Иммануил Великовский

— Зайдешь?

— Нет, спасибо. Проводи меня немного, если хочешь услышать, что, вместо воды, люди найдут на Луне.

— Действительно, ты упрям, как еврейские пророки…

Они пошли на Хартлей-авеню, и Великовский, словно рассказывая, что они увидят на принстонской улице по пути к его дому, стал перечислять явления, которые должны быть обнаружены астронавтами. Почти любое из них противоречило теории единообразия. …Под самой лунной поверхностью, буквально в нескольких футах, определят термальный градиент, причем, тепло проникает из глубины к поверхности. В лунных камнях и в лаве обнаружат остаточный магнетизм, хотя Луна вряд ли имеет собственное магнитное поле.

— Я настоятельно предлагаю, — продолжал Великовский, — определить и обозначить ориентацию проб лунного грунта и камней. Иначе вместо ответов будут получены новые вопросы.

Великовский считал, что астронавты обнаружат следы углеводородов — дериватов нефти. Термолюминисценция покажет относительно недавнее расплавление лунной поверхности.

— Термолюминисценция не запланирована, — сказал Гесс.

— Очень жаль. Экспедиция на Луну несколько дороже поездки из Принстона в Принстон-Джанкшен. Не так просто повторить ее, чтобы исправить допущенные ошибки.

Гесс ничего не ответил. После небольшой паузы Великовский добавил:

— Частые лунотрясения не должны будут удивлять астронавтов.

— Вода, если я правильно понимаю, не вмещается в твою картину?

— Прости, Гарри, но ты сам исключил бы воду из перечисленного комплекса.

— Безусловно. Следовательно, я оставляю воду и исключаю комплекс.

Они пожали друг другу руки и разошлись, каждый уверенный в своей правоте.

Еще до того, как их отношения стали приятельскими, Великовский вручал свои меморандумы непосредственно Гессу. Сейчас, когда они были друзьями, казалось само собой разумеющимся, что предложения о научных исследованиях Луны Великовский передаст Гессу, от которого в значительной мере, зависела программа этих исследований. Но предсказания Великовского настолько противоречили ожиданиям ученых, что даже дружба не смягчала позиции, занятой Гессом.

Поэтому 19 мая 1969 года Великовский направил в Вашингтон на имя председателя Комитета космических исследований Национальной Академии наук, профессора Г.Г.

Гесса официальный меморандум, в котором содержались предложения в связи с предстоящей посадкой на Луну. Он повторил свои предложения в частном письме Гессу 2 июля. Когда до полета на Луну оставалось около двух недель. Великовский, в получасовом разговоре по телефону, все еще надеялся уговорить Гесса. Через два дня, 7 августа 1969 года, написал ему последнее письмо.

Тщетно. Гесс не мог согласиться с тем, что на борт «Аполло XI» надо взять еще один прибор — для термолюминесцентного исследования. Каждый грамм дополнительного веса учитывался инженерами и экономистами. Но главное — нет смысла в таком исследовании, — на сей раз Эммануэль явно ошибается.

Вечером 21 августа 1969 года, в день первой посадки человека на Луну, в «Нью-Йорк таймс» появилась статья Великовского, заказанная ему по поводу этого события. В статье повторялись предсказания, изложенные Великовским Гессу устно, по телефону, в меморандуме и в письмах.

Через два дня Великовский посетил Гесса в его кабинете в университете. Гесс был настроен мрачно. Утром он получил сведения, что на Луне обнаружены углеводороды — дериваты нефти, предсказанные Великовским, но нет никаких признаков присутствия воды. Поговорить не удалось, потому что Гесс, окруженный ассистентами и секретарями, готовил материал к предстоящей конференции.

Утром 26 августа Великовский поехал в Нью-Йорк. На станции Принстон-Джанкшен. где он должен был пересесть на нью-йоркский поезд, Великовский купил газету. С портрета, обрамленного траурной рамкой, на него смотрело доброе лицо Гарри Гесса.

