Берлинская ночь (сборник)

– Я ищу мужчину и, прежде чем вы начнете отпускать шуточки по этому поводу, хочу вас предупредить: я ищу убийцу, и у него на счету уже четыре жертвы.

– Чем же я могу помочь? У меня бордель, а не частное сыскное агентство.

– С вашими девушками иногда обращаются грубо.

– Никто из наших клиентов не носит бархатных перчаток, Бернхард. Скажу вам больше: многие считают, что, раз они платят, значит, имеют право порвать на девушке белье.

– Это тип, который переходит все границы дозволенного, даже вашей профессией. Может быть, у одной из ваших девушек был такой клиент. Или они слышали о ком-нибудь.

– Расскажите побольше об этом убийце.

– Я знаю не много, – вздохнул я. – Мне неизвестно ни его имя, ни где он живет, ни откуда он, ни как он выглядит. Все, что я знаю, – это то, что ему нравится связывать школьниц.

– Многим мужчинам нравится связывать девушек, – сказала Ивона. – Не спрашивайте меня, какие ощущения они при этом испытывают. Есть и такие, которым нравится стегать девушек кнутом, хотя я этого не разрешаю. Таких свиней нужно изолировать от общества.

– Послушайте, здесь может помочь любая мелочь. Сейчас просто не за что зацепиться.

Ивона пожала плечами и раздавила в пепельнице сигарету.

– Какого черта! – сказала она. – Я сама когда-то была школьницей. Четыре девушки, вы говорите?

– Может быть, даже пять. Все в возрасте пятнадцати – шестнадцати лет. Из хороших семей, девушки с будущим. И вот этот маньяк похищает их, насилует, перерезает горло и бросает обнаженными, словно мусор.

Лицо Ивоны приняло задумчивое выражение.

– Было тут кое-что, – сказала она осторожно. – Вы, конечно, понимаете: вряд ли мужчина, посещающий такие заведения, как мое, будет молиться на девушек. Я хочу сказать, такие заведения для того и созданы, чтобы удовлетворять любые желания мужчин.

Я кивнул, хотя подумал о Кюртене и о том, что его случай противоречил ее словам. Но решил не настаивать.

– Я же говорю: вероятность очень мала.

Ивона встала и, извинившись, ненадолго вышла. Она вернулась в сопровождении девушки с удлиненной спиной, которой меня только что призывали восхищаться. Теперь на ней был халат, и в одежде она казалась куда менее спокойной, чем без нее.

– Это Хелен, – сказала Ивона, возвращаясь на свое место. – Хелен, садись и расскажи комиссару о человеке, который пытался тебя убить.

Девушка села в кресло, где до этого сидел Беккер. Ее красивое лицо выглядело несколько изможденным, как будто она не высыпается или принимает наркотики. Не решаясь взглянуть мне в глаза, она покусывала губу и теребила себя за кончики длинных рыжих прядей.

– Ну, говори, – подбодрила ее Ивона. – Он тебя не съест. У него уже была такая возможность.

– Мужчине, которого мы ищем, нравится связывать девушек, – сказал я, наклонясь поближе, чтобы немного ободрить ее. – Затем он душит их или перерезает им горло.

– Извините, – выговорила она наконец спустя минуту, – это очень тяжело. Я хотела забыть обо всем, но Ивона говорит, что убили нескольких школьниц. Я хочу помочь, правда хочу, но это так тяжело!

Я зажег сигарету и протянул ей пачку. Она отказалась.

– Не будем спешить, Хелен, – сказал я. – Это был клиент? Он приходил на массаж?

– Мне ведь не придется выступать в суде? Я не скажу ничего, если мне придется стоять перед судьей и говорить, что я девушка для развлечения.

– Единственный человек, которому ты все расскажешь, это – я.

Девушка шмыгнула носом без особого энтузиазма.

– Ну ладно, вы вроде ничего. – Она бросила взгляд на мою сигарету. – Можно я все-таки возьму одну?

– Конечно, – ответил я и протянул ей пачку.

Первая затяжка, похоже, оживила ее. Ей было неприятно рассказывать свою историю, она смущалась и, возможно, немного боялась.

