ИнтерКыся. Дорога к «звездам»

Вот тут-то я ему и поведал о теории английского доктора биологии Ричарда Шелдрейса, о замечательном ученом Конраде Лоренце и взял с него слово завтра же достать эти книги и прочитать их самым внимательным образом. Попутно, конечно, рассказал о Шуре Плоткине...

И почти до самого Грюнвальда мы занимались тем, что Фридрих говорил мне что-нибудь по-английски, а я ему толково отвечал по-своему. Потом он вдруг начинал говорить на французском языке, на итальянском, испанском — мне это было все до фени! Я чесал ему в ответ по-нашему, по-шелдрейсовски, и он был в таком восторге, что мы несколько раз чуть не влипли в серьезные аварии...

Когда мы с Фридрихом фон Тифенбахом въехали на его «роллс-ройсе» в Грюнвальд, медленно пропетляли по узеньким, вылизанным проездам между замечательными, очень-очень разными одноэтажными и двухэтажными домиками, домами и домищами за высокими заборами из плотного кустарника, а потом, уже где-то совсем на окраине Грюнвальда, у самого леса, остановились у таких высоких ворот и такого забора, что за ними даже дома не было видно, и Фридрих достал маленький пультик дистанционного управления, вроде телевизионного (который я так ловко освоил у Шрёдеров), направил на ворота и нажал кнопку, а ворота стали перед нами автоматически открываться, — вот когда я вспомнил все фильмы «из изящной жизни»!..

Я не собираюсь захлебываться от нищенского восторга и обильного завистливого слюнотечения и описывать состояние среднерусского Кота, выросшего, как ему казалось, в достаточно благополучных условиях и внезапно осознавшего всю мизерность своего прошлого существования и самых смелых представлений о счастье из нашей постоянной и веселой игры с Шурой Плоткиным, которая называлась «Что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион?»...

Когда за нами почти бесшумно, даже без применения дистанционного пульта, сами по себе закрылись ворота и в глубине огромного, попросту необозримого сада я увидел широкий, приземистый, распластанный на невысоком холме дом, я понял — вот только что, буквально пять секунд тому назад, я въехал на «роллс-ройсе» в совершенно ДРУГУЮ ЖИЗНЬ...

Не доезжая метров пятидесяти до дома, Фридрих остановил машину и сказал мне:

— В моем доме постоянно работают несколько человек, с которыми тебе волей-неволей придется общаться. Это герр Франц Мозер — мой шофер и в некотором роде секретарь. Милый, недалекий, но очень исполнительный человек. Бывший чемпион Европы по авторалли. Кухарка — фрау Ингрид Розенмайер. Поразительной доброты зануда и консерватор. Отсюда — несколько раздражающее однообразие пищи. Хотя и превосходно приготовленной... Герр Эгон Лемке — садовник и замечательный специалист по устранению всех мелких технических неполадок в доме. И польская девушка Барбара Ковальска. В просторечии — Бася. Она следит за чистотой в доме...

Фридрих невесело усмехнулся и добавил:

— Иногда, за отдельную плату, она выполняет некоторые мои стариковские прихоти. Делает она все это достаточно старательно и умело, но... Но это уже отдельный разговор. Так вот, у меня к тебе просьба — пожалуйста, не вступай с ними ни в какие Телепатические Контакты. Я им плачу настолько больше, чем они могли бы получить в любом другом месте, что я вправе хотеть от них полного незнания того, НА ЧТО ТЫ СПОСОБЕН. И ради Бога, не посвящай фрау Кох в подробности моего быта. Насколько я понял, с ней у тебя Контакт налажен уже давно. Да?

Ну и молодчик! Такая проницательность сделала бы честь любому Коту. То-то он так лихо, без малейшей запинки пошел на КОНТАКТ! Ай да Фридрих... В шестьдесят пять лет так с ходу врубиться в ситуацию! Нет, он мне определенно очень и очень нравится...

— Да, — подтвердил я. — Но абсолютно на другой волне. Все будет в порядке, Фридрих. У нас в России на этот счет есть два выражения: «Там, где живут — не гадят» и «Своих не закладывают».

— Первое выражение я понял. А что такое — «не закладывают»?

— «Не закладывают» — значит, «не предают». Для нас с Шурой всю жизнь это было принципиальной позицией.

— Превосходная позиция! — с уважением проговорил Фридрих. — Поехали знакомиться?

— Поехали, — сказал я.

Дом... Я, пожалуй, даже в кино таких домов не видел! Такой красивый внутри, такой просторный, такой уютный и удобный — без малейшего выпендрежа и очень в то же время элегантный. Книг — больше, чем у нас с Шурой Плоткиным, раза в три.

А уж у нас с Шурой все стенки от пола до потолка в стеллажах с книгами! И в каждом свободном простенке — книги, книги, книги... Правда, у нас потолки не очень высокие.

Мы с Шурой однажды были у одного жутко богатого мужика в его собственном доме в Репино. Шура был с ним знаком давным-давно. Они еще студентами вместе на практике в «Ленинградской правде» месяца три ошивались. А потом этот мужик, не будь дурак, ушел в какой-то сначала нелегальный бизнес, а потом в открытый. Времена поменялись. Мы с Шурой все только играли в «Если бы у тебя был миллион...», а этот мужик эти самые миллионы пек, как блины! И, как говорил Шура, не в рублях, а в долларах.

И у этого мужика была какая-то особая Кошка, вывезенная из Египта. Наступила весна — Кошке приспичило. Она уже все персидские ковры в доме на заднице изъездила, орет — житья нету, а приведут ей Кота — не дает, и все! Ну не сволочь ли?! Отшила она Котов семь-восемь, а сама вопит, дорогие ковры пачкает, мебель красного дерева и карельской березы исцарапала, шелковую французскую обивку в клочья измочалила...

Этот мужик моего Шуру случайно где-то встретил, пожаловался. «Я бы, говорит, эту Кошку выбросил на хер, но боюсь — жена на меня так наедет, что меня потом по чертежам не соберут...» Шура ему и говорит: «Есть у меня Кот Мартын, он любую Кошку в три минуты „развязывает“». А мужик отвечает: «Куда там! Знаешь, какие ухари за мою брались?! Всем отсечь дала...» А Шура был поддавший. И говорит этому мужику: «Спорим на сто баксов, что мой Мартын твою „египтянку“ за раз оприходует?» А мужик говорит: «Спорим». Он же не знал, что у моего Плоткина отродясь ста баксов не было...

Шура наутро проспался, рассказывает мне об этом споре, кается, просит прощения.