Вилла «Амалия»

Глава VII

И снова она взяла в руки фотографии отца. Низкорослый, худощавый, остроносый человечек. Его волосы, набриолиненные и зачесанные назад по старой моде, все же непокорно вздымались надо лбом. Она опять спустилась вниз, на кухню. «Нужно все выбросить, – мысленно твердила она. – Как ни горько мне это будет, но нужно выбросить все. Я знаю, что это необходимо – избавиться от прошлого». Она включила конфорку и сожгла, одну за другой, все отцовские фотографии. Когда огонь обжигал ей пальцы, она выпускала снимки из рук. Пепел падал в одну из железных раковин. Она сожгла почти все, что лежало в секретере с цилиндрической крышкой. Потом взяла маленькую губку, сгребла ею пепел в ладонь и выбросила его в мусорный бачок. «Вот так, и не иначе, – думала она, – необходимо все выбросить, а то, что нельзя выбрасывать, – сжечь». Она достала из стенного кухонного шкафа весь запас пластиковых мешков для мусора. «Каждый день буду заполнять по одному». Затем отрезала полоску белого скотча, написала на нем фамилию, которой назвалась в агентстве, вышла в сад, отперла калитку, выходившую на улицу, и налепила скотч на почтовый ящик.

Поднялась на верхний этаж и набила столитровый мусорный мешок одеждой. Это подавляло ее все сильней и сильней. Она позвонила в «Эммаус». Позвонила в «Католическую помощь». Как же это было трудно – отдавать! Ей сказали, что согласны принять вещи, но отказались приезжать за ними. Тут позвонили у входа в сад.

Она закрыла дверь спальни, взяла свою куртку.

Вручила связку ключей директору агентства, который соблаговолил явиться лично.

– Когда закончите, бросьте их в почтовый ящик.

Потом села в машину и поехала в бассейн.

Ее тело, изнемогавшее в борьбе с водой – всякий раз, как она ныряла в бассейн, всякий раз, как оказывалась в странной, гулкой стихии бассейна, – обретало в нем новую победную силу.

Но сегодня, несмотря на стремительный кроль, несмотря на усилия и усталость, ей не удалось избавиться от гнетущей тоски, засевшей где-то глубоко внутри.

Выйдя из бассейна, она услышала, как звонят к вечерне, увидела открытую церковь.

Она колебалась: ее волосы еще не высохли.

И вошла под темные своды церкви робко, словно не имела на это права.

Но все-таки вошла.

Отыскала уголок в маленькой часовне рядом с хорами и села там.

Послушала гимны, послушала псалмы.

Старалась дышать глубоко, размеренно, но и это не принесло облегчения. Тоска не отступала, по-прежнему прочно гнездилась в ней.

Она снова села в машину: на сей раз ей удалось припарковаться прямо перед домом, где она сняла с почтового ящика наклейку с чужим именем, поднялась на верхний этаж, набила вещами новый мешок.

И с этого вечера перестала плакать.

Возникло ощущение невесомости.

Странное состояние – когда тело потихоньку отделяется от самого себя.

Когда все, что жило во внутреннем мире, иссыхает. Когда под черепной коробкой постепенно возникает прозрение или, по крайней мере, пустота.

И когда страдание, даже если оно упорно не отступает, все же приносит меньше боли.

Или когда эта боль терзает издалека, извне, а не горит внутри.

Она шагала по темной улице VII округа. Тротуар был совсем узенький.

Сегодня она тщательно накрасилась. Она была красива: длинное стройное тело, волосы, собранные в пышный узел, серое вечернее платье. С Томасом она встретилась в галерее, на вернисаже. Они ушли оттуда около девяти вечера.

И очутились на ночной улице, в кромешной тьме.

Еще один узкий тротуар.

– Как думаешь, есть тут поблизости какой-нибудь ресторан?

– Понятия не имею. Я оставила машину на площади возле маленького рынка. Рядом с бассейном.

– Я проголодался. А ты разве не хочешь есть?

– Да не очень.

