Большая Засада

В былые времена это был простой навес — убежище, которое построили смельчаки, открывшие эту тропу, чтобы срезать путь для караванов с какао. Увидав такое красивое, удобное для ночлега место, они окрестили его, вспомнив о недавно произошедших здесь событиях, Большой Засадой. Движение погонщиков стало активнее, прибавилось жителей, пришло больше проституток, лесорубов и батраков, появилось заведение Турка и кузница — и вот уже понадобился сарай более солидных размеров.

На строительстве нового навеса собрались все жители: две дюжины изгнанников, не больше, — это считая и мужчин и женщин. Быстро и единодушно они откликнулись на призыв Каштора Абдуима — а это известный любитель всего нового. По просьбе негритянки Эпифании кузнец решил отпраздновать день Сан-Жуау, но, по правде говоря, праздник начался в тот же час, когда решили построить сарай и распределили задачи. Это была не работа, а развлечение, — они срезали солому с пальм, отмеряли бамбуковые шесты, переплетали лианы, устанавливали фундамент и навес.

«Настоящий праздник», — подтвердил Педру Цыган. Проходя через Большую Засаду, он решил задержаться здесь, чтобы поучаствовать в шумной беготне и возглавить праздничный круговорот. Он начал с того, что предложил назначить торжественное открытие на ночь Святого Антонио, и затея эта была принята всеми с энтузиазмом.

Скольким праздникам в бедном, но волшебном танцзале Большой Засады придал блеск гармонист? Точного числа он сам не ведал, да и никто не знал — так много их было, и каждый все веселее и веселее. Но участники тех первых танцулек никогда их не забудут — и на то есть разные причины. Тогда к ним внезапно пришла смерть и вслед за нею утвердилась жизнь.

Праздник начался возбужденно и шумно, с бурной перебранки между проститутками, в которой отличились Далила и Эпифания, Котинья и Зулейка. Заваруха вышла поистине забавная и увлекательная. Нет ничего лучше, чтобы оживить любой праздник, чем перепалка между шлюхами. После этого танцы продолжились и веселье забурлило еще пуще, и так до той самой стычки, когда погонщики быков захотели увести женщин силой. Как известно, кончилось все печалью и трауром.

Шальная пуля убила маленькую Котинью — удивительное создание с хрупким телом, добрым сердцем и сильным духом. Она знала рецепты сладостей и наливок и готовила эти монастырские лакомства. Она выросла среди монашек и, чтобы послужить Господу еще лучше, стала утешением и развлечением брату Нуну де Санта-Мария — неукротимому португальскому бабнику. Когда имя Котиньи всплывало в разговоре — ее вспоминали с тоской, — Корока сравнивала ее с птичкой.

И все же, прежде чем пасть жертвой пули, она и прочие присутствующие: жители местечка и приезжие, мирные люди и задиры — все услышали воззвание, провозглашенное громко и четко Фадулом Абдалой от имени маленькой общины, которая здесь жила и трудилась: «В Большой Засаде один за всех и все за одного!» Стоило вспомнить эти слова в час наводнения, когда казалось, что селение вот-вот затопит. Снова Турок встал и заговорил от имени общины, теперь уже более многочисленной. Еще раз он провозгласил девиз, начертанный в ночь Святого Антонио на гербе Большой Засады, который у нее так и не появился и говорил о жизни, что празднует победу над смертью.

Посреди развеянной соломы, унесенной потоком воды, показались пожитки сеу Сисеру Моуры: целлулоидные манжеты, твердый воротничок, галстук-бабочка, рубашка и брюки. А где плащ и ботинки — наиболее ценные вещи? И где сам скупщик какао, уважаемый гражданин, представитель компании «Койфман и Сиу»? Если он спал в сарае, то, наверное, натянул плащ и ботинки и вышел поглядеть на катастрофу.

Следом за сараем стремительный и мутный поток снес соломенные хижины проституток, глинобитные хибары — убогие жилища — вместе с немудреным имуществом этих бродяжек: соломенными тюфяками и циновками, грязными и рваными, покрытыми набивным ситцем, жестянками различного назначения — нищенским хламом.

