Отдайте мне ваших детей!

Время от времени он подходил к какой-нибудь особенно шумной клетке, садился на нее верхом и просовывал вниз булавку — только ради удовольствия поглядеть, как птица дергается и лихорадочно цепляется за клетку, не понимая, откуда появляется острие.

— Сташек, Сташулек? — проговорил вдруг голос из-за драпировок, на удивление нежный и ласковый.

Это проснулась принцесса Елена. Она все еще ничего не знала о господине Таузендгельде, но начинала волноваться, терять терпение и хотела поговорить со своим обожаемым, удивительным племянником: — Сташее-ееек?

Мальчик оседлал другую клетку. В ней сидел дрозд с красивым желтым клювом. Сташек так крепко сжал ляжки, что в низу живота приятно защекотало, и медленными движениями, словно копая, просунул иголку между ногами. Дрозд завертелся, подволакивая раненое крыло. Он тащил крыло по кругу, по кругу, словно оно заменяло секундную стрелку на часах. Ор из других клеток сделался невыносимым: стена звука.

Принцесса Елена почуяла неладное. Она прокричала сквозь птичий гам:

— Сташек? Поди сюда, милый! Что ты там делаешь? Иди, иди сюда, ми-илый!

Он стал быстро ходить от клетки к клетке, опрокидывая их на пол, тыча и коля булавкой птиц, которые пытались удержаться в воздухе, беспомощно хлопая крыльями. Игла скользила в липкой ладони. Ему приходилось все время перехватывать ее. Наконец он выпустил булавку, оторвал дверцу и просунул внутрь всю руку.

Два лесных голубя вылетели из клетки, он почувствовал, как их шуршащие крылья задели ладонь с тыльной стороны; один голубь клюнул его между пальцев.

Сташек вытащил руку, взглянул вверх и увидел в дверях комнаты Регину. Она стояла полностью одетая, с чемоданом в руке; на ее лице было такое выражение, словно она уже давно стоит тут и ждет, когда же он посмотрит в ее сторону.

Она сказала только: «Ты дьявол, дьявол»— и улыбнулась, словно получила подтверждение того, о чем давно знала.

Везде лежали мертвые птицы. В складках ковра под стульями и под столом в гостиной, вдоль плинтусов в коридоре, на пороге кухни. У порога, глядя на мачеху, стояло Дитя. Руки, держащие мертвого попугая, были скользкими от крови. На шее, щеках и вокруг рта тоже была кровь; кровавая маска исказила черты его лица, придав ему умеренно испуганное выражение, которое могло сойти за невинность.

Но в глазах невинности не было. Дитя наблюдало за Региной с выражением всегдашней жадной, почти страстной ненависти. Регина схватила мальчика за руку, прежде чем он успел снова поднести ее ко рту, бросила взгляд на окровавленное птичье тельце с жалкими тощими лапками, воткнутыми в пух на брюшке, и швырнула трупик госпоже Кожмар, возникшей вдруг в комнате, где лежала принцесса Елена. Госпожа Кожмар все еще держала в занесенной руке совок для мусора:

— Пришли еще просители, госпожа Румковская! Что мне делать?

Регина не ответила. Она втолкнула мальчишку в комнату, куда его уводил председатель и где хранился сундучок с его отвратительными картинками. Тщательно заперла за собой дверь и сунула ключ в карман платья. Когда она вернулась в прихожую, там был Хаим, бледный как полотно; за его спиной стоял Абрамович с остатками штаба. Именно Абрамович произнес то, что Хаим, открывавший и закрывавший рот, так и не смог выговорить:

— Гертлера взяли;

да сжалится над нами Бог Израиля — Гертлера взяли!

Они привезли с собой и тело господина Таузендгельда; и доктор Гарфинкель немедленно раздвинул драпировки, чтобы дать дико закричавшей принцессе Елене новую дозу морфина. Но Регина думала только Гертлере. Она сидела в коридоре со своим чемоданом и ждала человека, который никогда больше не вернется, но который единственный из всех мог связать ее с ее погибшим братом.

