ребята туда не попали. Купим мне юбку с колготками в магазинчике, который она знает, а потом пойдем и позависаем с нашенскими. Будет одна заморочка: весь день таскаться с пластиковым пакетом — но так удастся избежать другой: вести с собой в магазин всю шарагу.

Приготовления к этой операции так сложны, что в четверг у меня совсем не хватает времени на домашнее задание. Я решаю наверстать в выходные. Осматриваю весь свой гардероб — что бы такого эдакого надеть в город в субботу. Вообще-то нечего. Я не знаю, что они все носят, когда не в школе, но логично предположить, что ничего подобного у меня нету. Может, что-нибудь взять наугад — или просто сделать вид, что забыла? Если я сделаю вид, что забыла, одолжит мне Эмма что-нибудь или нет? Если нет, придется мне вернуться домой — не могу же я по городу в школьной форме разгуливать. Если я попрошу одолжить мне шмотки — стану от этого бегемотихой или чудилой? Не уверена. И все же лучше пусть Эмма зовет меня бегемотихой или чудилой пять минут, чем все нашенские весь день так обзывают меня в городе. Решаю ничего не брать.

В пятницу, на дневной перемене, улучив минутку наедине с Эммой, я вдруг вижу отличный шанс. Прикрыв глаза рукой, я прикидываюсь, будто на меня снизошло озарение.

— Ох, чтоб мне пусто было, — говорю.

— Чего такое? — спрашивает она.

— Я с собой никакой одежды на завтра не взяла.

Она смеется:

— Алиса, ты такая рассеянная. Да все нормально. Можешь надеть что-нибудь мое. Я у сестры все время шмотки одалживаю.

Сердце мое поет.

Юбочный магазин — в той части города, где я раньше почти не бывала, возле Мельничной улицы. На первом этаже — сплошные излишки армейского обмундирования, какие носят тинейджеры постарше: штурмовые брюки, армейские ботинки, зеленые рубашки. В магазинчике темно, и мужчина за кассой похотливо лыбится на нас.

— Привет, цыпочки, — говорит он сквозь гнилые зубы.

Мы с Эммой переглядываемся и, хихикая, взбегаем по лестнице. Здесь, на втором этаже, никого, кроме нас, нет. Слегка пахнет дождем и школьными шкафчиками для переодевания.

— Здесь можно тырить что хошь, и никто не заметит, — шепчет Эмма. После воровских россказней Рокси эта тема нас немного заинтриговала.

— Знаю, — говорю я.

— А ты… когда-нибудь?

— Нет. А ты?

— Я тоже нет.

Здесь рейки за рейками увешаны шмотками «а-ля школьная форма» и другими шмотками, какие я видела на ребятах в школе: куртками-парками, кожанами, дешевыми модными туфлями. Интересно, то, что на мне сейчас, — черная юбка и перламутрово-розовый джемпер — тоже тут куплено? Как я рада, что одета в чужое.

— Могу я чем-то помочь? — слышится девчоночий голосок.

Мы оборачиваемся. С виду — юная девушка, может, студентка. Волосы крашены ярко-синим, и на ней — женская версия тех шмоток, что на первом этаже: здоровенные «док-мартенсы», узенькие штурмовые брючки и мешковатая футболка со словами «Международная Амнистия» [99]на груди. Я хочу быть ею! Я слишком напугана и не могу говорить, так что Эмма просит юбку и колготки, уточнив, что это для меня.

— Наверное, ей надо на размер больше, чтобы можно было закатать? — говорит девушка, подмигивая.

— Ага, — кивает Эмма.

Я знаю: так юбки укорачиваются — видела, как девчонки переодеваются после физры. Эта девушка тоже знает и даже пошутила на этот счет. Меня мутит. Я знаю, что остальные из моей кодлы обозвали бы эту девушку чудилой, но прямо сейчас я бы что угодно отдала, лишь бы стать ее сверстницей (примерно восемнадцать) и работать вот в такой лавке, щеголять синими волосами и безумными шмотками.

— Тебе не показалось, что она клевая? — спрашивает Эмма, когда мы выходим на улицу.

— А тебе?

У меня такое впечатление, что Эмма, как и я, подумала — да, клевая девчонка, — но я хочу, чтобы она первая об этом сказала. Эмма колеблется.

— Нет. Я по-твоему кто, лесби? Не дури.

Мы идем в центр города, на рыночную площадь, высматривая Люси и Мишель. Сара и Таня, судя по всему, в конюшне, так что будем только мы четверо. Мы рановато приперлись, и Эмма предлагает заглянуть в «Бутс». У нее почти закончился блеск для губ, и она хочет купить новый. Интересно, хватит ли у меня теперь денег на эту штуку? Я знаю, что остальные нашенские всегда по субботам покупают чизбургеры в новом «Макдоналдсе», невзирая ни на диету, ни на что. Если я захочу к ним присоединиться, определенно придется забыть про блеск. Вот головоломка.

И вот мы в «Бутсе», смотрим на ароматизированный блеск для губ, и рядом — никого из персонала.

— Ты думаешь про то же, про что я? — спрашивает Эмма.

— В смысле?

— Ну, ты понимаешь.

Понимаю. Очень многие наши разговоры управляются сюрреалистическими, не-от-мира-сего принципами: ничего не говори первой, угадай, о чем идет речь, используй базовые навыки телепатии. Я знаю, о чем она, и она знает, что я знаю. Но никто не сказал первым. Никто не бегемотиха. Никто не в проигрыше.

— Да, — говорю. — Но… — Я сглатываю. — Что, если…

— Но ведь никто не смотрит.

— Точно.

— Тогда давай.

— Ты первая.

Мы хихикаем.

— Ладно, давай вместе, — говорит Эмма.

С объективной точки зрения, у меня, похоже, лучше все получается, и я замечаю, что Эмма наблюдает за мной и меня копирует. Я беру два бутылька с блеском — один большим и указательным пальцами, другой спрятан в ладони. Громко говорю Эмме, что, типа, у меня уже такой есть, а потом ставлю один бутылек на место, слегка чересчур театрально. Второй бутылек так и спрятан в ладони. Быстро сую эту руку в карман. И мы выходим.