Плоть и кровь

— Давайте тогда посидим в гостиной, Гарри, — сказала она. — Вилл, голубчик, покомандуй здесь.

Она отвела Гарри в гостиную, указала ему на большое кресло, а сама присела около него на софу, положив на колени руки.

— Ну, как ваши дела? — спросила она.

— Вполне прилично, — ответил он. — Все идет хорошо, более или менее. Работы хватает.

— Могу себе представить. Иметь дело с сердечниками — это, наверное, страшная ответственность.

— Честно говоря, большая часть нашей работы особым драматизмом не отличается. Время от времени у тебя появляются пациенты, которые умерли бы, если б не ты. И все мы любим поговорить об этом. Однако в основном больные делятся на тех, кто выживет, и тех, кто не выживет, наша же работа остается механической, и если мы не совершаем по-настоящему глупых ошибок, те, кому предстоит выжить, живут, а те, кому предстоит умереть, умирают.

— Ну, по-моему, это уже достаточно драматично, — сказала Мэри. — На взгляд домашней хозяйки и продавщицы.

— А как ваша работа?

— Неплохо. На самом деле я довольно хорошаяпродавщица, потому что знаю, чего боятся приходящие в магазин женщины.

— Боятся?

— Да, они боятся показаться лишенными вкуса и боятся произвести впечатление дуры, а расстояние от одного до другого довольно мало. Вот и я помогаю им лавировать между этими крайностями.

— Дело, похоже, непростое, — сказал Гарри.

— Что же, есть немного. Честно говоря, мне жаль, что я, когда была помоложе, так и не встретила никого, похожего на меня теперешнюю. Кого-то, как бы это сказать, настроенного по-сестрински.Я ведь выросла в окружении одних только мужчин.

— Это, наверное, трудно, а? Быть единственной девочкой в доме.

— Ну, у этого есть и свои преимущества. Однако, подрастая, пытаясь сложить себя из отдельных кусочков, ты не знаешь, что у тебя получается, потому что не можешь по-настоящему увидетьсебя, как бы долго и старательно ты ни всматривалась в зеркало. И временами я думаю, как хорошо было бы встретиться в то время с продавщицей, которая не стала бы мне врать. Потому что женщины, они ведь, знаете ли, норовят подставить одна другой подножку, а это страшно действует на нервы. Никому же не хочется выглядеть клоуном. Вам все это, наверное, кажется до ужаса глупым.

— Вообще-то нет, — сказал он. — Самому мне все равно, что носить, но, по-моему, я вас понимаю.

— Женщины относятся к этому иначе.

— Я знаю. Геи-мужчины тоже. Потому что люди начинают вдруг думать, что тебя можно не принимать серьез.

— Да, пожалуй, что так, — сказала Мэри.

Гарри вытянул перед собой ноги, и Мэри услышала, как захрустели его колени.

— Прошу прощения, — сказал он. — Путь был неблизкий, а машина у меня маленькая.

У него были серые глаза, чистая, начавшая покрываться морщинами кожа. Сказать, что Мэри ему не нравится, было нельзя, но и потребности в ее любви он не испытывал. Временами она с неожиданной силой печалилась о том, что у нее нет невестки. Одна из причин, по которой женщина растит сына, думала Мэри, состоит в желании увидеть, какую женщину он для себя выберет. Гарри был очарователен, но ведь он — просто еще один сын. А поставить его себе в заслугу она не может. И не может возобладать над ним.

— По-моему, машина у вас прекрасная, — сказала Мэри.

— Думаю, вы просто ни разу в ней не сидели, ведь так?

— Нет. По-моему, не сидела.

— Если хотите, я покатаю вас, попозже. Или можете сами ее поводить.

— О нет, я бы с удовольствием проехалась с вами, но управлять такой машиной не смогла бы.

— Наверняка смогли бы. Там ничего сложного нет.

— Знаете, — сказала Мэри, — я забыла сказать Виллу, что у меня новая кофеварка и, если налить в нее слишком много воды, она весь стол заплюет. Я отлучусь на минутку, ладно?

— Конечно, — ответил он.

Похоже, он слушает ее, принимает всерьез. Правда, она не смогла бы точно сказать, как относится к этому.

На кухне Вилл стоял у торта, разглядывая его. Когда Мэри вошла, он обернулся к ней с испуганным, виноватым выражением, как если бы она поймала его на какой-то мелкой нескромности.

— Прекрасный торт, — сказал он.

— Спасибо. И между прочим, двух тортов я не выбрасывала.

Один. Она выбросила только один.

— Зои тридцать восемь, — сказал Вилл.

— Да.

— Маленькая Зои. Она всегда была такой… не знаю… Всегда казалась такой молодой. Да и сейчас кажется.

— Умм.

А больше не произошло ничего. Мэри стояла рядом с Биллом. Он, она и с ними торт.

