Остров в глубинах моря

— Ни один человек не ушел живым из той засады, которую устроили Туссену. Тюрьма не ждала никого — за исключением генерала, а потом и его семьи, которую тоже арестовали, — добавил Пармантье.

— Я знаю, что живым Гамбо не взяли, доктор, потому что он никогда бы живым не сдался. Столько жертв и столько сражений, чтобы в результате победили белые!

— Они все еще не победили. Революция продолжается. Генерал Дессалин только что разбил войска Наполеона, и французы начали уходить с острова. Скоро сюда придет еще одна волна эмигрантов, на этот раз — бонапартисты. Дессалин призвал белых колонистов возвращаться на плантации — они нужны ему для восстановления того богатства, которым раньше славилась колония.

— Эту сказку мы слышали уже не раз, доктор, то же самое делал и Туссен. Вот вы бы вернулись в Сан-Доминго? — спросила его Тете.

— Моей семье лучше здесь. Мы останемся. А ты?

— И я тоже. Здесь я свободна, а очень скоро станет свободной и Розетта.

— А она не слишком молода, чтобы получить свободу?

— Мне помогает отец Антуан. Он знает вдоль и поперек всю Миссисипи, и ни один судья не осмелится отказать ему в просьбе.

Той ночью Пармантье спросил Тете о ее отношениях с тетушкой Розой. Он знал, что, кроме того что Тете помогала ей принимать роды и проводить самые разнообразные лечебные процедуры, она же помогала и готовить лекарства, а его очень интересовали рецепты. Она помнила большинство из них и заверила его, что они не сложные и что ингредиенты можно было бы покупать на Французском рынке у «докторов листьев». Они говорили о том, как остановить кровотечение, сбить температуру и избежать инфекции, о настоях для очищения печени и растворения камней в желчном и мочевом пузыре, о солях от мигрени, о травах, вызывающих аборты и прекращающих бели, о мочегонных и слабительных средствах, о формулах для укрепления крови — все это Тете помнила наизусть. Они дружно посмеялись над настоем красной смородины, которым креолы пользовались для лечения всех своих болезней, и были согласны в том, что познания тетушки Розы очень бы здесь пригодились. На следующий день Пармантье явился к Виолетте Буазье с предложением дополнить ее предприятие по изготовлению лосьонов красоты несколькими лекарственными средствами по рецептуре тетушки Розы, которые Тете сможет готовить на кухне, а он обязуется выкупать в полном объеме. Виолетта не стала долго раздумывать, это дело показалось ей выгодным для всех: доктор получит свои лекарства, Тете сможет заработать, а она будет иметь все остальное, причем без малейших усилий со своей стороны.

Американцы

В те дни Новый Орлеан был потрясен невероятнейшим известием. В кофейнях и тавернах, на улицах и площадях крайне встревоженные люди собирались и обсуждали пока еще не подтвержденную новость о том, что Наполеон Бонапарт продал Луизиану американцам. Проходили дни, и возобладала мысль, что это всего лишь инсинуация, хотя все вокруг продолжали рассуждать о проклятом корсиканце: «Вспомните, господа, что Наполеон-то — выходец с Корсики, ведь он, собственно, и не француз — тот, кто продал нас кентуккийцам». Это была самая масштабная и дешевая продажа земель в истории: более двух миллионов квадратных километров за пятнадцать миллионов долларов, то есть по нескольку центов за гектар. Бо́льшая часть этой территории, занятая рассеянными индейскими племенами, должным образом белыми даже не была исследована, и никто не мог вообразить, о чем идет речь, но когда Санчо Гарсиа дель Солар пустил по рукам географическую карту континента, даже самый тупоумный смог увидеть, что американцы увеличивали свою территорию вдвое. «А с нами-то что теперь будет? Как мог влезть Наполеон в это дело? Разве мы не испанская колония?» Три года назад Луизиана была передана Испанией Франции в соответствии с секретным договором, подписанным в Сан-Ильдефонсо, но большинство этого даже не заметило, потому что жизнь текла как обычно. Смены правительства не произошло, испанские власти так и продолжали сидеть на своих местах, пока Наполеон воевал с турками, австрийцами, итальянцами и вообще со всеми, кто попадался на его пути, включая мятежников в Сан-Доминго. Ему приходилось воевать на слишком многих фронтах, в том числе против Англии, его извечного врага, и ему не хватало времени, войск и денег. Он не мог ни занять, ни защищать Луизиану, опасался, что она попадет в руки англичанам, и предпочел продать эти земли единственному лицу, в них заинтересованному, — президенту Джефферсону.

Все в Новом Орлеане, кроме бездельников из «Кафе эмигрантов», которые были уже одной ногой на борту корабля курсом на Сан-Доминго, восприняли это известие с ужасом. Они полагали, что американцы представляли собой варваров, покрытых воловьими шкурами, которые ели, задрав ноги на стол, и у которых полностью отсутствовали достоинство, вежливость и честь. А об интеллектуальном уровне и говорить нечего! Все, что их интересует, — это биться об заклад, пьянствовать и стреляться либо драться на кулаках; они дьявольски неорганизованны и в довершение всего — протестанты. Кроме того, они не говорят по-французски. Ну ладно, этому им придется выучиться, иначе как же они думают жить в Новом Орлеане? Весь город сходился во мнении, что вхождение в состав Соединенных Штатов эквивалентно краху семьи, культуры и единственно истинной религии.

Вальморен и Санчо, которые поддерживали отношения с американцами в торговых делах, вносили успокоительные ноты в этот всеобщий шум и крик, поясняя, что кентуккийцы — это люди границы, что-то вроде корсаров, и что по ним невозможно судить обо всех американцах. На самом деле, говорил Вальморен, который в своих деловых поездках знакомился со многими американцами, это, скорее, воспитанные и спокойные люди, и если их и следует за что-то упрекать, так это за то, что они слишком большие моралисты и спартанцы в своих привычках — полная противоположность кентуккийцам. Их самым заметным недостатком является то, что они рассматривают труд как добродетель, в том числе и физический ручной труд. Они материалисты, привыкли бороться и побеждать, и их воодушевляет мессианский порыв переделать тех, кто думает не так, как они, но непосредственной угрозы для цивилизации они не представляют. Этих двоих никто не желал слушать, кроме редких сумасшедших, таких как Бернар де Мариньи, который почуял тройные коммерческие возможности от объединения с американцами, и отец Антуан, который вообще витал в облаках.

Сначала, с трехгодичным опозданием, произошла официальная передача испанской колонии французским властям. Как следовало из экзальтированной речи префекта перед собравшейся на церемонию толпой, «души жителей Луизианы исполнены безграничного счастья». Событие было отмечено балами, концертом, банкетами и театральными постановками в лучших креольских традициях — настоящее состязание в любезности, благородстве и расточительстве двух правительств: смещенного испанского и новоиспеченного французского, — состязание, которому, однако, не суждено было продлиться, потому что как раз в тот момент, когда поднимали французский флаг, бросил якорь пришедший из Бордо корабль с подтверждением продажи территории американцам. Их продали, как коров! Унижение и ярость пришли на смену праздничному настроению предыдущего дня. Вторая передача, на этот раз от французов к американцам, которые стояли лагерем в двух милях от города, готовые оккупировать его, произошла по прошествии семнадцати дней, 20 декабря 1803 года, и сопровождалась уже не «горячкой безграничного счастья», а коллективным трауром.

В том же месяце Дессалин провозгласил независимость Сан-Доминго под именем Черной республики Гаити и ввел новый, сине-красный флаг. Гаити — «горная страна» — этим словом на своем языке называло когда-то остров исчезнувшее индейское племя араваков. Имея целью покончить с расизмом, ставшим проклятием колонии, был издан указ, согласно которому все граждане страны, независимо от цвета их кожи, отныне называются негс, а все те, кто гражданами не являются, получили наименование бланкс.^[22]