Земля обетованная

Чуда не произошло. Все шло так, как и опасался Лестер. Подростки, задавшиеся целью явиться на родину налитыми шотландским виски бурдюками, в скором времени предались пьяному веселью, затем начали просто орать. По-настоящему положение осложнилось в самый неподходящий момент, когда поезд стал взбираться на гору Шэп, по ту сторону которой лежала Камбрия. Следующей остановкой, где можно было рассчитывать позвать в поезд полицию, был Карлайл — но там Лестеру надо было сходить. Сейчас же машинисту ничего другого не оставалось, как в течение сорока пяти минут гнать поезд вперед на всех парах.

Лестер понял, что взят на заметку. Шляясь взад и вперед по коридору, они заглядывали к нему в купе — греческие воины, ковбои, герои в собственных глазах, громилы в глазах матерей, прижимавших к себе детей и придвигавших поближе свои вещички, растлители душ в глазах мужчин, большинство из которых сочли, подобно Лестеру, благоразумным углубиться в газеты или книги и делать вид, что ничего не замечают. Но на заметку взяли они именно его. Ничего удивительного. В конце концов, он был их поля ягода. И, сам того не желая, когда «суровый взгляд мужчины, с которым шутки плохи», обратился на него, он не сморгнул и не отвел глаз. Предводитель — в грязных мешковатых джинсах, клоунских ботинках и тонкой розовой рубашке, разодранной до пупа, — повернулся к пяти своим товарищам и сказал:

— Это наш парень. Наш дружок. Здорово, Джимми! Не забыл нас? Ты ведь наш дружок, а, Джимми?

Шайка завыла от хохота и, топоча, ринулась в бар за добавочной порцией горючего.

Один против шести — безнадежно! Сейчас и один на один… без практики сдаешь… Он не в форме. На вид будто и молодец, а на деле размяк. Спортивные упражнения помогают сохранять здоровье, но не прибавляют выносливости. Да еще эти неприятности с полицией в ноябре. И те фулемские ребята. Интересно, что бы он делал без толстой Эммы эти последние два месяца? Никто из его окружения не знал ее: ни в шайке карманников, пригревшей его, когда он впервые заявился в Лондон — сам уже не в ладу с законом, спасающийся бегством от ливерпульской банды; ни в том суетном мире, в который он все-таки прорвался, — в мире рок-музыки. Эмма была не из тех, с кем можно было появиться на людях. Кроме того, он считал, что добиться успеха можно скорее, когда ты ни с кем не связан.

Прожженные молодые люди из рок-оркестров называли Лестера за глаза подонком, подстилкой, заезженной шуткой и считали, что он приносит несчастье. В преступном мире он был известен как «подсобник». Ничего этого он не знал.

К Эмме его пригнал страх. В жизни ему достаточно часто бывало страшно, но на этот раз чувство страха затянулось на дни, потом на недели. И полосы невезения у него бывали, и скрываться приходилось, но вот такой страх испытывать — никогда! Потому-то он так плохо с ней и обращался. Она это понимала, а вот он — нет.

Длинный поезд с трудом взбирался вверх по горному склону, упорно одолевая перевал, удаляясь от городов, поселков и даже деревушек. Горы были совершенно голые. А внутри в поезде пьяно буянили шестеро юнцов — не выпивших и четверти того, что проглотил Дуглас за время своего полета, — выискивая предлог, чтобы начать крушить все подряд: пассажиров, их вещи и друг друга.

Настроившись на их волну, Лестер после первого же их появления все время прислушивался, стараясь уловить малейшие изменения тона. И уловил, когда они были за два купе от него, после чего зевать не стал.

Он взял чемодан, но оставил газету, банку с пивом и несъеденные сандвичи. Это может дать ему несколько минут. Тупоголовое дурачье может даже подождать, чтобы он вернулся за своими сандвичами. Которые они к тому времени сожрут.

Он вошел в туалет головного вагона, как раз когда поезд достиг вершины Шэпа и попетлял там немного, прежде чем устремиться вниз, к равнине, со скоростью 90 миль в час. В Карлайле он будет через тридцать минут.