Великовский не заметил, как подошел поезд. Он не помнил, как очутился в Нью-Йорке, что и зачем делал…

Смерть Гесса была для Великовского огромной утратой — потерей единственного друга, занимавшего высокий пост в американском научном истеблишменте.

Лекцию для профессоров и преподавателей Оушен Кантри-колледжа 10 сентября 1969 года Великовский посвятил памяти Гарри Гесса. Он начал ее с рассказа о Гессе — человеке и ученом.

Мемориальная лекция в аудитории Гюйо-холла была прочитана Великовским 21 октября 1969 года. К этому времени геологический факультет Принстонского университета переименовали в геофизический. Вместе с междисциплинарной группой «Космос и Хронос», впервые без основателя этой группы и главы факультета, аудитория слушала лекцию «От спутника до „Аполло XI“». Эмоциональный накал лекции нашел глубокое понимание и отклик аудитории. Когда Великовский говорил о Гессе, в его глазах блестели слезы.

63. НЕНАВИСТЬ НОБЕЛЕВСКОГО ЛАУРЕАТА

Факты, накопленные в годы между запусками «Спутника» и «Аполло XI» могли бы полностью изменить отношение ученых к теории Великовского, если бы их отношение определялось фактами Однажды после лекции в одном из университетов юноша-студент засыпал Великовского пулеметной очередью вопросов. Аудитория с удивлением смотрела на юношу, в голосе, в жестах, во всем облике которого горела нескрываемая ненависть к лектору.

Великовский спокойно начал отвечать на вопросы, но студент не стал слушать и демонстративно покинул зал. Великовский продолжал, словно ничего не произошло.

Аудитория наградила лектора бурными аплодисментами. На улице несколько студентов рассказали ожидавшему их товарищу, с каким блеском и как убедительно Великовский ответил на его вопросы. Но тот воинственно заявил: «Не важно, как он ответил. Я ответа не слышал и не хочу слышать. А последнее слово все равно было за мной».

В студенческой среде это было редчайшим исключением. Но в среде ученых, особенно именитых, диктуемый ненавистью принцип «не слышал и не хочу слышать», «не читал и горжусь этим» был весьма распространенным.

Нобелевский лауреат Гарольд Юрей, профессор химии в Калифорнийском университете в Сан-Диего, был одним из тех. кто не читал книг Великовского и очень гордился этим. Ни словом, ни взглядом, ни помыслом Великовский никогда не обидел его. Но, увы, не этим определялась глубина ненависти Юрея.

Студентка из Огайо Кетрин Линдеман, собиравшая материал о Великовском для своей работы, обратилась к его противникам. Профессор Юрей ответил ей 7 марта 1969 года: «Великовский — это трагедия. Он повел по неправильному пути огромное число людей, подобных вам, и мой вам совет — захлопнуть его книгу и никогда больше в течение вашей жизни не заглядывать в нее».

У профессора Юрея были основания ненавидеть Великовского. В 1950 году вышла в свет книга, в которой Великовский писал, что Венера — новая планета в Солнечной системе, что в ее истории нет ничего общего с историей Земли. А через два года профессор Юрей писал, что история Земли и Венеры «должны быть очень похожи».

Прошло еще несколько лет, и выяснилось, что прав не Нобелевский лауреат, а какой-то Великовский. В 1952 году профессор Юрей писал, что атмосфера Марса, вероятно, состоит из аргона и азота. Он только забыл сослаться на Великовского, впервые заявившего об этом в 1946 году и описавшего атмосферу Марса в «Мирах в столкновениях».

А этот Великовский с такой бережностью и уважением относится к работам своих предшественников и не забывает упомянуть в тексте и в сносках ни одного из них.

Великовский действительно отличается от многих современных ученых, не стесняющихся выдавать за свои уже описанные кем-то идеи. Иногда они, действительно, доходят до этих идей самостоятельно, не зная работ своих предшественников. Но это их не извиняет. Ученый обязан знать, что сделано в его области. Поэтому «знающих» в лучшем случае можно назвать нечистоплотными, а «незнающих» — недобросовестными. Истинный ученый не может попасть в одну компанию ни с первыми, ни со вторыми.