Идеальный финал (СИ)

— Я не хочу уезжать от тебя — произнес молодой человек, которого уже полностью забирала в свои руки тоска и грусть, заставляя его голос дрожать, будто горящий костер, впитывающий в себя ветер.

— Потерпи, маленький мой — Саманта поцеловала парня — Совсем немного и мы будем вместе, всегда. Ты мне веришь?

— Я буду очень скучать — глаза Джимми немного намокли, увидев кабину железного монстра, что увезет его в холодный город боли и непонимания.

— Тебе пора?

— Да — с тоской в минорном голосе ответил парень.

Девушка подняла голову, смотря в глаза парня, ей уже было плевать на людей, которые так небрежно проходили мимо, задевая плечами. Она прислонилась устами к губам Джимми и нежно слилась с ним в едином поцелуе, словно рисуя путь, где встречаются две души. Великолепно. Сердце Джимми наполнялось любовью, все тяжелее разбивая цепи, окутывающие его душу болью и грустью.

— Я буду скучать — шепотом произнес парень, отстранившись от Саманты — А ты? Будешь вспоминать обо мне?

— Конечно. Мы еще увидимся, поверь. Я люблю тебя, очень сильно

— Ты самая лучшая!

Парень медленно вошел в автобус, заняв свободное место у окна. Двери закрылись, и колеса транспорта расчертили дорогу. Джимми видел грустный взгляд Саманты, которая провожала его в долгий, нудный и очень печальный путь. Вскоре, она пропала из вида. Джимми надел наушники и полностью погрузился в мир переживаний и эмоций. Грусть витала в воздухе, рисуя узоры из тонких линий паутины. Разочарование сменяли маленькие капельки влаги, собравшиеся в уголках глаз. Самое сложное было не то, что ему вновь предстоит быть так далеко от своей девушки. Мысли Джимми уходили глубже в проблему, погружаясь в нее с головой. Ведь, расстояние от него до любимой — тяжелая вещь. Теперь Джимми понимал, что ждет его по приезду в холодный «К». Кучу вопросов, крики, лживые друзья, вопросы, оскорбления — ужас. Но самое главное — это ссоры с любимой женщиной из-за странных голосов в голове, из-за картин измен, что проносятся молниеносно, разрывая тонкую грань спокойствия. Боже. Ведь, только рядом с ней, они затыкаются, уходят из головы, оставляя лишь любовь, чувства. Рядом с ней, Джимми никогда не чувствовал себя плохо, он забывал обо всем: о криках Кэтрин, о лжи, которую Картер так старался вливать ему в уши, о своих мучениях, о мире, что сам для себя придумал, и «Иллюзорий» не беспокоил его душу.

За окном мелькали деревья, покрытые золотой тканью листьев, пролетали машины, скрывая под кожей металла сотни, куда-то вечно спешащих, людей, и маленький дождь падал с небес, омывая, обволакивая сырой холодный асфальт.

Глава 11. «Смерть, как рождение новой жизни».

«21 сентября 2011 года.

Здравствуй. Прошло так много времени с тех пор, как я был здесь. Я вернулся с «С». Познакомился с родителями Саманта, с мамой. Милая женщина. Вообще эти два дня прошли отлично. Так быстро пролетели. Но знаешь, я готов отдать свою жизнь мгновенному исчислению, если только она будет со мной все эти годы.

Отношения на расстоянии — бред. Их выдумали глупые романтики, чтобы как можно выше превознести любовь. Все эти крепкие чувства, верность — чушь. Они создали то, что наоборот убивает в людях любовь, доказывая ее неспособность к жизни, ее слабость, если угодно. Любые чувства слишком хрупки, чтобы перевозить их из города в город, из автобусов в поезд. Слишком много нервов и сил приходится отдавать этому делу. Обычные люди не способны на такое. Может смысл любви и есть в том, что это очень хрупкая деталь человеческой жизни? Прочные чувства, крепкая любовь — бред. Подобное не может быть крепким, в противном случае его бы просто не было. Не было кайфа, который получаешь от прикосновений, наслаждения, которое дарят слова и диалоги. С каждым движением мы добавляем тяжести в хрустальную вазу. Иногда это правильные мысли и поступки, иногда тяжелые и мерзкие слова и аргументы. Чтобы пронести чистую любовь, через всю свою жизнь, нужно освобождать неправильные детали, удалять их, заменяя более легкими, но такими грациозными вещами. Любовь — работа ювелира. Именно работа, потому что это не труд. Ты прикован к этой вазе, не можешь жить без нее, существовать как материально, так и духовно. Любовь — хрупкий, но самый важный, элемент человеческого «Я». Потрясающе.

