Ноябрь, или Гуменщик (ЛП)

— Ты мне только имя его назови! — мрачно потребовал он. — Порчу наводить на него надобности нет, я с ним сам расправлюсь — и похлеще!

— Что-то вы, господские, зачастили ко мне в последнее время! — проворчала старуха. — Только намедни припожаловал сюда кубьяс и украл кошку, вчера амбарщик явился и тоже украл кошку — что вы там, в поместье, с этими кошками делаете? Неужто настолько обчистили барскую кладовую, что бедному барону на обед кошек жарят?

— Я не за кошками пришел! — возмутился кильтер. — Я про кубьясовы и амбарщиковы дела знать ничего не знаю, а в барской кладовой сам видел, как ты за обе щеки булку уплетала!

— Да ты не обижайся! Я только так спросила, — примирительно заметила знахарка. — Просто я диву даюсь: зачем таким важным людям и кошки вдруг понадобились? Я не против, у меня кошек этих не счесть, и они знай себе плодятся. Тебе кота не надо? У меня они все хорошо мышей ловят!

Кильтер хотел было сказать, что у него уже есть кот, но тут вспомнил, что неизвестный мерзавец вздернул грозу его мышей на суку, и кровь бросилась ему в голову.

— Не надо! — взревел он. — Если ты назовешь мне имя этого засранца, я его, гниду, заставлю вместо кота мяукать! А ну, выкладывай, что тебе известно!

Знахарка достала откуда-то из-под кровати громадную связку всяких трав и бросила их в висевший над очагом котелок. Помещение наполнилось паром, знахарка же села возле очага, огромным половником размешала варево, глаза у нее заслезились от пара, и забормотала что-то. Кильтер прямо дрожал от нетерпения.

— Не трясись! — приказала знахарка. — Я уже вижу его. Это мужик. Сиди тихо, может, удастся разглядеть его лицо.

Кильтер застыл истуканом и даже затаил дыхание.

— Так-так, — бормотала старуха. — Да, это Рейн Коростель.

— Ага! — обрадовался кильтер и вскочил со стула. — Это можно было предположить! Придурок малахольный! Нас, слуг господских, он, видите ли, не жалует, а теперь до того злобой изошел, что забрался ко мне в дом и все перевернул! Ну, это он напрасно себе позволил! Он еще пожалеет!

Кильтер сунул старухе монетку, выскочил за дверь в темноту и бросился бежать домой по хлюпающей под ногами грязи и слякоти.

Несколько волков взяли его след и потрусили за кильтером, но он все-таки успел раньше заскочить в избу и захлопнуть за собой дверь, даже не подозревая, от какой напасти спасся.

Волки засопели с голоду. Молодой глупый пес кильтера вылез из конуры, тявкнул, тут волки и задрали его.

6 ноября

К утру дождь перестал, но дороги и дворы совсем развезло. Коростелева Лийна, возвращаясь из хлева, чуть не растянулась, поскользнувшись в грязной жиже, и испачкала руку.

— Ух, до чего на улице мерзко, — сказала она, войдя в избу после того, как умылась возле колодца. — Хоть бы уж снег поскорее выпал, нет ничего хуже такой грязюки.

— Одно слово — осень! — отозвался Рейн. — Грязи по шею. Но это все пройдет. Летом вон сколько недель хорошая погода стояла.

— Ну да, только кто сосчитает, как долго такая мерзкая погода продержится! — вздохнула Лийна. — Ты только представь, кабы все время было тепло да солнце светило.

— Такой жизни, почитай, и нет нигде, — предположил Рейн. — Разве что где-нибудь на краю света, где чернокожие живут. Там, может, так оно и есть, да что о том судачить. Нам надо смотреть, как нам обойтись. Погода — это не самое важное, куда хуже жадность и зловредность господских прихвостней. С каким трудом удается нажить вещицу-другую, а они готовы последнее у тебя забрать. Ну не Иуды ли?

— Это ты про брошку серебряную? — спокойно сказала Лийна, ничуть не опасаясь, что отец может доискаться правды и выяснить, куда в действительности делась ценная серебряная побрякушка. — Да, конечно, некрасиво, что они украли наше сокровище. Но ты ведь принес от кильтера кое-что взамен.

— Что я принес, то не в счет, это ведь не мое! — возразил Рейн. — Мне нужна моя брошка! И я тебе, дочка, говорю: я ее верну! Надо только хорошенько все обмозговать, и уж тогда я задам этой сволочи кильтеру так, что не поздоровится!

