Стрельба по бегущему оленю

Он пытался подобрать колыбельную даже на ходу, когда опять направлялся в город.

Мелодия уже почти получалась, и Тимур все увереннее перебирал пальцами по отверстиям дудки.

Странно воздействовала эта песенка на людей:

— дебелая тетка, озлобленно кричавшая детям из окна своего дома, вдруг ошеломленно смолкла, стала растерянно и растроганно озираться вокруг…

— усатый торгаш на рынке, высыпав покупательнице меру картошки в сумку, вдруг воздел к небу глаза, словно бы отыскивая что-то долгожданное, мучительно жданное, чего встретить уже не надеялся, отмахнулся от денег, протягиваемых ему, как от досадной помехи…

— милиционер, тащивший нарушителя, заломив ему руку, вдруг отпустил руку, не понимая, что с ним происходит и почему. Нарушитель между тем и не подумал скрываться — остался стоять, дружески прислонившись к плечу блюстителя порядка…

Не на всех действовала эта чудодейственная мелодия — должно быть, только на тех, чьи предки были из Цахской долины, — большинство народа по-прежнему было занято грубой повседневностью.

Он подошел к «Анастасии», стоявшей у причала. Из кубрика доносились пьяноватые голоса, среди них и женские, звон стаканов, орал магнитофон.

Тимка поглядел через стекло: голые ноги девок, бутылки, дым…

Наивный, он решил сыграть и им. Однако дудочка явно не могла быть услышанной в магнитофонном рок-грохоте.

Георгий заметил его. Вылез из рубки.

— Чего? — спросил с тревогой.

— Ничего, — ответил брат, пожав плечами.

— Это что это у тебя? — Георгий пренебрежительно взял дудочку в руки, повертел, равнодушно вернул.

— Ты чего пришел? — спросил он снова.

— Да просто так. Мимо шел.

— А-а… — облегченно вздохнул Георгий. Он ждал каких-то неприятностей. — А здесь, понимаешь, из «ВЦСПС» — та-акие заводные девки! Ну, иди-иди! Нечего тебе тут…

Тимур пошел и опять воспроизвел мелодию, которую разучивал. В рубке была почему-то в этот момент тишина. И вдруг Тимка услышал, как в голос, очень горестно, хоть и пьяно, зарыдала какая-то девка. Наверное, не все тут были из санатория ВЦСПС.

Тимур сидел среди ветвей гигантского каштана и ждал, когда внизу, на улице, пройдет парный патруль.

Тимур сидел среди ветвей.

Ветвь каштана упиралась в стену краеведческого музея, как раз под окном комнатки смотрителя.

Был уже вечер. Улица, куда выходило окно комнаты смотрителя, была боковая: народу проходило мало, машины проезжали редко.

Тимур дождался, когда внизу не будет никого, и, балансируя руками, пошел по толстому суку к стене музея.

Сук пружинил, но почти не сгибался под тяжестью мальчика.

Достигнув окна, Тимур толкнул раму и полез внутрь.

Он не заметил, как разомкнулись клеммы сигнализации, укрепленные на стекле и на неподвижной части рам.

В отделении милиции на пульте сработала сигнализация: замигала лампа, гугниво заголосил зуммер.

Тимур, руками ощупывая мебель, натыкаясь в темноте на стулья, двигался по комнате.

Первым делом он выдвинул ящик письменного стола, достал папку и взял свиток, лежавший сверху. Сунул за пазуху.

Потом подставил стул и стянул со шкафа один из мешков с перхлонесскими монетами.

Выглянул в окно, собираясь вылезти, и замер: внизу, помаргивая проблесковым огнем, стояла патрульная милицейская машина.

Он выскочил в зал, подкрался к лестнице.

Силуэт милиционера отчетливо читался на матовом стекле старинной двери музея.

Тимур понял, что он в ловушке.

Смотритель, торопливо натягивая пиджак, вышел в сопровождении милиционера из подъезда дома, в машину. Машина рванула, тотчас начав завывать сиреной и тревожно мигая фонарем на крыше.

Тимур подергал дверь черного хода. Закрыто. Опять выглянул в окно. Машина стояла на прежнем месте, и по-прежнему работала мигалка. Но людей не было видно. Снизу донеслось громкое бряцанье отпираемых замков. Тимур заметался.