Знаешь, я побыл в доме Саманты, познакомился с ее мамой. Можно ли это считать гарантией того, что она навсегда останется со мной? Думаю, да. Это был большой шаг. Я надеюсь, что скоро перееду к ней. Мы снимем уютный домик, неподалеку от лесного массива, будем жить, быть может, появятся дети, которым отдадим всю свою любовь, душу. Это будет великолепным исходом моих мучений. Я сделаю все, что будет зависеть от меня, обещаю.

Что касается голоса в моей голове, то он давно не появлялся, после последней дороги домой. Я знаю, он сидит внутри, выжидает момента, но я никому не говорю об этом. Я сам с ним справлюсь. «Иллюзорий» всегда тянет меня к себе, в нем круто. Я могу укрыться там от многих проблем, увидеть что-то новое, придумать картины, которые иногда меня пугают, иногда они рисуют так великолепно, что я даже не могу отвести от них взгляда. Это прекрасное место, я благодарен тебе, своей душе за то, что вы подарили мне такой подарок. Стихи не писал уже давно, как-то все времени не нахожу. Сегодня попытаюсь внести что-либо новое, но ничего не обещаю. Хм. Так странно, я рассказываю тебе все, что происходит в моей жизни, и ведь ты — бумага, которую наполняю грустью, злобой, ненавистью, меланхолией. Говорю с тобой, как с живым человеком. Спасибо».

Джимми отложил дневник в сторону, а сам откинулся в кресле, закрыв глаза. Каждый раз, когда парень записывал свои мысли в тетрадь, он возвращался пустым в душе. Маленькую частичку себя молодой человек оставлял внутри страниц, одаривая их переживаниями и жизнью. Поэтому, каждый раз, его снова тянул «Иллюзорий», забирая разум в свои липкие лапы.

Реальность мало по малу переставала существовать, и Джимми, в своих мечтах, снова оказался в том прокуренном баре, чтобы последний раз внести свои изменения в такое мертвое и мрачное место. Он чувствовал себя тем особым художником, который лишь взмахом тяжелой кисти меняет все вокруг, заменяет ночь — утром, мрак — светом, зло — добром, и наоборот. Но Джимми не мог себя им провозгласить, ибо в такие моменты, парень мало чего контролировал, в меняющейся обстановке здания.

В этот раз, в заведении было очень уютно и как-то по-домашнему тепло. Теперь оно больше напоминало бар, нежели специально отведенное место для талантов, их угасания или наоборот яркого процветания. Сцена была по-прежнему той же величины, и на ней все так же красовались старый микрофон и рояль, с поломанными клавишами, уже покрытыми пылью, так как очень давно ни чьи талантливые кончики пальцев их не касались. В зале же все было по-другому. Большой, длинный, но не высокий прилавок находился около дальней стены заведения. За ним стоял высокой мужчина пятидесяти — шестидесяти лет. Морщинистыми руками он ставил заказы посетителей на круглые подносы черного цвета, которые вскоре забирали юные девушки и относили к нужным людям. Белая рубашка украшала его тело, а на глазах находились большие очки. Помещение наполняли сигаретный дым, тихие разговоры. Круглые столики коричневого цвета, которых имелось около десяти штук, были неровно, даже любительски, покрыты слоем лака. Около каждого из них, стояла пара черных кресел, обтянутых кожей. В них усаживались различные люди. В основном это были молодые парни и девушки, одетые в пиджаки и платья. Они показывали всем своим видом, как много получили от жизни. Это и было странным, такое заведение и в нем эти люди. Возможно, Джимми лишь хотел, хотя бы в своих мечтах, вообразить, нарисовать мир равных людей. Они тихо разговаривали, попивая напитки в высоких бокалах, лишь изредка поглядывая на сцену, готовую впустить в себя всю гениальность продуманного образа. За окнами бил, то снег, то дождь. В этом выборе, часть Джимми, так и не могла определиться. Около сцены находился небольшой музыкальный автомат. Покрытый пылью, перекрашенный ни один десяток раз, он продолжал дарить тихую музыку скрипки, пианино, рояля этим людям. Пластинки, которые крутились внутри его, менялись самостоятельно. Громкость доведена почти до минимума, но именно это и добавляло ему своеобразного антуража, магии. Над сценой, вместо прожекторов, болталась, на тонком проводе, грязная лампочка, которая зажглась, как только медленные шаги послышались на сцене. Легкий, мрачный, но такой теплый свет стелился по деревянному, плохо покрашенному, полу, который все так же напоминал своеобразные вены.