– Однажды вечером около месяца назад у меня был клиент. Я сделала ему массаж, и, когда поинтересовалась, что будем делать дальше, он спросил, нельзя ли меня связать и что я думаю о французской любви. Я сказала, что это ему обойдется на двадцатку дороже. Он согласился. Ну и вот, лежу я, связанная по рукам и ногам, как цыпленок для жарки. Он кончил, я попросила его развязать меня. Он как-то чудно посмотрел на меня и обозвал грязной шлюхой или чем-то в этом роде. Конечно, привыкаешь к тому, что мужчины становятся грубыми, когда сделали свое дело, будто им стыдно за себя, но я видела: в этот раз что-то не то, поэтому старалась держаться поспокойней. Он вытащил нож и приставил его плашмя к моей шее, будто хотел напугать меня. А я правда перепугалась, чуть было не закричала, но только побоялась, что с испугу он меня тут же зарежет, и еще я подумала, что смогу его как-нибудь уговорить. – Она снова затянулась, держа сигарету дрожащей рукой. – Но для него это был как сигнал – он начал меня душить. Я хочу сказать, он подумал, что я сейчас закричу. Схватил меня за горло и стал сжимать. Хорошо, что одна из девушек по ошибке зашла в комнату. Иначе он меня бы придушил, уж в этом-то я не сомневаюсь. Почти неделю потом на шее держались синяки.

– Что было, когда другая девушка вошла?

– Не могу точно сказать. Мне было не до того. Я еле отдышалась. Где уж тут смотреть, удалось ли ему поймать такси, сами понимаете. Насколько я знаю, он просто схватил свою одежду и смылся.

– Как он выглядел?

– Он был в форменной одежде.

– В какой форме? Ты могла бы сказать поточнее?

Она пожала плечами.

– Что я, Герман Геринг? Черт побери, я не знаю, что это была за форма.

– Ну какого цвета она была – зеленого, черного, коричневого? Давай, девочка, думай. Это важно.

Она сделала глубокую затяжку и нетерпеливо замотала головой.

– Старая форма. Какую раньше носили.

– Ты хочешь сказать, как у ветеранов войны?

– Да, что-то в этом роде, но только в нем было что-то прусское. Ну, знаете – напомаженные усы, кавалерийские сапоги. Да, чуть не забыла, на нем были шпоры.

– Шпоры?

– Да. Которые надевают, когда ездят верхом.

– Что-нибудь еще помнишь?

– На шнурке через плечо у него был бурдюк, похожий на охотничий рог. Он говорил, что в нем шнапс.

Я удовлетворенно кивнул, откинулся на диване и подумал: а как бы это было, если в я ее все-таки поимел? Я впервые заметил желтизну ее кожи на руках – отнюдь не из-за курения, желтухи или ее темперамента, а оттого, что она работала на фабрике боеприпасов. По такому признаку я идентифицировал когда-то тело, выловленное из Ландвера. Это то, чему я научился у Ганса Ильмана.

– Эй, послушайте, – сказала Хелен, – если поймаете этого подонка, окажите ему настоящее гестаповское гостеприимство, а? Тиски для сдавливания больших пальцев и резиновые дубинки, хорошо?

– Барышня, – сказал я, поднимаясь, – можете на это рассчитывать. И спасибо за помощь.

Хелен встала, сложила руки и пожала плечами.

– Ведь я тоже когда-то была школьницей, вы понимаете?

Я взглянул на Ивону и улыбнулся – понимаю, конечно. Потом кивнул в сторону спален, идущих вдоль коридора.

– Когда этот донжуан закончит свое следствие, скажите ему, что я поехал в «Пельцер» допрашивать старшего официанта.

Потом, подумал я, может быть, потолкую с управляющим «Зимнего сада» и посмотрю, что можно из него вытрясти. После этого, наверное, вернусь в Алекс и почищу пистолет. Впрочем, кто знает, может быть, по пути мне придется немного поработать полицейским.

Глава 9

Пятница, 16 сентября

– Откуда вы родом, Готфрид?

Человек гордо улыбнулся.

– Из Эгера, в Судетах. Еще несколько недель, и можно будет сказать – в Германии.

– Можно сказать и по-другому, – заметил я. – Еще несколько недель – и ваша партия судетских немцев втянет нас всех в войну. В большинстве районов, контролируемых СДП, уже объявлено военное положение.

– Мужчины должны быть готовы умереть за то, во что они верят. – Он откинулся на спинку стула и прочертил шпорой по полу Я встал, расстегнул воротник рубашки и перешел на другое место, потому что на меня падала полоса яркого солнечного света, пробивавшегося в окно. День был очень жарким, и в комнате для допросов стояла духота. В такой день чувствуешь себя неважно даже в пиджаке, не говоря уж о старой форме прусского кавалерийского офицера. Но Готфрид Бауц, арестованный сегодня утром, казалось, совсем не замечал жары, хотя его напомаженные усы начали потихоньку обвисать.