Золотые века [Рассказы]

— Мне до лампочки! — ответил он.

Все это мы сказали друг другу на языке жестов, потому что ни один из нас не владел языком другого. Однако понять человека с Луны не составляло никакого труда. Он хотел есть, а рощи были полны маслин, которые никто не собирал, и поэтому пришелец их взял, только и всего. Возразить на это мне было нечего.

— Ну, до свидания, — сказал я наконец.

— До свидания, — ответил он.

Добравшись до дому, я рассказал всем, что со мной произошло, и отец отвесил мне подзатыльник. Не понимаю, почему он вдруг меня стукнул. Мне кажется, он и сам этого не знал. Ведь, если разобраться, маслины все равно бы сгнили, так что ничего страшного бы не случилось, если бы человек с Луны их съел. Я проплакал весь вечер до самого ужина. За столом я продолжал плакать, и время от времени слезы падали в мою тарелку. Я размешивал пальцем лапшу в бульоне вперемешку со слезами, дулся и разводил пачкотню, как обычно делают все дети, которых обидели. Новый подзатыльник не заставил себя ждать.

— Мне вспоминается… — завела свою песню бабуля.

Но никто ее не слушал. И если все молчали, то вовсе не для того, чтобы вникать в суть ее историй, а потому что каждый предавался своим мыслям. Похожее молчание бывает в приемной у зубного врача. Если я сравнил нашу столовую с приемной дантиста, то на это есть две весьма важные причины. Во-первых, как раз в это время у меня выпадали последние молочные зубы, и дедушка отвел меня к зубному врачу. А во-вторых, потому, что бабулин голосок напоминал мне одну из мелодий, звучащих обычно в приемной дантиста, из тех, которые заставляют тебя думать о чем угодно, только не о музыке.

— А что, если нам нанять несколько человек с Луны? — вдруг сказал дедушка. — В последнее время их много развелось.

Мой брат засмеялся над дедом и его маразматической идеей нанять селенитов. Но это было проявлением неуважения к старшим, и брату тут же досталась оплеуха (чему я страшно обрадовался).

■

Однако, хотя это может кому-то показаться невероятным, уже несколько недель спустя наши угодья обрабатывали бригады людей с Луны. Дедушке, очевидно, не первому пришла в голову подобная мысль — на окрестных хуторах уже начали нанимать их. Я предполагаю, что моему отцу непросто было пойти на такой шаг, потому что он и горожан-то на дух не переносил (говорил, что они мочатся у каждой сосны, как собаки на углах). Поэтому представьте себе, какого мнения он мог быть о людях с Луны. Но, как ни крути, другого выхода не было. И неожиданно оказалось, что это была блестящая идея. Люди с Луны вкалывали вдвое лучше, чем обычные поденщики, а брали за работу вполовину меньше. В один миг наше разорение обернулось достатком. Никогда в жизни я не видел отца таким счастливым — он даже танцевал фанданго, взяв себе в пару метлу, — если он не осмеливался пригласить на танец бабулю, то лишь потому, что боялся переломать ей кости, точно они у нее были стеклянными.

— Мне вспоминается… — начинала свой рассказ бабуля за ужином.

Люди с Луны спали в хлеву. Раньше им запрещалось заходить туда даже на ночлег, а теперь они могли заходить в хлев только на ночь, и никому это не показалось странным (я уже говорил, что в этом доме делалось множество всяких глупостей). Поутру мой отец отвозил их на работу, и люди с Луны работали от зари до зари. Часто они пели, и мне очень нравилось, как они поют. А мой брат считал их пение отвратительным. Отец своего мнения не высказывал, он только обходил угодья с берданкой на плече, словно бы просто дышал свежим воздухом. Ружье ему было совершенно ни к чему, потому что нам принадлежали и хутор, и поля, и виноградники, а они распоряжались только хлевом и своими грошовыми накоплениями, и все были более или менее довольны. Я думаю, что ружье придавало отцу более внушительный вид. Сомнений не вызывает только одно: если бы отец посмел заговорить с поденщиком-землянином так же резко и надменно, как с людьми с Луны, землянин бы тут же дал ему по роже.

