Большая Засада

«Пойдем», — сказала она, успокоив наконец Тарсизиу и накрыв голову мешковиной, и пошла принимать роды у Зеферины. Это был уже восьмой плод того урожая, который начала Гуарасиаба-таманкейра. Или девятый, если учесть, что Динора разрешилась двойней той чудесной, удивительной ночью!

Порывами ветра чахлое тело Короки почти сносило, и на мосту ей пришлось схватить своего спутника за руку. В такой ливень никто носа из дому не казал, но роженицы не выбирают, когда придет их срок. Когда она принимала роды у Илды, и успешно, сеньора Леокадия, поднаторевшая в вопросах религии, объяснила, что час и день, когда ребенок должен появиться на свет, начертан на небесах, предопределен. Повитуха посмеялась над суевериями старухи: «Что ж, скажите на милость, получается? Если ребенок рождается раньше срока, то это потому, что ангел ошибся в расчетах, когда разбирал, сколько времени прошло между днем бесстыдства и днем страданий?» В свою очередь, сеньора Леокадия посмеялась над тем вздором, который несла Корока: мало того что грешница, так еще и еретичка! Обстановка разрядилась, роды, с благословения Господа, прошли легко.

Женщины из Эштансии рожали как надо, по крайней мере Илда и Фаушта. Пожалуй, и с Зефериной все должно пройти гладко. Мужья, наоборот, были настоящими торопыгами — при первых тревожных признаках тут же неслись к дому повитухи. Во время предварительной подготовки Корока узнавала о начинаниях и замыслах этого работящего, дружного и благоразумного народа, такого же, как и семья Амброзиу. Они были еще и веселыми. Какой угодно повод годился, чтобы устроить танцульки. Если получалось, то вместе с другими выходцами из Сержипи и прочими жителями селения. В крайнем случае они веселились сами по себе — ни одно воскресенье не прошло без праздника. И музыка не проблема — четверо мужчин в семье вполне могли образовать ансамбль, пусть и не шибко слаженный, но это и не важно. Вава и Тарсизиу играли на гитарах, Габриэл — на кавакинью, а Жарделину дудел на флейте. Из молодняка двое парней — Зелиту и Жаир — пиликали на виолах, и получалось неплохо. Сиа Леокадия была заводилой, вдохновителем веселья.

Перед фермой Алтамиранду, где на каменистом холме привольно и вольготно размножались козы, переселенцы из Эштансии отмерили много саженей и засеяли их маниокой, фасолью и кукурузой, сладким бататом и аипимом. Женщины занимались огородом, выращивали зелень и самые распространенные в этих краях овощи: шушу, киабо, жило, машише, тыкву Сиа Леокадия объясняла: «Я привыкла питаться хорошо…»

Обычаи Сержипи накладывались на меню края грапиуна, задавая вкусы и предпочтения. Они собирались посадить фруктовый сад, чтобы выращивать там апельсины: апельсины-пупки сладкие как мед, ничто не сравнится с ними по сладости, водяной и сухой земляной апельсины — горькие как желчь, но из их корки делается самый вкусный десерт. Еще они хотели насадить лимоны и мандарины — это кроме тех плодов, которые и так росли здесь как бог на душу положит, многочисленные и несравненные на вкус: жака, манго, авокадо, плоды дынного дерева, кажу, мангаба, питанга, кажа, сметанное яблоко, графский плод, графиня и пинья, смородина, жамбу и карамбола, гуава и араса и многие другие, — этот перечень можно продолжать бесконечно. Земляные и водяные, золотые и серебряные, яблочные бананы и бананы Cay-Томе, красные и желтые — отличное средство, чтобы восстанавливать силы больных. Еще лучше, чем в вопросах религии, сиа Леокадия соображала в приготовлении десертов из сиропа и теста. В Эштансии она продавала их множеству покупателей. В тот день, когда переселенцы из Эштансии засеют всю ту землю, которую они себе отмерили, рынок Большой Засады просто не выдержит этого изобилия. Сиа Леокадия планировала продавать остатки на рынке в Такараше. Они жили в огромной соломенной хибаре, поделенной на множество комнат для семейных пар и ребятни, но предполагали вскоре построить отдельные дома — по меньшей мере четыре.

У Зеферины были легкие роды, как у Илды и Фаушты. Не то что у Изауры — та рожала тяжело, хотя и не двойню, как Динора. Относительно родов Зеферины в деревне были определенные ожидания — по поводу пола ребенка даже делались ставки. В Большой Засаде любая мелочь служила поводом для игры и лотереи. Разыгрывали котов и собак, певчих птиц, изящно сработанные клетки, часы без цепочки, старое ружье — да что только не разыгрывали! В течение сезона на свет появились четыре мальчика и четыре девочки, и Зеферине предстояло нарушить равновесие — знатоки делали ставки, ориентируясь на форму и высоту живота.

