Республика ученых

Инвентарь периодически распределяли лесники: кожаные пояса надлежащего размера; молодняк получал никелевые щипцы: приурочивали к празднику полнолуния. / (Господа «лесники», однако, вовсе не пользовались, по-видимому, репутацией богов-благодетелей; ибо вождь немногословно и туманно намекнул: всякий раз после совместных празднеств было немало смертельных исходов (и вопросительно посмотрел на меня:? — Но я нашелся и жестом показал на восставшего благодаря джину паренька:?! — Но он лишь задумчиво покачал головой: лесники тоже иной раз врачуют.)

Цветные облака застыли на небе двойными полосами; 2 цвета, собственно, желтый и красный. (Лишь одно на самом краю седое, как вдовушка.) «Салджа?!»

Она, легкостопая, уже изготовилась в путь: на груди две красных звезды, слева и справа, как и положено женщине! / Вождь тоже приподнялся: «Провожу вас до самой стены. Вдруг еще где-нибудь встретятся never-never». / Салджа вытянула разочарованную мордочку: а как же наша ночь?! (А вожатый уже прикручивал себе на спину мои вещи: и это пришлось мне по сердцу! Пауки пауками, но: Салджа была мила, даже очень, однако слишком утомительна. А кроме того,

мне было предложено ехать верхом!!: «Садись верхом и спрашивай сколько хочешь!» [45]

Я и спрашивал вволю (сидя верхом, на дамский манер, Салджа поначалу с недовольным видом плелась рядом и строптиво запрометывала голову, когда я на ходу пытался погладить ее в утешение. Заметно повеселела, однако, когда мне удалось шепнуть ей: «Завтра; только с тобой!» Поскакала пританцовывая).

Сколько же пещер здесь, в Неваде?: Иногда во множестве, целые ряды с тонкими крепкими перегородками —: наверное, опустевшие, бывшие города! / Воду они всегда чуяли: останавливались, с посерьезневшими лицами, причмокивая губами, раздувая ноздри, всматривались в темноту: дальше. (Все это под лепет легенд летописных: об «источниках-смеянках», из которых хочешь напиться, хохочешь и не можешь, пока не выпьешь из другого источника, рядом с тем, из которого смешинка в рот попала.)

«Что там горит на горизонте?!»: но это были всего лишь звезды, увеличенные маревом. / Верно: вокруг Венеры ясно видимый сонм поклонников; различимы цветные кольца: пурпурное, оранжевое; лиловое.

«Иногда воздух наполняется музыкой. И голосами». (Их голоса при этом перешли на суеверный шепот.) / Вместе, перебивая друг друга (ибо Салджа, хоть и была намного моложе, тоже с этим сталкивалась): однажды все племя в течение нескольких дней слышало, как из расщелины в горах раздается какое-то пение и пронзительный свист. А также возбужденные, грубые мужские голоса: они ругались; отдавали команды; потом раздался удар хлыста, и кто-то закричал (да так жутко, что племя чуть не шарахнулось врассыпную!). Это длилось долго, неделями, и все племя жило в страхе, но потом голоса стали тише, исчезли почти совсем: но если что есть силы напрячь слух, то можно было различить слабый, сладостно-монотонный звук, как бы исходящий из maiden’s mouth. [46] / (Вероятнее всего, какой-нибудь шутник из лесников запрятал в расщелине магнитофон: так возникают легенды. / Но до чего бесшабашная голова; безрассудная, забубенная, безответственная; я бы не стал так экспериментировать! / Или я проделал что-то в этом духе? Своей волшебной бутылкой? — Только осторожно, осторожно!)

:и вдруг они застыли, так и не опустив на землю занесенную ногу! Круп его так напрягся, что я скатился наземь; я встал на всякий случай между ними да еще взял каждого из них за гриву, так как они окаменели явно от страха (даже челки надо лбами взъерошились, как щетки: признак предельного ужаса. Или лучше, осторожнее сказать: сильного волнения; интересно).