Верно, однако, и то, что некоторые люди с Луны иногда просили моего отца о каком-нибудь одолжении. Он смотрел на просителя своим особенным взглядом, словно с ним вдруг заговорил шкаф или стул или словно собеседник был совершенно прозрачен, кивал головой и почти всегда исполнял просьбу. Что ему стоило пойти этому существу навстречу? Даже если учесть эти небольшие расходы, нанимать их было гораздо дешевле, чем связываться с поденщиками из ближайшего городка, а тут еще и работники были довольны. Помню, как-то раз один человек с Луны осмелился попросить взаймы денег! Он хотел оставить крестьянский труд и заняться развозной торговлей трусами и другим нижним бельем. Невероятно, но факт — отец дал ему денег взаймы и не захотел договариваться о возврате долга с процентами!

— Бедные лунатики… что бы они без нас делали? — произнес он, когда человек с Луны удалился.

— Совсем наоборот! — сказал я. — Это мы в них нуждались. Без них мы бы разорились. Разве ты не помнишь, папа?

Я уже не был ребенком и заявляю об этом по двум весьма важным причинам. Во-первых, у меня оставался только один молочный зуб, который со дня на день должен был выпасть. А вторая причина состояла в том, что впервые подзатыльник служил для того, чтобы помочь мне усвоить важную истину: чем твоя правота очевиднее, тем больше тумаков тебе достанется.

Кроме того, надо сказать, что люди с Луны удивительно изменялись. Их кожа через несколько месяцев жизни на Земле светлела. То есть черные пятна становились такими маленькими, что напоминали обычные родинки, или вовсе исчезали. А рожки отпадали. На земле тут и там валялись рожки людей с Луны, словно кто-то их потерял по дороге. Первый раз, найдя рожки, я подобрал пару и отнес находку нашим селенитам просто для того, чтобы они их передали своему рассеянному товарищу, который щеголял без рожек. Они расхохотались.

— А вам не больно, когда они отпадают? — спросил у них я.

Они рассказали мне, что рожки отпадают незаметно, ведь мы же не чувствуем боли, когда нам стригут ногти или волосы. Все это они объяснили на моем языке. К этому времени они уже прекрасно им владели, настолько хорошо, что стоило закрыть глаза, и трудно было догадаться, кто к тебе обращается: человек с Луны или житель поселка. Тогда скажите, какая разница была между нами и людьми с Луны, когда пятна на их коже исчезли, а жирафьи рожки отпали? Я перевидал множество пришельцев, но мне кажется, что дети (как и старики) способны вспомнить то, что другие люди не могут или не хотят удерживать в памяти. Однажды вечером произошел такой случай.

Я отправился в поселок на велосипеде. И на пути мне попался какой-то пешеход, шагавший в противоположном направлении. Ничего примечательного: не богат, но и не беден, не высок, но и не низок, не толстый, но и не слишком худой. Однако, когда незнакомец уже стал удаляться, я обернулся, сам не знаю, почему я это сделал, но тем не менее я обернулся.

— Ты человек с Луны, правда? — спросил я. — Ты прятался от холода в нашем хлеву, а потом собирал наши маслины.

Он очень удивился и посмотрел по сторонам, словно боялся, что нас кто-нибудь услышит. Мой старый знакомый не отваживался солгать, но и вспоминать прошлое ему тоже не хотелось.

— Я электрик, — только и сказал он в ответ.

И пошел дальше быстрым шагом, опустив голову и спрятав руки в карманы. На повороте дороги он обернулся, чтобы убедиться, не увязался ли я за ним.

День этот выдался очень странным. Возвращаясь домой, я почувствовал, что мой последний молочный зуб совсем расшатался. На дороге было полно выбоин и колдобин, и когда колеса попадали в них, велосипед так и подпрыгивал, и бедный зуб получал удар за ударом. У ворот он выпал, не причинив мне никакой боли, как падают осенью листья с веток или рожки у людей с Луны.

Это была неплохая новость. По домашней традиции дети должны были оставлять свои молочные зубы в фарфоровой шкатулочке, которая стояла в буфете. По здравом размышлении, в этой традиции было что-то зловещее, потому что фарфоровая шкатулочка напоминала кладбище для зубов. Но ничего не поделаешь: каждый раз, когда у меня выпадал зуб, я клал его в распроклятую шкатулку. Стоило мне это сделать, как той же ночью эрцгерцог Карл [8]специально прилетал из своего австрийского дворца в карете, запряженной утками, и оставлял мне какой-нибудь подарочек под подушкой. (Я давно догадался, что эрцгерцогом Карлом был мой дедушка, но молчал как убитый.)