Устоял только деревянный домишко, который некогда капитан Натариу да Фонсека приказал построить для Короки и Бернарды — старухи и девочки, — но даже его изнутри захлестнул поток и вынес оттуда носильные тряпки и домашнюю утварь. Ящик для керосина, колыбель малыша разбились вдребезги о дерево в яростном потоке.

Этой участи не избежало даже жилище капризной негритянки Эпифании, построенное всеми мужчинами селения, которые старались отличиться, штукатуря стены и сплетая ветки. Это сооружение простояло чуть дольше, но в конце концов домишко накренился и растворился в грязи. С убежищем проституток было покончено, и от Жабьей отмели осталось одно название.

Услыхав грохот, Корока кинулась к дому и вбежала, криками подзывая Бернарду. Она не стала ждать, пока та закончит с клиентом, собрала ребенка и выбежала под ливень, сгибаемая ветром. Выходя, она предупредила:

— Я иду в дом капитана, беру с собой Надинью. Приходи быстрее.

Бернарда, задыхаясь, догнала ее в начале каменных ступенек:

— Ну и дождь, кума! В жизни такого не видала…

Корока вручила ей ребенка:

— Да кабы только дождь… это наводнение. Ты что, не поняла?

— Я была занята. А куда вы идете?

Корока повернулась, и Бернарда ухватилась за ее руку: грязь текла под ногами женщин, ветер сотрясал их.

— Зеферина только родила, пойду проведать ее и девочку. Помогу, чем смогу.

У подножия холма двигались силуэты. Бернарде в голову не пришло задержать старуху: напротив, она отпустила ее руку, прижала ребенка к груди и, прежде чем продолжить подъем, сказала:

— Я оставлю Надинью с крестной Зилдой и пойду к вам.

— Лучше оставайся. Тут твоя помощь ой как понадобится.

— Может, и так.

Корока спустилась, балансируя на скользких ступеньках, Бернарда продолжила подъем. Навстречу ей вышел Эду:

— Надо помочь? Дайте мне ребенка. Мать ждет вас.

— Не нужно. А ты? Куда ты идешь?

— Пойду оседлаю осла и поеду предупредить отца — он в Аталайе и ни о чем не знает.

Послышался грохот — это обрушился сарай. Они остановились и попытались хоть что-нибудь в разглядеть темноте. Ветер резал будто ножом. Эду стремглав сбежал со склона:

— Давай быстрее!

Бернарда снова принялась взбираться наверх, ребенок хныкал. На веранде обозначился силуэт Зилды. Она устремилась к Бернарде, протягивая руки, чтобы взять ребенка:

— Дай мне моего сына.

И только тогда, найдя убежище в доме крестных, Бернарда содрогнулась от страха. Она боялась не опасностей наводнения, у нее не было страха смерти; гораздо хуже: боялась доброты, боялась тех жертв, которые требует жизнь. Правильно Корока ей сказала: когда проститутка рожает ребенка, одному из двоих нужно приготовится к страданию — или ребенок будет страдать от бесстыдства и скотства борделей, или у матери сердце разорвется пополам, выскочит из груди.

События, мелкие и крупные — последние не менее важные, чем первые, — произошли в большом количестве в одно и то же время с той же головокружительной скоростью, с какой поднимались и разливались воды реки, заполонившие всю долину и подножия холмов. «Море. Настоящее море», — так сказал старый Жерину, который моря никогда не видел, но был наслышан о его размерах.

Покинув жилища под грохот взбунтовавшейся реки, обитатели селения осознали, что вода доходит им до голеней, но у них не было времени даже удивиться, потому что вода продолжила подниматься и вскоре дошла до бедер, а потом — до животов, и, наконец, достигла груди тех, что повыше, и шеи низкорослых. Самый высокий уровень был отмечен утром в рассеянном тусклом свете — казалось, что ночь и не думала кончаться. Уровень воды дошел до подбородка Фадула. Народ взобрался на холмы, теснился на ступеньках мощенного камнем склона, который вел к дому капитана.

Этой кошмарной ночью возникла паника и едва не распространилась на все селение. Ее было нелегко сдержать, но все же удалось принять некоторые меры, пока еще наводнение не поднялось до высоты среднего роста взрослого человека.