В кабинете плакал председатель:

— Он был мне как сын, почти как родной сын…

А в своей комнате среди чудовищных картин, сложенных из мертвых и покалеченных птиц, сидел мальчик — и смеялся.

~~~

Служащие и директора фабрик гетто!

(Господин Ауэрбах, прошу садиться.)

Я давно уже намеревался поговорить с вами, но из-за начавшихся сложностей обращаюсь к вам лишь сейчас. Я буду говорить медленно и внятно, чтобы даже те, кто не знает немецкого, поняли мои слова — сами или с помощью других.

Мне стало известно, что в гетто происходят волнения. Насколько я понимаю, происходят они в первую очередь из-за махинаций, имевших место при распределении продуктов питания. Само собой разумеется, что вопрос распределения продуктов должен решаться в первую очередь в пользу немецкого народа, потом остальной Европы, и в последнюю очередь — евреев.

С тех пор как я три с половиной года назад принял на себя управление этим гетто, одной из моих главных задач стала доставка провизии. Вы и понятия не имеете о том, какое это колоссальное напряжение — каждый день находить заказы для гетто. Жителям гетто гарантированы продуктовые пайки, только если они будут работать.

Признаю: некоторые формы распределения, введенные моими еврейскими доверенными лицами, стали приносить пользу тем, у кого уже была еда, — за счет тех, у кого ее не было. Имели место безобразные злоупотребления, когда люди жадно забирали себе, или даже хуже — распродавали, то немногое, что попадало в гетто. С тем чтобы раз и навсегда положить конец этой черной торговле, я объявил ранее действовавшую систему талонов недействительной и ввел единую систему распределения дополнительных пайков. Отныне у тех, кто работает не менее часов в неделю, будет стоять в трудовой книжке штамп «L» (то есть «Langarbeiter»), и я здесь и сейчас заявляю: долг каждогоRessort-Leiter’a — следить за соблюдением новых правил; заверяю вас, что любая попытка сжульничать с этими документами или выписать их на имя отсутствующих людей приведет к последствиям, о каких жулики даже не подозревают, — им придется покинуть сцену Жизни, на которой они выступают. [28]

Это касаетсяне только Ressort-Leiter’ов, это касается каждого, кто принимает решения о проверках [die Prüfungen], и всех, кто выписывает справки о занятости.

Служащие, представители департаментов и секретариата!

Скоро уже четыре года, как вы живете за колючей проволокой. Все это время некоторые из вас вели разговоры о том, что положение изменится. Могу вас заверить: этого не произойдет. Руководство [die Führung] в Берлине настроено твердо и решительно. Мы победим в этой войне, вести которую нас вынудили враги германского народа.

Поэтому я хочу, чтобы вы поняли: надзор за гетто — дело полиции, и ответственность за него лежит главным образом на крипо и господине Ауэрбахе; он и СД могут, если захотят, передать некоторые полномочия органам правопорядка гетто. Мы всегда удачно сотрудничали с Давидом Гертлером. К сожалению, Гертлеру пришлось покинуть гетто. Его преемником станет Марек Клигер. Клигер постоянно поддерживает связь с нами и службой безопасности. Поэтому подчеркиваю: когда специальное подразделение [Sonderabteilung] проводит обыски в домах — что в будущем будет происходить все чаще, — эти обыски санкционированны, все они одобрены нами, и обязанность зондеркоманды — конфисковывать вещи и забирать людей, пытающихся уклониться от выполнения правил, которые отныне распространяются на все предприятия гетто.

Что касается промышленности, то хочу упомянуть о дополнительных требованиях и обязательствах, с которыми нам приходится считаться. Начавшиеся проверки [die Prüfungen] — и, следовательно, наем бывших конторских служащих в трудовые бригады для работы в гетто и за его пределами — будут продолжаться. Очень скоро нам понадобятся пятьсот рабочих для проекта, спущенного отделом министерства Шпеера [Rustningsministeriet], который занимается возведением временных жилищ в пострадавших от войны областях Рейха; наши фабрики будут лить гераклитовые плиты для этих домов.