Но едва он произнес эти слова, как не поздоровилось ему самому. Весь дом вдруг задрожал, посуда покатилась со стола на пол, скотина в хлеву жалобно заревела, Рейн выронил трубку изо рта, и горячие искры посыпались на него, причиняя нестерпимую боль.

— Что за чертовщина! — вскричал он и выбежал из дому.

Во дворе творилось невесть что. Под самой дверью свирепствовал вихрь, ломал ветки, поднял в воздух собачью конуру вместе с собакой и нещадно трепал бедную псину, будто решил заживо сшить из нее шубу. Затем вихрь принялся за хлев, стал дергать ворота, пока наконец не сорвал их с петель.

— Да кто ты таков? — вскричал Рейн Коростель в ярости. — Небось, барский прихвостень какой-нибудь! Уж не сам ли кильтер? Мало ты мне еще вреда причинил, так теперь, дрянь ты эдакая, явился на мое подворье бесчинствовать! Ну, погоди у меня! Я те задам!

Рейн схватил вилы и ринулся в схватку, стараясь острыми зубьями попасть прямо в середку вихря, но это оказалось не так-то просто. Несколько раз вихрю удалось вырвать вилы из рук Рейна и отбросить их далеко в сторону, так что хозяину пришлось подыскивать новое орудие. В ход пошли и косы, и топоры.

— Лийна, давай живо в лес! — крикнул Рейн. Сжав зубы, он рубил ветер. — Может, тебе удастся обнаружить тулово этого обалдуя! Разверни его тогда, а я пока постараюсь отметелить его хорошенько.

Схватив тулуп, Лийна помчалась в сторону леса. Кто не знает, что вихрем крутится только душа нехорошего человека, тогда как тело его тем временем покоится где-нибудь под сенью зарослей совсем как мертвое. Обычно завихрялись летом, когда с поля можно запросто утащить порядочно зерна или сена. К тому же летом человечьему телу в лесу хорошо, тепло лежать, а в такую погоду, как нынче, тело свое оставить валяться где-то в холодной слякоти мог только очень зловредный и вконец озверевший человек.

Лийна знала, что найти тело нелегко, ведь лесу конца краю нет и никто не ведает, где злодей покоится. К тому же времени было в обрез. Она выискивала места посуше, металась среди облетевших зарослей взад и вперед, время от времени опускалась на корточки, раздвигала еловые лапы.

Поиски Лийны увенчались успехом только потому, что стоял ноябрь, деревья сбросили листву, и лес просматривался насквозь. Летом она бы нипочем не отыскала в густых зарослях тело того, кто решил промчаться вихрем. Возможно, что и облетевшая листва не помогла бы Лийне, не заметь она вдруг лешего, который, выпучив глаза, уставился на что-то и жевал губами, словно добыча была у него уже во рту. Лийна посмотрела в ту же сторону и увидела торчащую из-под куста лещины мужскую ногу.

Лийна торопливо прочла несколько молитв, отчего лешак превратился в синий дымок и поспешил убраться. Она вытащила мужика из зарослей. Это был кильтер. Глаза у него закатились, и на вид он был мертвец мертвецом.

Лийна подхватила его под мышки и развернула — ногами туда, где прежде была голова, а головой туда, где были ноги. Теперь уж наверняка душе не найти нужное отверстие — ноздри. Вихрь был в руках у семейства Коростелей и судьба кильтера — в их власти.

Лийна запомнила, где лежит тело, и понеслась домой. Рейн все еще воевал с вихрем, видно было, что он притомился, то и дело заходился в кашле. Лийна уже издали закричала:

— Нашла, нашла! Попался! Это кильтер! Я нашла его!

Вихрь тотчас прекратил безобразничать и изо всех сил помчался в сторону леса. Рейн поспешил узнать у дочери, развернула ли она тело, и затем крикнул вдогонку ветру:

— Поспешай, поспешай, старая скотина! Не видать тебе больше своего гнездышка! Конец тебе пришел, дерьмо собачье!

Спустя час-другой Рейн Коростель, трубка в зубах, сидел на корточках возле тела кильтера и с мрачным удовлетворением наблюдал, как в ногах его вьется мелкая мушка, безуспешно пытаясь найти ноздри, чтобы пробраться через них на свое место, где душе положено быть. Подошла Лийна, остановилась возле отца.