Меловой крест

Мертвый Юрок походил на квартальную потаскуху, спьяну перепутавшую день с ночью и накрасившуюся днем так, как она обычно красится перед вечерней охотой на клиента.

Косой солнечный луч, изредка стрелявший по земле из огненно-синих разрывов между тучами, неуместно веселил складки на лице покойника и придавал ему выражение комической сосредоточенности.

Создавалось впечатление, что мертвец вспомнил начало чрезвычайно забавного анекдота, но никак не может припомнить финала, и теперь, мучаясь, напрягает все силы, чтобы вытащить из закоулков памяти концовку, без которой история полностью теряет свою юмористическую целесообразность и остроту.

Все, казалось, говорило о том, что Юрок еще не совсем отошел от жизни живых людей, но в то же время еще не успел втянуться в мир потусторонний.

Чтобы устранить это несоответствие, необходимо было что-то предпринять. Например, оживить Юрка. Или предать его тело земле.

Поскольку первое было не выполнимо, все остановились на втором.

Внезапное появление на кладбище очень длинной легковой машины, медленно плывущей по грязной дороге, на время отвлекло нас от мыслей о предстоящей развязке затянувшейся процедуры прощания.

Мы, как завороженные, наблюдали за приближающейся машиной. А она, поравнявшись с нами, остановилась, и из нее вылезли четыре фигуры в черном.

Сначала лихо выскочил водитель в фуражке, затем распахнулась задняя дверца машины, и из нее, почтительно поддерживаемый водителем, величественно выплыл известный читателю горбун.

Я видел, как у Шварца остекленели глаза, отвалилась нижняя челюсть и потекла, пачкая красный шерстяной шарф, слюна из раскрытого рта.

Затем из машины вышли Марго и ее сухопутный братец в морской фуражке.

Ни с кем не здороваясь, никого ни о чем не спрашивая, горбун подошел к гробу, постоял несколько мгновений, пристально вглядываясь в мертвое лицо, затем сделал шаг назад. "Неужели плюнет?" — подумал я, но горбун глубоким голосом проникновенно провозгласил:

— Смерть — апофеоз жизни! — затем помолчал, как бы давая возможность жалкой толпе вникнуть в глубокий смысл произнесенной им глупости, и тем же возвышенным голосом добавил: — А жизнь — апофеоз смерти!

Затем, вероятно думая, что это вдова, сунул в руку стоявшей рядом женщине с изможденным лицом толстый конверт, кивком подал знак сопровождающим садиться в машину, и все четверо укатили так же внезапно, как приехали.

— Однако, — озадаченно промолвил детский писатель, потом обвел присутствующих сумасшедшим взглядом и сделал рукой отмашку.

Поплевав на ладони, два мужика закрыли гроб крышкой. Звонко и бодро застучали молотки. Затем, почтительно матерясь, могильщики опустили гроб в могилу.

Пачкая руки, мы бросили в могилу комья глинистой земли и услышали дешевый фанерный звук. Мне стало стыдно…

Не дожидаясь конца церемонии, мы пошли по направлению к выходу. Как бы подгоняя нас, в спину дул колючий ветер, заставляя вспомнить о целебных свойствах спирта.

— Блядская жизнь, блядская смерть… — вздохнул Шварц.

— Не обобщай, — попросил я.

— Ты не подумай, я не Юрка имел в виду… А всех нас.

— Тем более не обобщай…

— Интересно, кто эта баба с зобом? — простуженным голосом спросил Алекс.

Я задумался.

— Черт ее знает… Может, из-за нее Юрка когда-то поперли из АПН?

— Вы знаете, — грустно сказал Шварц, — я решил опять склещениться с Майкой.

— Склещениться?

— Ну, сойтись…

— А как же твоя милиционерша?

— А ну ее к черту… Мне Майка носки стирала… А какие она борщи варит!

— Из-за этого?..

— Не только… Видишь ли, для меня главное, чтобы женщина меня понимала. А эта курва, Сара, всю дорогу смеется! Даже в постели… А меня это, как вы понимаете, раздражает. В конце концов, Сару можно оставить в качестве друга семьи. Так все делают… Это сейчас модно… Познакомлю ее с Майкой… И потом, здорово, что она работает в милиции, это всегда может пригодиться.

— А вдруг Майка откажется возвращаться?

— Еще чего! Я уже с ней договорился…

— Договорился?..

— Да, я сказал, что она мне нужна.

— И она?..

— Будет лечить меня от депрессии… Слушайте, — вдруг вырвалось у Шварца, — какое же это паскудство, заявиться на похороны!.. Я говорю об этом треклятом горбуне…

Алекс широко раскрытыми глазами посмотрел на Шварца:

— Так этот ненормальный тип и есть тот самый горбун? То-то я подумал, что это за козлы лезут из машины…

— А ты откуда знаешь про горбуна? — спросил Шварц у Алекса.

— От него, — Алекс показал на меня.

— А ты откуда?

— От верблюда… — ответил я и показал на Алекса.

Сёма в изумлении закрутил головой.

Пришлось рассказать Шварцу, как я побывал в гостях у страшного горбуна.

— Ну все, теперь мне хана… — застонал Шварц. — Этот ублюдок точно прибьет меня: он видел нас вместе…

— Не бойся, — сказал я, — он уже никогда не тронет ни тебя, ни меня…

Мой уверенный тон немного успокоил Шварца. Видимо, он вспомнил, что я — апробированный обладатель уникального дара…

Откуда у меня взялся этот уверенный тон?..

— Как представлю себе, — вздохнул Алекс, — каково сейчас Юрку там, в

темноте, под заколоченной крышкой… Так мороз по коже и подирает… до самых яиц.

— К твоему сведению, Юрку сейчас на все это наплевать… — сказал я.

— Интересно, где сейчас настоящий Юрок? — задумался Шварц.

— Что ты имеешь в виду?

— Так… Ведь то, что сейчас было предано земле, лишь оболочка, а душа…

— Вы что, сговорились, идиоты?!

На маленькой площади перед кладбищем философ из народа продолжал без особого успеха торговать астрами. Невдалеке от него стоял уже знакомый черный автомобиль, и из выхлопной трубы его поднималась вверх пушистая струйка белого дыма.

От машины отделился водитель и, держа фуражку в левой руке, быстрым шагом направился к нам.

— Господин Трубачев просит вас пожаловать в салон, — сказал он вежливо, обращаясь ко мне.