Корпорация «Попс»

— Что это за запах? — спрашивает Бен, вернувшись.

— Какой запах? — говорю я.

— Ой, неважно. — Бен ставит на кровать два подноса.

— Ну, и что у нас на ужин? — интересуюсь я.

— У нас… Хм-м… Липкие пирожки с луком, обжаренная красная капуста с яблоком и соусом из красного вина, плюс пюре из картошки, петрушки и сельдерея. Была фасоль с жареной картошкой, но я решил шикануть. Вместо пудинга — лимонный пироге листьями мяты. Кто-то из шеф-поваров сказал, что этот пирог называется «Пусть едят пирожные». Что-то из репертуара Марии Антуанетты. Думаю, они тут слегка скучают. А еще я тебе принес зеленого «порохового» чая. [94]В последнее время я им сильно увлекся.

— Люблю зеленый чай, — говорю я. Бен передает мне поднос. — Просто загляденье. Наверное, все это…

— В смысле, веганское? Ага.

— Клево.

— Может, включим радио?

— Да, — говорю я. — Оно вон там, на подоконнике.

Бен встает.

— Какую станцию?

— Э-э… Ну, еще слишком рано, на «Радио 3» ничего хорошего нет. Не знаю. Может, «Радио 4»? Сам выбирай.

Бен крутит ручку настройки, переключая прием с FM на короткие волны. Радио долго трещит и гудит, а потом внезапно прорываются жесткий басовый нойз и неземные звуки флейты. Две мелодии, высокая и низкая, обвивают друг друга, точно щупальца марсиан.

— Круто, — говорит Бен. — Они работают.

— Кто это «они»? Что это вообще?

— «Радио Сион».

— Пиратское?

— Да, типа того. Как и всё на коротких волнах.

— Сион — как в «Нейроманте»? [95]

— Да. Это двое аспирантов из Польши. Гоняют математический рок, экспериментальный джаз, классику, драм-энд-бейс и… о, вот, пожалуйста.

На фоне музыки все громче и громче звучит женский голос.

— Она говорит по-польски, — замечаю я.

— Подожди, — говорит Бен.

Она замолкает, а потом снова начинает говорить, на сей раз — по-английски. Тихим аккомпанементом вступает новая тема. Это одна из фуг Баха — ее моя бабушка постоянно слушала. Но сквозь нее наплывами прорезается что-то еще, еще какая-то дорожка; это едва слышные барабаны. Женщина продолжает говорить, английские слова смягчены ее акцентом. Я понимаю, что она читает какую-то книгу, и быстро догадываюсь, что это Гибсон, вот только не соображу, какой роман. Потом слышу слово Уинтермьют [96]и улыбаюсь.

— Она читает «Нейроманта», — ошеломленно говорю я.

— Ага. Они это почти каждый вечер делают. Читают книгу не целиком, да и вообще перепрыгивают с одной на другую — просто гоняют музыку и читают отрывки, что в голову взбредет. Блестящая идея.

— Просто кайф, — киваю я.

Это странное ощущение — когда садишься поесть, а полячка читает тем временем Уильяма Гибсона по коротковолновому радио, — но очень, очень по-хорошему странное.

— Ой, вкуснятина, — говорю я, попробовав пюре. — Удивительно.

— Классные ребята эти шеф-повара.

Мы молчим, слушая радио и смакуя пищу.

— Бен? — наконец говорю я.

— Что?

— Спасибо, что обо мне заботишься.

Он улыбается в ответ.

— Всегда к твоим услугам, — говорит он. Приканчивает луковый пирожок. — Тебе это правда нравится? — спрашивает он.

— Что?

Он машет рукой в сторону радио:

— Эта фишка с Гибсоном.

— Господи, ну еще бы. Особенно то, как все сделано. Я в универе диплом по киберпанку писала.

— Это по какой специальности?

— Английский.

— Я думал, ты математикой занималась или чем-то вроде того.

Я улыбаюсь:

— Ты не одинок. Вайолет тоже так думала. У меня бабушка была математик, поэтому я кое-что знаю.

— Была?

— Она умерла. Сразу после того, как я закончила универ.

