Тайнопись

— Я ранен, помогите-те-е! — миролюбиво сказал он, пытаясь одновременно и удерживать вывернутое крыло, и мазать рану соком.

Ведьмы хрюкнули:

— Кому ты нужен, тухлятина! Нас в лесу живые дровосеки ждут! — и зашуршали прочь.

Он ругнулся им вслед.

Вокруг гнила болотная топь. Сновали жуки-скороходы. Квакали жабы, скакали лягушки. Звенело комарье. В папоротнике неуклюже переваливалась черепаха. Посреди болота что-то подозрительно булькало и чмокало. Где-то постанывали птицы. Сонно перекликались цапли. Потрескивало в траве. Вспыхивали тускло-зеленым светлячки. И где-то совсем рядом шумно ломилось сквозь кустарник прерывисто дышащее существо: кабан ли спешил к воде, олень ли убегал от своей тени — было не разобрать.

Случайно бес ухватил чье-то мелкое последнее дыхание. Оно напомнило о голоде, который никогда не оставлял его. Он быстро домазал крыло и направился в чащу, то и дело смахивая липнущую на морду паутину. В чаще гуще бесьи кущи…

Просеивая сквозь себя эфир, он шел на привычные запахи смерти. Он опять начал чуять ночь. Всё кругом — одна большая ночная бойня. Жуки, птицы, звери, даже цветы и трава — всё пожирало друг друга. Воздух был словно настоян на смерти. Эта нескончаемая гибель взбудоражила и повлекла в разные стороны. Здесь есть много того, что можно съесть.

Хватая на ходу малые, едва ощутимые вздохи мошкары, гибнущей в клювах птиц и глотках жаб, он вылез к ручью, где лесной кот свежевал тушку мангуста. Увидев беса, кот недовольно заурчал и с проклятиями поволок добычу в кусты, откуда еще долго слышалась его шипящая брань.

Деревья неохотно, даже враждебно пропускали вглубь. Лапы скользили в прелых листьях, влипали в лужи, проваливались в муравейники. Какие-то тени мелькали тут и там. С лиан свешивались сонные, но всегда чуткие змеи. Сновали мелкие гады и большие крысы. Бес уже жалел о том, что забрел так глубоко. Джунгли были чужими, а он тут — лишним.

Неожиданно он услышал шум борьбы, застыл в плюще и стал оттуда вглядываться в темноту. Хриплые рыки усилились. Он почуял аромат крупной смерти и неслышно стал красться вперед. На опушке две пантеры расправлялись с кабаргой: самец рвал оленя за ноги, а самка норовила перекусить горло. Жертва отбивалась. Но самец, урча, уже тянул из распоротого брюха связки дымящихся кишок. Бесу досталось терпкое и шершавое дыхание.

Почуяв его, звери застыли, задрав морды, а потом опять погрузились в тушу. Объели и обглодали кости, остатки зарыли в листву и тут же забылись сытым сном. Он не тронул их, хотя и мог довести до белой горячки, хватая за уши, за хвост и теребя за усы.

Через бурелом он выбрался к разлапистым деревьям. Они всей семьей обступили прогалину и по-братски срослись ветвями. Он растянулся под ними, не обращая внимания на гудение корней, которые сразу же недовольно встрепенулись и заворчали, когда он лег на них. То ли от яда, то ли от усталости, но он чувствовал себя чужим в этих джунглях, где все избегают его, а он шарахается от всех. Хотелось лежать, не вставая. Слипались глаза. Он лежал без движений, хотя еды вокруг было хоть отбавляй…

…Так же мерзко было в ту ночь, когда он был проклят вторично и попал в плен к шаману. Он летел с шабаша в вечных снегах, где лед плавится от соитий, а в зобу спирает от спазм. Он всю ночь мучил одну бледную немочь, доведя ее до того, что она под утро в исступлении бросилась с обрыва в пропасть. Наблюдая за ее нескладным полетом, он даже ощутил что-то вроде жалости к ней. Полетел следом, хотел догнать, но она пропала из вида. Покружив над горным ручьем, бес повернул к своему лежбищу и летел до тех пор, пока вдруг со страхом не обнаружил, что его неудержимо засасывает воздушный омут, всё сильней и сильней. И вот он камнем грохнулся в круг, нарисованный на земле. Шаман стоял возле круга, вытирал пот со лба, как будто только что перенес бревно или переложил очаг. Озираясь и не в силах выползти из круга, бес услышал приказ: «Через Барбале, с Барбале и во имя Барбале — будешь моим рабом! Айе-Серайе! Изыди из круга и следуй за хозяином!»

