Продолжение неволи

— Жаль, что тебе пришлось самой ему отказать. Мне было бы легче.

— Наверное…

— Хочешь, я все-таки с ним поговорю? Человек он, видно, хороший и, может, искренне верит, что в Польше тебе будет лучше. В крайнем случае придется ему объяснить, что нельзя собственное благополучие строить за счет страданий другого человека. Что для тебя на людях изображать его жену было бы непосильно — ты слишком честный человек. И что, как ни странно, после всего пережитого — инфантильна. Так мне поговорить с ним?

— Спасибо.

— Надеюсь, он не откажется выслушать меня.

Встретиться с Альбиной он не отказался. Но через Пранаса всячески эту встречу откладывал. Альбина предполагала — оттого что считает ее виновницей отказа.

А Люба думала — оттого не хочет встретиться с Альбиной, что, может, еще надеется переубедить ее? И каждый вечер, выходя из больницы, напряженно озиралась — не стоит ли он где-то поблизости.

Время шло, он не появлялся, и Люба старалась не вспоминать его. Даже стала надеяться, что он, быть может, познакомился с более подходящей ему по возрасту женщиной, которая тоже хотела уехать, и уже уехал.

Но однажды, уже весной, она, выйдя из больницы, вздрогнула — он стоял на своем обычном месте! Она еле удержалась, чтобы не вбежать обратно в больницу. На вдруг отяжелевших ногах спустилась с крыльца. Он шагнул ей навстречу и протянул руку.

— Не ожидали?

— Я… я думала, что вы уже уехали.

— Почти. Разрешите проводить вас.

— Спасибо.

И хотя он сказал «почти» и был заметно другим, чем тогда, зимой, Люба еле уняла дрожь.

На этот раз он, против обыкновения, не шел молча, а сразу заговорил:

— Я постарался вас понять, хотя при рухнувшей от вашего отказа надежде это было непросто. Думаю, что и вам мне отказать было нелегко.

— Да. Очень.

— Спасибо. Я с глубоким сочувствием отношусь к вам, пережившей такие ужасы. И вы мне по-человечески очень симпатичны. Не беспокойтесь, это вас ни к чему не обязывает, кроме выполнения одной просьбы: пока не улечу, не делитесь с вашей подругой, не говорите, что я приходил к вам прощаться.

Любу удивило это «улечу», но она молчала.

— Меня познакомили с советским летчиком, который на каком-то грузовом самолете летает в Варшаву. Он уже дважды брал с собой людей. Конечно, за немалые деньги. Денег, как понимаете, у меня нет. Но брат жены умудрился переслать мне две пары дорогих, с какими-то драгоценными камнями, швейцарских часов. Летчик согласился их взять вместо денег. Мужу вашей подруги, с которым вместе работаю, я, увольняясь, сказал, что перехожу на другую работу. Но не мог улететь, не попрощавшись с вами, которая одно время была моей надеждой. Да и теперь надеюсь, что еще встретимся. — Он поцеловал ее руку и вложил в нее какую-то бумажку.

Это был варшавский адрес его жены.

Однако туда он — и не только он — не долетел. Оказалось, что два первых рейса были настоящими. Но это стало известно КГБ, летчика арестовали, а желающим покинуть страну подослали своего человека. Плату он собрал, самолет взлетел, часа полтора летал вне видимости города и сел туда же, откуда поднялся. А у трапа пассажиров ожидали печально известные «черные вороны».