После девяти вечера родилась девочка, и сиа Леокадия объявила имя новорожденной — Жасинта. «Да, Жасинта, и ничего мне не говорите! Да-да, так зовут куму, которая три раза принимала роды в их семействе, кто же еще этого достоин? Ничего я не достойна, я даже не знаю, что сказать, так не делают». Потрясенная Корока растерялась — наконец и ее удалось чем-то смутить.

Когда прошли все треволнения, Корока вымыла руки куском кокосового мыла — это было еще одно нововведение, привезенное переселенцами из Эштансии, — выпила глоток кофе, процеженного Фауштой, и вдобавок стопку водки, поднесенную Габриэлом. Она отказалась от провожатого по дороге обратно — где такое видано? Проходя по мосту, женщина ужаснулась: вода — бурная, возмущенная, стремительная — захлестывала его, беспрепятственно заливая доски. Еще не дойдя до дверей дома, Корока услышала страшный грохот.

Река, питавшаяся проливными дождями, набухала у истоков, поднималась высокой горой — и, наконец, взорвалась. И хлынули воды — рычащие, сметающие все на своем пути. Вечно сдавленная своими берегами, река яростно их взломала, и наводнение обрушилось на Большую Засаду. Это было ужасно — так вспоминал Турок Фадул.

В затопленных зарослях напуганные животные спасались бегством, карабкались на деревья, зарывались в землю. В этом массовом исходе смешались змеи и ягуары, птички и обезьяны, дикие кабаны, броненосцы и капивара. Ленивцы неуклюже перепрыгивали с ветки на ветку. Те, кто не убежал вовремя, бессильно боролись с течением, и вскоре многочисленные разнообразные тела уже качались на поверхности без руля и ветрил — дикие звери и домашние животные.

От жуткого грохота те, кто спал, пробудились, а те, кто бодрствовал в ожидании худшего, вскочили на ноги, и все высыпали на улицу. Река яростно нападала, вода нарастала с каждым мгновением и разливалась, разрушая все, что встречала на своем пути. А к реке еще присоединился гневный ветер, пытаясь раз и навсегда покончить с селением. В темноте виднелись силуэты людей — у некоторых в руках были фонари, которые сразу же гасли. Другие выкрикивали указания, просьбы о помощи, приказы — неизвестно, что они кричали, ведь ураган уносил их слова и свет от фонарей. Ничего не было слышно, кроме ужасающего грохота ливня и загробного завывания ветра.

Пронесся человек — это был плотник Лупишсиниу, устремившийся к мосту. Неужели он думал удержать его руками, защитить своим телом? С Жабьей отмели набежали обезумевшие проститутки, пришел народ с Ослиной дороги — все собрались на пустыре в ужасе и замешательстве, жаловались и рыдали. Никто не знал, что делать и куда идти.

Но сильнее страха и отчаяния оказался громоподобный голос араба Фадула Абдалы, перекрывший шум бури и грохот воды. Сжав кулаки, Турок бросал вызов Небесам.

Первым строением, поглощенным потоком, стал старый, прогнивший от времени сарай, и под его обломками оказались погребены многие радости и печали. Когда на глинобитном — крепче, чем цемент, — полу бывали танцы, Турок Фадул, пользуясь словечками из вокабуляра кабаре, помпезно именовал сарай танцзалом, но с таким же успехом он служил местом для ночлега погонщиков и путников: здесь они разжигали угли, чтобы поджарить вяленое мясо и разогреть кофе. Тут народ собирался вокруг колоды — это был игровой зал, казино, в котором делались ставки, притон для жульничества и драк, где частенько сверкала сталь кинжалов. Это был и кружок, куда приходили поболтать и попеть песни. Здесь всякое случалось — и обман, и предательство, здесь звучали напевы и гитарные переборы, здесь бренчали на кавакинью и слышалась игра на гармони-концертино. Сарай служил и больничной палатой — здесь по дороге в Итабуну в поисках врача и аптеки могли передохнуть страждущие. Импровизированная капелла для заупокойных служб, сарай был также местом бдения над усопшими — здесь собирались родственники и чужаки, воодушевленные кашасой, вспоминали их поступки и достоинства. Здесь кокетничали и влюблялись, в соломенном сарае встречались взгляды, тут ухаживали, знакомились, здесь рождалось желание, здесь ругались и расставались — мечты возникали и рассеивались как дым. Арена для споров, драк и ссор. Здесь вспыхивало насилие, лилась кровь, сюда приходила смерть.