Деваться было некуда, и он стал выбираться тем же путем, каким и проник в музей. Он двигался как можно более осторожно. Машина мигала фонарем в двух метрах под ним. Если бы тихонько удалось спуститься, он, пожалуй, смог бы незамеченным исчезнуть с места преступления.

Однако «потихоньку» не получилось: сук, за который он схватился, собираясь сползти по стволу, оказался трухлявым. Раздался треск.

Тимур с оглушительным грохотом брякнулся на крышу «газика».

Милиционер, сидевший за рулем, пригнул голову, стал рвать пистолет из кобуры.

Крыша, спружинив, отбросила Тимку далеко в сторону.

— Стой! — заорал милиционер, пытаясь распахнуть заклинившую дверь.

Тимка поднялся и бросился наутек, прихрамывая и слегка заваливаясь набок. Сандалии его издавали в тишине улицы оглушительную чечеточную дробь.

Из мешка, прорвавшегося при падении, нечасто посыпались монеты.

Заработали милицейские рации.

Сосредоточенно пыхтя, водитель «газика» устремился вслед за Тимкой.

Другие милицейские машины стали стягиваться к центру города, блокируя район музея.

Несколько раз Тимур вынужден был давать задний ход, обнаруживая, что улицы, переулки и лазы, которыми он хотел воспользоваться для бегства, уже перекрыты милицией.

Смотритель музея задумчиво рассматривал раскрытую папку на столе, перебирая свитки, лежащие там. Свитков было теперь не пять, а четыре.

Затем он поднял голову и обнаружил, что на шкафчике вроде не хватает одного мешка с монетами. Встал на стул, пересчитал — так и есть. Дознаватель с блокнотом в руке смотрел на него ожидающе.

— Здесь тоже ничего не тронуто, — сказал смотритель. — Должно быть, похитителя вы спугнули. Все на месте!

Милиционер, по виду типичный цахец (черная кудлатая шевелюра, туповатый взгляд и длинные штопором усы), стоял на вверенном ему посту, перекрывая узкий проулок, круто уходящий к морю.

Тимур глядел на него, затаившись в тени кустов.

Длинноусый милиционер бдительно оглядывал пространство перед собой.

Вдруг простенькая колыбельная мелодия зазвучала в ночи.

Усатый разнеженно улыбнулся, глаза возвел к небу, внимая этим дорогим сердцу звукам.

Мелодия все звучала и звучала: ее источник, казалось, потихонечку перемещается в темноте.

Усатый стоял, вольготно привалившись спиной к стволу дерева, глаза его смотрели вдаль и ввысь. Обильные слезы текли по растроганному лицу, застревали в усах.

Тимур, на цыпочках ступая, прокрался поодаль от него — юркнул в проулок. В фонарном свете осталась поблескивать кривоватая монета. Вздохнув, усатый очнулся от наваждения. Вытер слезы с лица, светло заулыбался.

Затем, спохватившись, вновь бдительно и сурово устремил взгляд в темень перед собой.

Тимка, воровато озираясь, запрятал мешок в копешку сена возле дома.

…Он сидел на берегу бухточки и смотрел на другой ее берег, где светились окошки спортбазы, двигались тени, слышались голоса.

Погасло одно окно, второе… Разом вырубили свет в коридоре.

Тимур ждал.

Послышался едва слышный плеск, и он наконец увидел, что бухточку пересекает что-то светлое: Сандра плыла, держа над головой одежду.

— Ты здесь? — шепотом позвала она в темноту, боязливо выходя на берег.

Тимур не сумел сразу отозваться — у него перехватило дух. В звездном свете тело Сандры, вышедшей из моря, серебристо сияло.

Он покашлял. Она с облегчением вздохнула:

— Ты здесь? Ну, слава Богу!

Подошла к нему, и он встал.

— Х-холодно… — сказала она жалобно.

— На! Я полотенце принес! — Он вытащил руку из-за спины и протянул.

— Ты прелесть, Тимочка! — наговаривала она, растираясь полотенцем. — Т-т-так-кой заботливый… Пр-рямо пр-релесть! Х-холодно!

Она прижала руки к груди и вдруг прильнула к нему.