Палач

Двойник Оскара, очевидно, купил «Риал Мэн» у десятого или двенадцатого киоска. У двенадцатого толстого или тощего злого старика. К тому времени двойник уже знал каждую фотографию и содержание интервью. Двойник отсчитал два доллара пятьдесят центов из своих последних денег и купил интригующий его журнал. Затем двойник долго сидел в чахлом сквере, еще и еще раз перечитывая историю Оскара, восхищаясь Палачом и ненавидя его.

«Я тоже мог бы быть Палачом… Я не хуже, я лучше, у меня хороший член, и я тоже знаю, как приступить к женщине… Ведь я привязывал Барбару к постели… я умею, я могу… Этот бастард…»

Оскар представил себе, что обложка «Риал Мэн» висит где-то над кроватью его двойника в бессолнечной комнатушке, выходящей окнами на бегущий по черной ржавой эстакаде сабвей, и, может быть, у Палача на обложке выколоты перочинным ножом глаза.

— После публикации «Выбора Елены» я тоже получил свою долю анонимных звонков и угроз, Оскар. Это непременная привилегия знаменитости. Я бы на твоем месте вел себя осторожно, но не переоценивай опасности. Среди сотен известных музыкантов убили только Джона Леннона. У этих истериков, «двойников», как ты их называешь, у одного на сотню тысяч только хватает храбрости или безумия, назови это как хочешь, осуществить свои угрозы. В основном они удовлетворяются учащенным дыханием в телефонную трубку или доморощенной вуду-церемонией в кустах Централ-парка…

Стив Барон отпил большой глоток блади-мэри и участливо посмотрел на Оскара. Они сидели в баре «Знак Голубя», оба в белых пиджаках, на Оскаре были еще белые брюки и белые туфли. Белая одежда всегда безошибочно свидетельствовала о том, что у Оскара паршивое настроение.

Оскар последовал примеру Стива — он также пил терпкий, приятно-крепкий блади-мэри, отхлебнул глоток и посмотрел мимо Стива в чуть приоткрытое французское окно, выходящее на июньскую нью-йоркскую улицу. Проходящий мимо парень в рваных джинсах и такой же куртке, с длинными, забранными в пучок и перевязанными красным платком волосами, остановился и, приподнявшись на цыпочки, попытался заглянуть вглубь, в бар.

— Может быть, это он…

Стив Барон повернулся и, оглядев уже удовлетворившего свое любопытство и удаляющегося джинсового длинноволосика, отрицательно покачал головой.

— Нет, это старый хиппи, осколок поколения шестидесятых годов. Однажды он двинулся от нечистого спида или еще какой-то химической гадости, проданной ему криминалом драг-пушером, и с тех пор у него осталось ровно столько здоровых клеток в мозгах, чтобы дергать струны гитары, корпус которой украшен переводными картинками.

— Вот как ты его ловко определил, — рассмеялся Оскар. — Профессионально-писательски.

— Не составляет проблемы, Оскар. Ты забываешь, что я родился в этой стране. Нам удалось создать новый тип человека — человека-копию. Кажется, даже советским коммунистам этого не удалось сделать за шестьдесят с лишним лет. Мы же отлично справились с задачей. Только несколько человеческих типов разгуливает по территории пятидесяти штатов Америки.

— К какому типу ты относишь меня, Стив?

— Ты «аутсайдер». Иностранец. Вне системы.

— Спасибо…

Стиву, казалось, передалось тревожное и хмурое настроение Оскара. Он с брезгливым выражением лица осмотрел входящую в бар компанию, состоящую из трех бизнес-вида мужчин и двух некрасивых женщин среднего возраста.

— Пять часов. Бизнесмены, окончив дневной труд, пришли выпить со своими секретаршами. Мир скучен… Характеров как таковых нет. В сущности, не о ком писать книги… Разве у этих джентльменов могут быть страсти, Оскар? — Стив вздохнул.

Оскар обвел глазами компанию, с осторожным гоготком размещающуюся за двумя столиками… Может быть, адвокаты… коллеги паука Роджера Мендельсона. Серые, несмотря на июнь, лица, слишком тяжелые для лета костюмы…

— Кажется, представители самой популярной в Соединенных Штатах профессии. Школа, приличный университет, место в хорошей адвокатской фирме… Ничего интересного для писателя, Стив… В герои твоих будущих книг джентльмены, разумеется, не годятся. Но им, я уверен, никто не звонит и не стонет в трубку: «Ты — мертв…»

— Может быть, «голос» — муж одной из твоих клиенток?

— Как правило, у моих девочек нет мужей, а если и есть, эти мужчины не способны на такую ненависть, какая выливалась на меня из трубки. Они счастливы, что я занимаюсь их женщинами. Они свободно могут уделять все свое время любимому ими бизнесу или предаваться мелким грешкам.

— Охотиться за собственными детьми, например… Ты знаешь, Оскар, у меня есть приятельница-психоаналитик. Она утверждает, что около двадцати пяти процентов американских женщин начали свою сексуальную жизнь с инцеста… «My heart belongs to daddy…» [3]

— Так много? Каждая четвертая! А ты жалуешься, что не о чем писать, Стив, нет больше характеров…

— Ах… — Лицо Стива было теперь совсем розовым от четвертого блади-мэри. Розовым и хмурым. — Серьезная литература умерла. Умерла вместе с религией и моралью. Давно уже стало невозможным всерьез рассуждать о нации, например… обо всем том, о чем великие писатели вроде графа Толстого или Флобера были способны распространяться на тысячи страниц. Какие Анны Каренины, какие мадам Бовари, что за проблема верности мужу, изменять или не изменять, если каждая четвертая женщина, проходящая мимо нас на улице, девочкой еблась со своим отцом…

Стив выглядел по-настоящему расстроенным, посему Оскар издали показал официанту на их пустые бокалы.

— Может быть, женщины врут психоаналитикам? — робко предположил Оскар. — Сочиняют? Выдают желаемое за действительность? Хотят быть оригинальными? Ведь основная проблема личности — не сделаться копией, суметь противостоять унификации, суметь быть оригиналом…

— В конечном счете это и самый приятный способ жизни. — Стив наконец позволил себе улыбнуться.

— Но и самый опасный.

Оскар подумал об оригинальной личности Палача. И об обложке «Риал Мэн» с портретом Палача, висящей в комнате, окна которой выходят на эстакаду сабвея. О портрете с выколотыми глазами.