Я кратко рассказываю ему, как жила со стариками, когда была маленькая, и как здорово у них получалось меня растить, пусть я и не всегда это ценила. Рассказываю, как умерла мама и пропал отец. Даже короткая версия занимает почти час; тем временем снаружи темнеет, птичка наконец прекращает петь, и Бен курит сигарету в окно (а я наслаждаюсь пассивным курением). Мы пьем «пороховой» чай.

— Значит, твой отец просто ушел?

— Ага.

— Вообще без объяснений?

— Да.

Я не рассказываю Бену про кулон и всю эту историю. Для этого есть куча причин, но главная сейчас, похоже, такова: я хочу, чтобы он был заинтригован и очарован лично мной, а не моим прошлым. Если это невозможно, тогда программа смело может закончиться. Я не буду искусственно закольцовывать эти отношения до бесконечности. Алгоритм уже хромает, но, по крайней мере, закольцован в нужной точке. Я не хочу, чтобы он хотел меня ради интриги/денег.

— Это ужасно, — говорит Бен про моего отца.

— Да. — Я хочу сменить тему. — А ты чем в универе занимался?

— Философией и теологией.

Этого я не ожидала.

— Ничего себе.

— Да. Не очень-то очевидно, что станешь хорошим наемным работником. Хотя было интересно.

— Ну и как ты оказался в отделе видеоигр «Попс»?

— Довольно длинная история.

Бен принимается убирать подносы. Наливает нам еще «порохового» чая и передает мне чашку. Я ощущаю дымный, зеленый чайный аромат. В последний раз я пила «пороховой» чай миллион лет назад. Изумительно.

— Слишком длинная?

— Наверное. Но костяк таков: мне срочно требовались деньги, по разным причинам. Я всегда занимался шифровкой, с тех пор как в 80-х у меня появился мой первый микрокомпьютер «Би-Би-Си». Для развлечения я создавал игры «Отелло» [97]и маленькие текстовые «бродилки». Ну и, само собой, ребенком я мощно увлекся научной фантастикой и фэнтези. Я был настоящий мелкий «гик». Начал думать о параллельных мирах и иных формах сознания. Гонял на компьютере эти чокнутые астрономические программы и убедил предков купить мне телескоп. Это… — Бен смеется. — Да, я же говорю, это длинная история. По сути, я стал одержим идеей контакта с параллельными мирами. Потом, где-то лет в пятнадцать, я вдруг подумал обо всем совершенно иначе. Если бы параллельные миры и впрямь существовали — что бы это значило? Появится ли когда-нибудь у компьютеров сознание? Как определить понятие «жизнь»? Когда пришло время выбирать предметы для экзаменов категории «А», я решил попробовать религиоведение, философию и психологию. Я забросил науку. А еще была одна девчонка…

— Ну, они же всегда есть, а? — Мне непривычным образом некомфортно. Это что, ревность? Какая она была, эта девчонка? Она его бросила — или он ее? Может, он до сих пор о ней мечтает?

— В универе я заинтересовался мыслителями типа Делёза, Бодрийяра, Вирильо. По-моему, я сделал то же, что и ты, — забросил точную науку, а потом вспомнил ее и сделал частью диплома по гуманитарной дисциплине.

— Ага. Я именно так и поступила.

На миг все возвращается ко мне — как быстро это произошло. Только что я все время играла в шахматы и решала задачки, и вдруг переориентировалась на «нормальные» девчачьи занятия — стала читать, писать рассказы и нервничать из-за шмоток.

— Как ты это сделал? — спрашиваю я. — Какими вещами ты интересовался?

Он прихлебывает чай.

— Искусственный интеллект, машины, контрольные экраны… Я все это обожал. По теологии очень много занимался индийскими религиями. Типа, старался вернуться к корням. Я наполовину индус, но индийскую сторону годами подавлял, особенно в школе, где пытаешься не слишком-то выделяться. Все думали, я грек, или, может, итальянец. Я их не поправлял. В дипломе я рассматривал Искусственный Интеллект, Инаковость и Порабощение Сознания. Это было связано с прочтением капиталистической экономики как программы для ИИ. К тому времени я перестал искать инопланетян. Как бы то ни было, сразу после выпуска я начал учиться на магистра искусств в области педагогики, поскольку не собирался работать на истэблишмент, который сам критиковал, но потом отца сократили, и мне пришлось быстренько уйти из аспирантуры, постричься и устроиться на работу.