Лестер выворотил сиденье в качестве орудия защиты и втиснул чемодан между запертой дверью и умывальником. Он открыл небольшое окошко и окинул взглядом заснеженные склоны гор. Когда-то он избегал все эти горы, взлетая на вершину и оттуда вниз. Его карьера — профессионального бегуна — сорвалась, как, впрочем, и все остальное… но вот один год, при поддержке дяди Джозефа… Этими мыслями о прошлом он пытался сохранить присутствие духа. Снял новый пиджак, аккуратно положил его на крышку чемодана. Поплясал на месте и несколько раз выбросил руки в стороны, чтобы согреться немного. Ветер, гулявший в этих покрытых снегом горах, пронизывал до костей. Поезд мотало из стороны в сторону, как старый ярмарочный аттракцион. Они миновали Пенрит, и поезд повернул вправо. Оставалось всего пятнадцать минут.

Кто-то постучал в дверь.

Лестер не ответил. Попался, как рябчик, глупость-то какая! Он тут же сообразил, что стоило ответить, и две-три минуты были бы выиграны. Он навалился на дверь плечом, уперся ногами в противоположную стенку, затем ослабил мускулы и стал ждать.

— Эй, Джимми, мы знаем, что ты там. Выходи, гад.

Голос был только один. Удар тяжелым ботинком сотряс тоненькую дверь.

— Мы тебя достанем, Джимми! — Говорок глазговской шпаны, гнусавый и угрожающий, слова, выкрикиваемые с садистским наслаждением. — Мы тебя немножко покалечим, Джимми. Как ты на это смотришь?

Лестер видел поездного охранника. Жизнерадостный старикан, на вид без пяти минут пенсионер. Пышные седые усы, наглаженный форменный китель, почтительные манеры, громкое «благодарствую!» на все стороны и панический страх в глазах, едва он заслышал дебоширов. Наверное, сейчас заперся в своем закутке и молится, как и Лестер, чтобы поезд скорее домчал их до города.

— Здесь он! Здесь, гад! В сортире заперся, а, Джимми?

Остальные пятеро протопали по голому полу коридора и забарабанили в дверь, пиная ее, пересыпая удары отвратительными ругательствами, которые повторялись с бессмысленной регулярностью, создавая свой особый ритм.

Лестер не произнес ни слова. Он напрягся, но не изо всех сил. Они действовали несогласованно, и, несмотря на то что дверь трещала и выгибалась, ни одной пробоины в ней еще не было. Пока!

Он подумал было, что все обойдется, когда удары в дверь стали равномерными. Парни объединили усилия и мерно таранили ее. Он ожидал этого и теперь, собрав все свои силы, уперся в дверь спиной. Его внутренности чуть не лопались от натуги, он весь дрожал от напряжения. Только бы не скиснуть.

— Раз, два, взяли! Не посрамим родного Глазго!

ТРАХ! Запертая дверь дрогнула.

— А ну, взяли! И-их!

ТРАХ! Непристойная брань перешла в кровожадный вой.

ТРАХ! Дверные петли погнулись. Чемодан соскользнул на пол.

— Мы победили! Кельты! Кельты! Кельты!

ТРАХ! ТРАХ! «Кельты!» ТРАХ! ТРАХ! «Кельты!

Мы победи-и-ли!»

Дверь была выломана, но он продолжал удерживать ее на месте, когда поезд замедлил ход, подкатывая к станции. Удары кулаков посыпались ему на голову. Чья-то рука вцепилась в волосы и стала тянуть, пока слезы градом не полились у него по щекам, но он не отнимал плеча и продолжал упираться ногами в стену. — Мама! — с трудом выдохнул он. — Господи Исусе!

— Гад! Гад!

Теперь они пронзительно вопили и дрались между собой, и каждый старался ухватить его, стукнуть — они толкались, спотыкались на крошечном пространстве, совершенно стервенея от того, что жертва продолжает оставаться недосягаемой, застыв, как труп, в своей крошечной цитадели.

Поезд не спеша катился вдоль платформы. Внезапно бутылка с неровно отбитым дном появилась в нескольких дюймах от лица Лестера. Он отдернул голову, и дверь упала. Они предстали перед ним. Подростки с искаженными, опухшими от ненависти лицами, визжащие от желания изничтожить чужака.

Лестер схватил сиденье от унитаза и, взмахнув им, как косой, двинулся на них, угодив вожаку прямо по переносице, которая сломалась. Вконец изнемогший, он плохо соображал, что делает, но все же умудрился правой ногой подтолкнуть дверь так, что она легла поперек, создавая препятствие, которое им нужно было преодолеть, прежде чем они дорвутся до него; сам же он стоял, зажатый в уголке между стульчаком и маленьким окошком, и из последних сил размахивал сиденьем. Он стонал и задыхался. Его пнули в пах. Рубашку на нем порвали. Трахнули по голове. Удары сыпались со всех сторон, и тяжелые ботинки больно били по ногам.