– Нет, нужно обязательно поужинать, а потом уж поедем домой.

И он взял ее под руку.

– Я хочу, чтобы у нас все было как прежде, – сказал он.

Она не ответила. Он замедлил шаг. Привлек ее к себе.

– Я тебя люблю, – прошептал он.

– Смотри, вон там что-то есть.

– Лучше смотри на меня.

Она взглянула на него.

У него был такой несчастный вид, что она вздохнула.

– Ладно, раз уж ты так голоден, пошли перекусим.

К полудню позвонили из агентства. Брюсселец согласился. И уже внес задаток. Анна попросила, чтобы агентство взяло на себя всю процедуру продажи. Они начали готовить документы. И собирались связаться с нотариусом.

– Вам даже не придется контактировать с новыми владельцами до подписания договора.

– А когда это будет?

– Примерно через три месяца.

– Но как же быть с обязательством продажи?

– О, вам совершенно не нужно подписывать его лично.

– И когда состоится подписание?

– Очень скоро. В самом начале февраля. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Пусть это будет седьмого февраля, если возможно.

Директор обратился к своей помощнице.

– Я знаю, что они могут приехать сюда только ближе к выходным.

Помощница позвонила клиентам.

Они согласились на 7 февраля.

Скорость, с которой развивались события, близкая дата подписания обязательства продажи потрясли ее. Внезапно ее охватил тоскливый страх. Она подумала: лучше уж долгие месяцы колебаний.

Потом сказала себе: «Седьмое число… оно принесет мне счастье. Ведь февраль – предвестник весны».

– Я уезжаю из Парижа.

– Где вы будете жить?

– Пока не знаю.

Служащая почты разъяснила ей процедуру пересылки корреспонденции.

Она оставила доверенность на имя Жоржа Роленже.

Потом купила дорожные чеки.

Зайдя в кафе рядом с почтой, она позвонила антиквару. Согласилась на его предложение – с условием, что он найдет торговца подержанной мебелью, который купит все остальное, и что сделка эта состоится на первой неделе февраля. Затем позвонила в агентство:

– Я решила сама заняться продажей мебели.

Старьевщик позвонил ей тотчас же. Порекомендовал своего приятеля, занимавшегося перевозками. Они условились о встрече в понедельник 2 февраля или во вторник 3-го.

Она не стала тратить время на обед.

Гараж находился за кольцевым бульваром, в Баньолэ.

Она сказала, что хочет продать свою машину. Но только срочно.

– Почему?

– Я нашла работу в США.

– О, вам повезло.

– Не знаю, повезло ли мне.

Они обещали подготовить все нужные бумаги. Договорились, что либо ей оставят машину до утра 7 февраля, либо дадут на время другую. Пусть ждет, они ей сообщат.

В последний раз она отправилась в парижское отделение своего банка. Снова взяла наличными семь тысяч евро. Оставила на счете сумму, необходимую на покрытие будущих налогов, других возможных трат, выемки денег из банкомата. На остальное попросила выдать ей банковский чек.

Было четыре часа. Она позвонила Жоржу на мобильник. Может ли он принять ее у себя на выходные? Он чуть с ума не сошел от радости. По крайней мере, так он ей сказал.

Она взяла билет до Тейи-сюр-Йонн, однако, приехав на Лионский вокзал заблаговременно, села в более ранний поезд, идущий до Дижона. Вышла в Сансе и взяла такси.

Она устроила Жоржу сюрприз: подъехав к дому, вызвала его по мобильнику, чтобы он открыл ей дверь (Жорж никогда не отвечал на звонки нежданных посетителей).

Они отправились в знаменитый ресторан на бульваре-«променаде». Жорж все твердил, что с ума сходит от радости. Она заговорила о Томасе. Он прервал ее:

– Ты прямо античная героиня.

Она продолжала:

– Жорж, я хочу задать тебе четыре вопроса.

И замолчала, не решаясь начать.

– Я вдруг почувствовала, до чего же это странно – что мы с тобой опять вместе.