Гиппопотам

, он пробудет здесь прямо-таки вечность, так почему бы не приехать и тебе? Он с твоей мамой, похоже, в довольно приличных отношениях, это немного странно – Дэвид говорит, что они скорее ненавидели друг друга.

Да, а Дэвид-то?! Все, что ты мне рассказала, похоже, чистая правда, хотя тут настоящая очередь из желающих добиться его внимания. Мне пришлось просто сражаться с этим жутким Оливером Миллсом, равно как и с Тедом и даже, мне кажется, с твоей мамой, ради того, чтобы побыть с ним наедине пять минут.

Кто еще? Ну, Макс и Мери Клиффорд, естественно, и их дочь, Клара, немного косенькая, странноватая и несчастная. Майкл какой-то притихший, зато в четверг тут был полный всяких происшествий обед, присутствовали сливки местного общества, включая Рональда Леггатта, епископа Нориджского, и его жирную женушку Фабию. Разумеется, были и Дрейкотты, и эти кошмарные супруги-литераторы Уайтинги, и еще какая-то пара, я так и не поняла, кто они.

Стоило нам усесться за стол, как Оливер начал вытворять невесть что, рассказывая всякие ужас до чего неуместные истории и громко рассуждая о сексе, так что я быстренько подпихнула в бок сидевшего рядом со мной Теда, чтобы он попытался сменить тему. Большая ошибка! Я думаю, тебе скорее повезло, что ты не знакома с этим типом. В любой тюрьме найдутся футбольные хулиганы, имеющее полное право утверждать, что они – люди куда более чуткие и куда меньшие свиньи.

– По-моему, в этой кошмарной одержимости повинна психотерапия, – сказал он по поводу всеобщей одержимости сексом. – Недаром же в нашем языке «психиатра» отделяет от «сексуального насильника» столь малое расстояние{[155]}.

– А что такого дурного в психиатрии, Тед? – спросила я – надеюсь, не слишком резко. Не хочется, чтобы все догадались, что я и сама недавно посещала психиатра.

– Ну, вся она сводится к тому, какой чертов язык вы избираете, не так ли? – ответил он нелепо терпеливым – как будто мне всего-навсего два годика – тоном. По-моему, он из тех мужчин, которые и с Марией Кюри разговаривали бы так, словно она неграмотная бестолочь.

– Вы говорите о сексуальном дискурсе? – спросил Малькольм Уайтинг.

– Нет, он дискурсирует о сексуальном говорении, – сказал Оливер.

– Я написал книгу под названием «Древо любви», которую вы, возможно… – начал идиот Уайтинг.

– Я говорю следующее, – перебил его дядя Т. – В прежние дни, когда мы полагали, что на кону стоят наши души, вся власть принадлежала латыни и излечением нашим ведал пастор или кюре. Ныне, в век техники, мы именуем душу «психеей», а пастора «психиатром» – языком науки стал греческий. А поскольку нас теперь окружает столько дрочил из «Нового века», мы обратили взоры свои к англосаксам, и мир принялся талдычить о «целительстве». Тот же самый процесс – святость, здравие умственное или здравие телесное: пасторское попечение, психиатрия или целительство.

– Вы действительно не усматриваете разницы, мистер Уоллис? – спросил епископ. – Не разделяете разные виды немочей?

– Вы хотите сказать, разные