Миргород (СИ)

Шпака позорного, интеля гнилого в куртке обоссанной и при галстуке погнали с удовольствием, с гиканием и криками, с топотом множества ног и свистом-сигналом. Поэтому уйти в соседний переулок не удалось. Оттуда навстречу тоже бежали разгоряченные, веселые от удавшейся забавы малолетки. Ну, какие малолетки. Это сейчас, вспоминая, так их называл. А лет по семнадцать всем уже было. То есть по фигурам уже взрослые, а по мозгам - совершенные дети. А дети - они же злые...

То есть, не так. Дети - они не злые, а равнодушные, что ли. Они просто не знают боли. Они еще ничего и никого не боятся. И они поэтому не жалеют. Для ребенка что пауку лапки выдирать, что таракана топить в ручье, что человеку чужому по голове кирпичом стукнуть - все одно.

"Были бы бандиты - было бы спокойнее", - подумал тогда еще Карл на бегу.

Потому что бандиты - они с понятиями. Ну, разденут, если поймают, ограбят, дадут пару раз по лицу. Или даже не дадут. Но беспредельничать впустую не будут, нет. И убивать его - не за что, вроде. А вот малолетки... Они же сейчас просто сомнут, стопчут, запинают, забьют до смерти, стараясь каждый хоть разок попасть по лежачему. А потом той же толпой, обнимаясь за плечи, с криками и смехом пойдут ловить другую жертву, оставив растоптанного комом грязного тряпья в темном остро пахнущем кошками углу.

Поэтому у него теперь мозжило костяшки. Сбил до крови, когда успел махнуть несколько раз по набегающим мордам. Но толпу кулаками не остановить. Только в кино так бывает, что махнул пару раз руками и ногами - все и разлетелись в стороны.

Когда на него уже налетели, Карл схватил одного из ближних в обнимку, прижал к себе и падал уже не один, а вдвоем. Тот возился под ним, пытался драться, слабо дергал прижатыми руками, но уже пинали налетевшие, которым Карл подсовывал под удары то собственную спину, то их же дружка, чуть не визжащего, чтобы прекратили, что свой он, что вот он встанет - ой!

Грохот выстрела был так неожидан, что сначала все просто замерли, присев, как пойманные на незаконном деле коты, а после второго выстрела вдруг стало просторно и пусто вокруг.

Только вот встать было невероятно тяжело. Спина не разгибалась. Тряслись ноги и руки. Слабость вдруг навалилась, будто вагон разгружал. Так и стоял, прислонившись для верности к красно-черной стене, мотая головой и сплевывая тягучую обильную слюну с красными потеками.

- Мария? Маша?

Когда-то он учил ее. Карл помнил всех, кого учил. У него была профессиональная память учителя. Эту девчонку тоже помнил. Что-то там у нее в семье было нехорошее, она тогда внезапно ушла из школы. А теперь вот стоит, сжимает в руках большой черный пистолет, и тоже трясется.

Ну, шок у нее. Это же понятное дело.

А она всхлипнула последний раз, вытерла нос и сказала:

- Все. Я - уже все, наверное. Да. А теперь, давай, пошли к нам. Мыться-стираться будем. Говорить будем. Папку моего помянем. Не в одиночку же пить.

Точно! Отец у нее погиб по зимнему времени. Говорят, убили в драке. Может, как раз в такой же. Может, как раз эти же самые малолетки, и в этой самой подворотне.

Ну, а что? Кто бы на его месте не пошел с ней, раз позвали? Святое дело! Во-первых, она его спасла практически, а во-вторых - помянуть все же надо. Да и почиститься хоть немного тоже не мешало. Столько грязи набрал на себя, падая, вставая, снова падая и кувыркаясь под ударами тяжело обутых ног.

Вот так все и было. И почистился - она кинула какой-то халат прикрыться. И помянули - водку пили, как положено. Сидели на небольшой кухне возле быстро и умело накрытого стола с бутылкой и нехитрой холодной закуской. А между первой и второй - птицей-лебедем да по жилам.

И на брудершафт еще, чтобы не выкать в разговоре.

На брудершафт, пожалуй, было уже лишним. Водку - на брудершафт! Кто придумал-то? Он? Или она первой предложила? А губы такие горячие, мягкие, сладкие, ароматные, аж дух захватывает! А под футболкой длинной - ничего... А руки - сами, все сами. И она же не возражала нисколько! Ей понравилось даже! Он же понимает, когда женщине нравится.