И тут же крепкая сила опутала его, выволокла из круга, потащила по ухабам и зашвырнула в пещеру, в шкаф, где ждали острый крюк и вечная ночь. Так наступило рабство.

Возясь в ветвистых корнях, укладывая так и эдак больное крыло, кружась, как больная кошка, и воняя прелой псиной, он думал, что в шкафу было не так уж и плохо — тихо и спокойно. И свобода оказалась не такой уж и приятной, какой чудилась из тьмы. И он в недоумении забылся, сквозь дрему чувствуя, как ноет избитое тело и угрожающе топорщатся корни и вздыхает кора сумрачных гигантов. Даже деревья гнали бедного беса прочь!

Глава 6

Шаман ждал брата Мамура около трех часов. И вот на изгибе дороги появился человек. За ним трусил конь с кожаным баулом на седле. Упруго отталкиваясь руками от воздуха, человек бежал длинными прыжками, зажав в руке жезл и вперившись в небо. Он ничего не видел и не слышал. На нем звенели цепи — ими он опоясывался, чтобы не улететь. Шаман стоял как вкопанный. Нельзя окликать брата в беге, он должен сам встать и замереть.

Так и случилось. Но ритм прыжков не сразу покинул Мамура. Некоторое время он шел прерывистым, рваным шагом, постепенно остывая, как котел, снятый с огня. Шаман, не нарушая молчания, спешил следом, волоча на спине мешок с едой. Они отмахали шагов пятьсот, пока Мамуру удалось перевести дыхание и окончательно остановиться. Он утер пот и, поснимав цепи, бросил их через седло. Шаман украдкой искал перемен в лице брата, но их не было.

— Давно ты не оступался с кручи! — сказал наконец Мамур, беря коня под уздцы. — Ничего. Черт качает горами, не только нами.

Шаман обнял брата:

— Каким был твой путь?

— Бог Воби оберегал меня. Вот конь, правда, пару раз споткнулся на переправах. А ты, я вижу, плох. Ничего, вместе мы вырвем тебя из болота.

В пещере шаман водрузил на очаг пузатый позеленевший чайник, в котором заваривал цветочный чай еще их Учитель — после его смерти они поделили его вещи: шаману досталась колотушка, бубен, чайник и хрустальное яйцо, а Мамуру — зеркальце, острый корень дуба и сеть из неизвестного волоса.

Они ели мамалыгу с сыром, зеленые бобы с орехами, сладкий творог с изюмом и сметану с курагой, пили чай с цедрой. Мамур не отказался от стакана вина. Его конь, заглянув в пещеру, выразительно смотрел на стол. Получив зелень и хлеб, он тихо исчез. Было слышно, как он жует и шумно вздыхает снаружи.

Мамур спросил о бесе.

— Я поймал его силком, — рассказал шаман. — Держал в шкафу. Дал за него выкуп Бегеле. Но он сорвался и ушел, как рыба с крючка. Надо наказать его. И себя. Когда поймаю его — то проведу в пещере год, искуплю свой грех! — И он коснулся хрустального яйца, где вспыхнул и погас розовый лепесток.

— Год — хорошая плата, — одобряюще сказал Мамур и кивнул на хрумканье коня. — Мой бес служит мне уже десять лет, и тоже пару раз пытался бежать.

Потом он поинтересовался, какой породы был беглец. Шаман ответил, что так, простой бродячий малый бес. Правда, мог сгущаться до твердого тела или же, наоборот, растворяться в дыме, но больших дел не делал:

— Когда я изловил его, он был наглым и сильным. Шерсть лоснилась, уши стояли торчком, хвост ходил, как у влюбленной обезьяны. Но я держал его в шкафу и сломал его. Он стал покорным, хотя и делал иногда мелкие пакости: гадил в очаг, или клал на стол куски падали, или наполнял чайник кровью, или кидал в похлебку оленье дерьмо, или рвал солому на моей подстилке…

— А на тебя он не нападал? — вскользь спросил Мамур.

— Нет. Бывало, нагонял сонливость, тоску или отвращение. Порой я чувствовал, что теряю память и силы. Но это проходило, я побеждал. Нет, нападать он не смел. Да и не сумел бы… Они сильны против тех, кто лишен помощи…

Раскусывая орехи, Мамур спросил невзначай:

— А раньше он убегал от тебя?

— Пытался как-то. Но я поймал его сам, сетью и петлей. А теперь… Сбежал-то он по моей вине…