Два часа спустя приехала Сьюзен. Мэри задержалась в дверях, наблюдая, как все выгружаются из машины, и эта картина ненадолго повергла ее в подобие сна наяву. Из кремового «вольво» Сьюзен вышла сама Сьюзен, красивая, улыбающаяся, мстительная, в джинсах и бежевой полотняной куртке. За ней последовал молчаливый, красивый Бен. За ним Джамаль, толстогубый, со стоящими торчком волосами. Затем Кассандра, как будто похудевшая против прежнего, и, наконец, с помощью Кассандры из машины вылезла Зои с ее белой, непрозрачной, точно бумага, кожей. Мэри казалось, что она уже видела раньше всю эту процессию — или похожую, — хотя привычность ее отличалась рудиментарностью сна, одновременно и знакомого, и до донышка, до головокружения чужого.

В дверях Мэри простояла недолго. Она вышла, как была, в сандалиях на лужайку, поздоровалась:

— Привет всем. Как доехали?

— Привет, мам, — ответила Сьюзен. — Хорошо. Главное, доехали.

Сьюзен поцеловала Мэри, затем ее поцеловал Бен. Стоявший рядом с Беном Джамаль изобразил странное подобие краткого танца — одно быстрое, змеевидное движение, которое, казалось, выстрелилось из подъездной дорожки и сквозь подошвы ворвалось в него.

— Зои, — сказала Мэри. — С днем рождения, милая.

Зои смятенно улыбнулась. Кассандра придерживала ее за руку.

— Очень приятный дом, Мэри, — сказала Кассандра.

— Спасибо, дорогая.

— Замок Спящей Красавицы, нет?

— Он слишком велик. Я все повторяю себе, что мне следовало продать его много лет назад.

— Я бы его продавать не стала, — сказала Кассандра. — Здесь столько места, я ничего лучшего и придумать-то не могу.

— По ночам он иногда выглядит таким пустым, — сказала Мэри. — Я сижу на кухне, свет нигде больше не горит, и мне кажется, что я где-то в глухом лесу, у походного костра.

— Но без жучков и букашек, — подхватила Кассандра. — По мне, так чистый рай.

Зои молча стояла рядом с Кассандрой. В последние месяцы Зои затихала, приобретая созерцательную, сумеречную отстраненность старости. Теперь она походила на определенного рода старуху, вежливую, осторожную и скрытную. Она оберегала себя.

— Зои, — сказала Мэри, — с днем рождения. Опля, я ведь это уже говорила?

— Да, — произнесла Зои. — Но все равно, мама, спасибо.

Зои не называла ее «мамой» с детских лет. Она слегка привалилась к Кассандре.

— Ну что, пошли в дом? — предложила Мэри.

Зои кивнула, однако с места не сошла. Глаза ее наполнял сумрачный, изумленный свет.

— И тебя с днем рождения, мама, — сказала она.

Шли послеполуденные часы. На подъездной дорожке Гарри давал Бену и Джамалю уроки вождения. Вилл и Зои сидели, наблюдая за ними, на передней лужайке. Сьюзен придумала для себя занятие — перебирала в подвале старые бумаги, пытаясь найти дневник, который вела в старших классах школы. Кассандра, сегодня куда более тихая, чем когда-либо на памяти Мэри, лежала в шезлонге на заднем патио, завернувшись в простыню и подставив острое бледное лицо солнцу, — совершенно как отогревающаяся на курорте светская дама давних времен. Наступал теплый майский вечер, полный шелеста пышной зелени и аромата доживающей последние дни сирени.

Мэри возилась на кухне, одиноко занимаясь приготовлением обеда, — она сама настояла на этом одиночестве, которым дорожила и на которое туманно негодовала. Она обжарила лук, поставила вариться картошку. Ее окружала давно ставшая привычной кухня. Мэри достала из холодильника пачку масла, взглянув заодно на торт, убранный ею на нижнюю полку, чтобы он не попался на глаза Зои. Прекрасный получился торт. И обед получится хороший. Она закрыла дверцу холодильника и теперь стояла, просто стояла с пачкой масла в руке. Торт покоился в холодильнике, совершенный, в темной прохладе. А Мэри обнаружила, что не может произвести следующее необходимое действие, не может прикоснуться к чему бы то ни было из находящегося в кухне. Она оглядывала эту комнату, словно та была лишь дубликатом кухни, выставленным в музее под стеклом. Смотрела на снопы пшеницы на обоях. На медные формочки и трехъярусную проволочную корзинку с грушами и зелеными яблоками. На шипящую кастрюлю с картошкой. Совершенно безупречное изображение кухни, — и все же Мэри чувствовала: если она прикоснется здесь хоть к чему-то, произойдет нечто несказанное. Она стояла посреди кухни, однако ее здесь не было. Мэри осторожно опустила масло на разделочную стойку. Снаружи на подъездной дорожке заработал, набирая обороты, двигатель автомобиля Гарри, и Джамаль крикнул: «Дайте я!»