Кричала. Ах, как она кричала!

Черт, как же неудобно все вышло... Сколько ей сейчас лет-то? Когда это она в школу у него ходила? В восьмом, что ли?

- Мне всего шестнадцать лет. Между прочим, ты вчера совратил несовершеннолетнюю. Ну, как? Страшно теперь, да? Но это все чепуха, потому что есть еще одно.

Мария стояла в дверях, рассматривая его в упор. Спокойная и даже как будто чем-то довольная. Она же совсем не в его вкусе - внезапно понял Карл. Он всегда любил худощавых, высоких, с длинными ногами, а тут крепкая, налитая, коренастая такая. Ноги полные. Вот никогда ему не нравились полные ноги.

- Ты мне теперь должен, директор. Очень много должен. За совращение - ты мне должен несколько лет. Так ведь? Сколько там дают сейчас таким по закону? А сколько они живут на зоне? Вот так-то. А второй долг - это твоя жизнь, которую я спасла вчера. Теперь ты мой должник, и будешь делать то, что я скажу. Согласен? Или будем вызывать милицию?

Карл смотрел на нее и со стыдным ужасом, с горячими щеками, понимал, что простынка, которой он был накрыт, совсем ничего не скрывает. Совсем - ничего. У него просто очень давно не было женщины...

- Вижу, - кивнула с ухмылкой Мария. - Согласен. Ну, поднимайся, герой. Весь поднимайся, весь. Покормлю, напою, а там и поговорим о делах наших скорбных.

Кажется, это была какая-то цитата.

***

Да, была лично знакома. Как-то Карл привел с рынка какого-то странного мужика. Карл - это мой муж, если что. Ну и что тут такого, что мы официально не зарегистрированы? По нашему времени главное не регистрация, а сам факт. Не закон, а понятия. Жизнь, понимаете? Наш брак был всеми принят. Но если надо кому, так завтра же печать поставлю.

Вот тот, которого Карл привел, это и был он, кого все потом стали называть Иеро. Хотя он на самом деле тоже был Карл. Зачем привел? Ну, помочь, наверное, хотел ему, что ли... Карл - он же очень добрый, знаете. Всегда и всем помогает. Убийца? Кто убийца? Карл? И что с того? Это просто такая работа у него была. Никаких там личных мотивов. А тут, видно, просто понравился ему человек. Или, может, просто против серых. Карл, он этих серых очень не любил. И если мог, всегда вредил им.

Да, мы на самом деле все здесь не любили серых. Почему тогда им подчинялись? Ну-у-у... Это трудно объяснить. Вот, старая милиция, когда еще была - мы же не любили ее? Но все равно подчинялись. Выполняли все требования. Наверное, не потому даже, что боялись, а потому что порядок такой был. Вот и тут - был такой порядок установлен. Серые ходили везде, а мы, значит, им вроде как подчинялись. Но не любили, нет.

А Карл всегда, когда мог - он вредил им. Он их просто ненавидел, серых. Говорит, с детства у него так.

Хотя, странно это - в его детстве серых точно еще не было. Это же совсем недавно такие порядки появились. При мне все уже. На моих глазах.

Да, тот приезжий Карл был у нас здесь целый день и еще ночь. И мы разговаривали. Я его еще покормила. И спать уложила. А потом он ушел. Приходил иногда в гости. Редко. А мы ходили к нему. Мы же, типа, друзья у него были. Больше в городе у него -- никого. К кому ему еще идти?

Ну, а дальше - сами знаете, что и как было.

--

Глава 3. Приезжий

Как многие и многие истории ранее этой начинались с того, что появлялся вдруг в неком городе с мудреным названием неизвестный до того никому человек, так и тут все началось совершенно неожиданно: с мутного оконного стекла в каплях дождя, косо бегущих по непременной дорожной пыли, с перебивающих друг друга тамтамов вагонных колес, с мелькающих за двойным стеклом еще серых весенних полей и перелесков, черных изб, вдруг одиноко стоящих на пригорке, каких-то полуразрушенных заводских корпусов, поднимающих к небу острые колья ржавой арматуры, и со стука в дверь проводника: