Австралийские рассказы

— Джеффри, — сказала она неуверенным голоском.

— Да, дорогая?

— Я хочу сказать тебе что-то не совсем приятное.

— Скажи, раз уж ты подумала.

— Мне кажется, просто… просто задето твое тщеславие.

— Мое тщеславие?

— Джеффри, ну разве ты не видишь, — никто из них не обидел тебя, и все-таки ты зол на них. Просто потому, что они решились попросить тебя о чем-то. Вот и все…

— Нет, это не все! Ни на кого из них я не зол. Я зол на того… того предателя.

— Ш-ш! Не повышай голоса, дорогой. Признай по крайней мере, что свою злость ты срываешь на них. Подожди, послушай. Я пытаюсь помочь тебе. Скажи мне: ты поздравил Элен, когда она сказала, что выходит замуж?

— Мне было не до этого.

— Видишь? Не поздравил. Как ей было обидно! Она такая прелесть, но в ту минуту, когда она перестает быть полезной, ты нападаешь на нее, и на других тоже. Да, я знаю, они всего лишь слуги. Но меня это беспокоит. А если бы это были друзья? Или даже… ближе? Я не знаю…

Олифант внутренне содрогнулся. Худшие страхи снова нахлынули потоком. Худенькая фигурка Луизы в его объятиях стала странно невесомой. Раскрылась бездна…

— Луиза, — сказал он, глядя на нее тяжелым взглядом, — ты разговаривала с этим человеком?

— Сезонным рабочим? Да, я видела его. Наши люди называли его «Пророком».

— Как получилось, что ты говорила с ним?

— Просто в субботу утром мистер Деннис прислал его чинить садовую ограду.

Стараясь смягчить напряжение, Луиза смешно сморщила лицо.

— И ты можешь не ревновать. Он стар, как Мафусаил, и грязен, как ирландский поросенок.

— Мне также сообщили, что он очень образован.

— Чудесно! Ручаюсь, это Мак-Дэф!

— Да. И заметь, что вслед за этим Мак-Дэф попросил прибавку.

Луиза свистнула.

— Ну, будь добра, расскажи мне, что этот… э-э… «Пророк» говорил тебе?

— Но к чему? Какое это имеет значение?

— Пожалуйста, расскажи. Из чисто академического интереса.

— Ну хорошо — академически, только академически. Он сказал, что каждый создает себе дом по своему подобию. Я случайно заметила, что тебя всегда очень заботят изгороди, а он ответил, что ничто так не выражает характер человека определенного типа, как вид и состояние изгородей, которыми он окружает свой избранный клочок божьей земли. Тогда я не смогла понять его. У него такая милая улыбка и ужасно мудрый вид. Мне почему-то казалось, что он втайне смеется надо мной. Но сегодня я начинаю понимать, что он имел в виду. Ты как-то… подожди, что случилось?

У него захватило дыхание, и в тот миг, когда сердце сжалось от первого ледяного предчувствия последней непоправимой катастрофы, в комнате зазвонил телефон. Вместо того чтобы взять трубку, Олифант неожиданно притянул Луизу к себе и прижался губами к ее волосам.

— Луиза, дорогая, если я потеряю тебя, твое уважение…

— О чем ты говоришь?

— Этот человек отравил все.

— Джеффри, не говори глупости! Ты расстроен. Телефон…

— Ну и пусть.

— Но ведь войдет Элен…

Она осталась у стола, с любопытством наблюдая, как он идет к телефону.

— Это Боб Эйчесон, — сказал он, прикрыв трубку рукой; выражение его лица вдруг стало настороженным.

— В чем дело? — шепнула она.

— Ваш «Пророк» объявился в Мабуде. Ищет работы. Боб хочет знать, на что он годен.

— Джеффри, как странно!

То, что Джеффри в эту минуту не смотрел на жену, явилось для него окончательным несчастьем. Но он не отрываясь смотрел в пол и вдруг начал медленно улыбаться легкой иронической улыбкой. Луиза предупреждающе вскрикнула, но и это не спасло его. Он невольно поднял руку, призывая ее к молчанию. И она услышала, как он намеренно приветливым и спокойным голосом сказал:

— Нет, Боб, я только что вернулся. Я сам не видел его, но не сомневаюсь, что он годится. Если хотите, Деннис позвонит попозже. Что? Ну, пожалуйста. Я не слышал жалоб на него. Наоборот, они тут все слезами обливались, когда он ушел. А? Да, я знаю, но ведь эти господа нигде не задерживаются больше недели-двух. Заняты? Да, знаю, но он поможет… Ну, для того чтобы ловить овец, вряд ли нужен диплом. Но смотрите не сваливайте потом на меня, если… А? Я просто предупреждаю вас, снимаю с себя ответственность! Я не видел его. Я просто говорю вам… Ладно… Что такое? Да, в любое время. К завтраку? Хорошо, мы будем дома. Всего, Боб!

Олифант все еще улыбался, когда Луиза подбежала к нему.

— Джеффри, ты порекомендовал этого человека Эйчесону?

— Дорогая…

— Ты умышленно… О Джеффри! Значит, в конце концов он был прав!

И только тут до Джеффри дошло, что он нечаянно подтвердил правоту и непогрешимость «Пророка» Пандалупы.

Луиза теперь тоже потеряна, и ничто и никогда уже не будет как прежде.

Тонны работы

Перевод Б. Каминской

Большой двор. Середина зимы. Пятница. Восемь часов утра. Раздается удар колокола.

— «Вторые», сюда! — кричит кто-то в шутку. Никто не смеется. Не до смеха.

Уже пятница, а с понедельника пришло только пять пароходов. Вчера был день получки, — такой маленькой очереди у окошечка не видывали много месяцев. Пять пароходов, несколько дней работы на каждом — и четыре тысячи человек.

Но сегодня слухи о долгожданном караване судов стали, пожалуй, более упорными, правдоподобными.

В огромном мрачном сарае царит напряженное ожидание. В дальних отделениях ждут «Джеки», «вторые», «дикие», «пустышки», — шум четырех тысяч голосов, шарканье восьми тысяч ног заглушают звон колокола. Но зато видна стрелка часов — она показывает, что час настал, и тревожные взгляды обращаются к конторам.

Портовый невольничий рынок открылся! Игра в карты за длинными столами вяло прекращается. Начинается неторопливое, чуть заметное движение в сторону помостов. Сегодня! После стольких голодных дней… Наверняка сегодня! Два парохода уже стоят у речного причала. Большое торговое судно у среднего пирса. В порту стоит «Звезда». В Вильямстаун прибыл японский пароход компании Мару. Работа!

Джо Крид, один из «вторых», притопывает ноющими ногами и старается поглубже втянуть в воротник пальто свою худую шею. Вчера никакой получки. На прошлой неделе тридцать пять шиллингов. И столько людей в таком же положении! Джо прикидывает, взвешивает. Пять больших судов. Не так уж плохо для начала. В обычное время что-нибудь перепало бы уже рано утром. Но сегодня это не выйдет. Слишком много желающих. После такой плохой недели «первые» возьмутся за все. Пожалуй, только не за «Мару»: «Мару» может остаться. Но даже тогда… Уже в сотый раз за это утро Джо всматривается в море теснящихся людей. Так много молодых оживленных лиц, крепких тел. Все молодые пройдут раньше, чем он. Пятьдесят лет — здесь это помеха, даже если очень хочешь работать. Смена длится двенадцать часов, а труд очень тяжел.

Пока идет набор, Джо, как обычно, вспоминает «Хижину дяди Тома». Разница не так уж велика. Все дело только в том, кто стоит на возвышении. На невольничьих рынках рабы стояли на помосте и смотрели вниз на хозяев. Здесь хозяева стоят на помосте и оглядывают сверху рабов. Белые и черные. В былые времена белые щупали мускулы рабов. Ну а здесь…

— Идут!

— Не зевай — подняли перекладину!

Хватит размышлять, Джо. Это уже действительность. Австралия 1940 года. Полезай на загородку, оттуда ты сможешь наблюдать, что происходит у привилегированных «первых», аристократии портового невольничьего рынка.

Да, сегодня утром будет работа. Двое в белых воротничках пробираются сквозь толпу рабочих. Они взбираются на помосты, стоящие поодаль один от другого. Черные дощечки взлетают, как флаги. На них написано мелом:

«Австралийская звезда». Железнодорожный причал. 9 часов».

«Гульбурн». Северный причал 6. 8 часов 30 минут».

Две хороших работы. Люди стоят молча и неподвижно. Когда белый воротничок указывает на кого-нибудь из них, один за другим они делают шаг вперед. Квадратные коричневые карточки обмениваются на белые бумажки.