О бедном гусаре замолвите слово

– Вы меня ранили в самое сердце! – с благородным пафосом продолжал Мерзляев. – Я знаю, нас не любят, не уважают, но зачем же так унижать?!

Пальцы Настеньки быстро поползли вверх, застегивая пуговки одну за другой.

– Девочка моя! – Мерзляев подсел к Настеньке. – Я ценю ваши дочерние чувства, это благородно, но, если вдуматься, до чего мы докатились! Вы бледны, вся дрожите… А меня вы пожалели? Ведь жертва здесь не вы, а я! У меня тоже, как ни странно, душа имеется. И я хочу, чтобы меня любили ради меня самого, а не за то, что я могу казнить или миловать… Ах, как я одинок, Настенька! Помните, у Лермонтова: «И скучно, и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…» Это Мишель просто про меня написал… Я вижу вокруг себя льстивые улыбки, низкие поклоны, дамские авансы, но это все не мне, а мундиру. Когда я увидел вас в театре, у меня закружилась голова… Она и сейчас кружится! Такого со мной не бывало! По-моему, это любовь!

Растерянная Настенька покорно потянулась к пуговкам.

– Нет! – закричал Мерзляев. – Не оскверняйте святого! Не здесь! И не сейчас!.. Завтра, после ужина! Я хочу дать вам время, чтобы вы успели меня хоть чуточку полюбить. Обещайте мне! Успеете?

– Попробую, – обреченно сказала Настенька. – А как же все-таки насчет папеньки?!

– Боже, как вы все меркантильны! Выпущу я завтра вашего родителя! Целым и невредимым! Но любить-то меня прошу не за это!.. Помните, как у нашего незабвенного классика сказано: «А ты, невинная, ты рождена для счастья. Беспечно верь ему, летучий миг лови: душа твоя жива для дружбы, для любви, для поцелуев сладострастья!» – Мерзляев побледнел и неожиданно перешел на прозу: – Покиньте меня немедленно! Я могу с собой не совладать!

Он заскрежетал зубами и отвернулся. Настенька поспешно выбежала из кабинета. Оставшись один, Мерзляев еще несколько секунд задумчиво слушал музыку, доносящуюся из-за стены, потом вздохнул, взглянул на часы и, подойдя к двери в соседнюю комнату, приоткрыл ее.

В комнате музицировали двое: жандарм играл на скрипке, за роялем сидел человек в штатской одежде.

– Концерт окончен!

– Слушаюсь! – гаркнул жандарм. Он убрал скрипку в футляр и, обратившись к аккомпаниатору, скомандовал: – Встать! Руки назад! Шагом марш!

Пианист выполнил приказ и, позвякивая кандалами, тихо пошел впереди жандарма…

тихо напевал Плетнев старинный романс.

В зале офицерского клуба гусары коротали время. За ломберным столом играли в бридж, стучали бильярдные шары, дым от трубок плавал по комнате.

Около Плетнева за большим круглым столом сидели несколько гусаров с мрачными лицами. Несмотря на то что стол явно предназначался для трапезы, на нем не было ни тарелок, ни рюмок, ни бутылок, ни кушаний.

В залу вошел полковник Покровский, поздоровался с подчиненными, приблизился к столу.

– По какому поводу пирушка намечается?

Офицеры переглянулись.

– День рождения у Лыткина! – сказал наконец Симпомпончик.

– Поздравляю! – Полковник сердечно протянул руку.

– Благодарю, господин полковник! – Прапорщик встал, ответил на рукопожатие. – Только он у меня завтра…

– Чего ж сегодня собрались?

– Завтра не до того будет! – подавленно ответил прапорщик. – Завтра не день рождения – день смерти. Спасибо вам за подарок, господин полковник!

– Завтра поминки справлять, – вставил один из гусаров. – Утром шлепнем – вечером выпьем… Весело живем!

– Интересные учения придумали, – съехидничал третий гусар. – Стрельба по живой мишени…

– Так, понятно! – посерьезнел полковник. – Вы свои подковырки бросьте. Шутки для девочек поберегите, а то так подковырну… А ну, слушай команду: отдыхать, веселиться, дурь из головы выбросить! Плетнев, ну-ка, пошли, я тебя на бильярде обставлю.

Плетнев послушно отложил гитару.

– Даю десять очков форы! – сказал Покровский, намеливая кий.

– И без форы обойдусь! – Плетнев был настроен недружелюбно. – Почем играем?

– По три рубля! Разбивай…

Плетнев разбил пирамиду.

– Да… Чтоб не забыть, – как бы мимоходом сказал Покровский, целясь в шар. – Завтра на рассвете поедешь в тюрьму… Три очка в угол. Будешь конвоировать преступника к месту казни…

– Это еще почему? – взвился Плетнев.

– Играй! – прервал полковник. – Видишь, десятка на удар выкатилась…

– Я в охранники не нанимался! Хватит с меня и остального.

– Во-первых, не ори! Бей!

– Десять очков в середину! – пробурчал Плетнев. – Увольте, Иван Антонович…

– Этот якобинец, как я слышал, – понизил голос полковник, – очень опасный элемент… Играю дуплет в середину! Может инцидент случиться – вдруг налетят его сподвижники и отобьют. Потому и посылаю тебя на подмогу. Понял?

– Чего тут не понимать?

– И если ты его упустишь…

– Это я-то? – возмутился Плетнев.

– Не перебивай… Я говорю: если упустишь, понимаешь, что тебе будет?

– Да что вы заладили: «упустишь», «упустишь»!

– Ну, представь, что случилась такая невероятная штуковина – отбили его. Вникаешь?!

– Вникаю, – сказал Плетнев и тут же радостно воскликнул: – Пятнадцатого в угол!

– Плевать мне на пятнадцатого! – вскипел полковник. – Слушай, что я тебе вдалбливаю! Если во время схватки бунтовщик убежит, придется тебя наказать!

– Само собой, – согласился сбитый с толку Плетнев. – Только зачем вы мне это разъясняете? Сам понимаю, что мне тогда будет!

– Чего тебе будет-то, дурень? Ну, гауптвахты неделька. Ну, эполет поручика еще с годик не носить. Зато своим проступком… некрасивым проступком, прямо скажу, пятно с полка снимешь. Товарищей своих от позора спасешь. Понимаешь, какой парадокс образуется? Ты вроде бы виноват, но молодец! С тебя что за спрос? Убежал бунтовщик – и убежал… Ты-то дрался как лев!

– А-а, – начал наконец мучительно соображать Плетнев. – А-а, в смысле… Стало быть…

– Я все думал, кому это рискованное дело можно поручить. Тебе доверяю!

– Так вы бы, Иван Антонович, так сразу и приказали!

– Я ничего не приказываю, – оборвал полковник. – Это дело совести. Можешь и не ходить.

– Как «не ходить»? – покачал головой Плетнев. – Вы мне доверились, а я в кусты? Не сомневайтесь. Не подведу! Как налетят эти вольтерьянцы, басурманы, французы поганые, так стоять насмерть буду… Пока тот не убежит!

– Темный ты, Леша, – улыбнулся полковник. – Ну откуда в этой губернии французы? Ты бы хоть книжку какую прочитал, а то прямо беда с тобой… Ты операцию продумай как положено. У тебя ночь впереди… Чтоб все чисто было. Себя не скомпрометируй…

– Комар носа не подточит! – заверил Плетнев. – А пятнадцатого кладу в угол!

– Клади, везунок! На подставках выигрываешь…

К бильярдному столу подошли четыре гусара.

– Господин полковник, разрешите обратиться. – Прапорщик протянул полковнику заготовленную бумагу. – Прошу принять рапорт с просьбой о переводе в другой полк.

– Так! – вздохнул Покровский. – Кто еще грамотный?

Оставшиеся три офицера сделали шаг вперед и протянули конверты.

– Хорошо! – сказал полковник, собирая рапорты. – Молодцы!

– А ты, Плетнев? – спросил прапорщик. – Ты ведь тоже хотел.

– Передумал! – потупившись, сказал корнет. – Уж извините, ребята…

– Тебе видней! – брезгливо сказал прапорщик. – Ты же у нас любимчик командира…

– Молчать! – заорал полковник. – Чистенькими хотите остаться? Знаете ли вы, сукины дети, что третье отделение вам персональную проверку устраивает? Да передай я эти рапорта по начальству, вас не то что в другой полк – вас сразу в роты арестантские… Только я этого делать не стану! – Полковник в сердцах порвал конверты. – Для того я над вами и командир, чтоб на столько дураков хоть один умный был! Отойдите от стола, не мешайте! И запомните, ребята: если в завтрашней мишени хоть одной дырки недосчитаются, вам всем повторную проверку устроят!.. Играю семерку – два борта в середину.