Ибо в неглубокой лощине, внизу под нами, явно затеплился какой-то слабый свет! Он нарастал. Приобретал красноватый оттенок. Пятно было выше человеческого роста и имело стройные очертания. / «Спокойно!» / Пятно не шевелилось (величиной было с куст можжевельника; розовое свечение, ни звука): «Да спокойно же: я ведь с вами!» (И как ни глупо это прозвучало, но их дрожь поубавилась. В «лесников», оказывается, верим как в Бога! Я неустанно похлопывал кентавров по крупу и бокам. (Салджу обнял покрепче: дело и впрямь принимало слишком оригинальный оборот!

«Нет! не надо туда ходить!» прошептала она с мольбой, содрогаясь. И я остановился, ибо в противном случае доказал бы не храбрость, а постыдное знакомство с этой проклятой чертовщиной. / Итак, блуждающий огонь, конечно. Одна из разновидностей тех, что возникают и у нас, когда природный газ загорается и горит часами. Однако вождь отрицательно покачал головой атлета: «В земле нет никаких щелей, ни дыр, ни пор». / (Когда кентавров собиралось много и у них было время, они спешили окружить такое место кольцом из плоских камней.)

Так мы долго стояли, глядя друг на друга. Мы, Brothers Three: contra [47] огненного куста. (Тот был тих; розовокудр. Лишь однажды он резко метнул верхушкой в сторону (из чего мы заключили, что он прекрасно может обойтись и без нас).)

«Душа тирана Формидаллса!» (прежде чем я сумел объяснить им, что там горит). / И дальнейшая информация для меня: «Злой дух, нас создавший». — «Значит, вас создал злой дух?» — заинтересованно спросил я; и они удивились: «Да. А вас что, разве добрый?» (А он — недаром ведь был предводитель, витязь & мыслитель — добавил веско: «А есть ли добрый дух?». -. - [48]) Я предпочел не отвечать, я не слишком уютно чувствовал себя (никогда не чувствовал себя достаточно уютно!) в своей розовой коже.

Потрусили дальше: луна (при этом я и сам употребил уже их Gowchromm!) подняла голову и свесила ее набок: и вскоре мы скакали, усталые, в желтых мирах.

Заночевать?: «Скоро. Целая вереница пещер».-Я соскочил на землю и пошел пешком (хотя душа была не на месте: раньше надо было слезать, когда дорога вела в гору!) между ними, сквозь безросую ночь. После нескольких минут вялого разговора на горизонте показались

островерхие кровли, вонзившиеся в темнеющее небо. У въезда в поселок еще сохранился щит: «Канделярия». / Он взглянул на меня по-британски: [49] «Что это, собственно, значит?» И я охотно объяснил ему происхождение этого названия, которое он, как мне показалось, тут же мысленно приспособил к новым словообразованиям.

Итак, мы вошли в покинутый город; с лицами, освещаемыми неверным светом луны. / Улицы были занесены песком, который приглушал наш шаг (у некоторых стен его скопилось до метра; «у стен», когда идешь по улице, лучше сказать, чем «перед стенами»). Немо и пусто глядела на нас Gowchromms. Вдалеке послышался какой-то хлопок (оконная рама от ветра?). «Канделярия, Канделярия» постоянно бормотал наш шеф, осваивая новое слово). / Мы вошли в какое-то помещение на первом этаже. Разместились на занесенном песком полу.

«Ах, здесь их не бывает!: они ведь постоянно должны что-то сосать», (never-never): «Литрами кровь или сок растений, иначе они быстро высохнут». — Они вынули из мешочков крупные колосья и принялись жевать, негромко хрупая зернами. Салджа незаметными маневрами притиснулась поближе ко мне (с наслаждением жуя какую-то солоноватую травинку: на десерт) / На неглубоком горячем песке. / «Тень единорога на лунной желтизне»: как название картины (или просто «Тень единорога». — «Единорог» здесь, однако, совсем ни при чем!).

«Почему: вы не располагаетесь здесь на зиму? В этих покинутых городках?» / А она: «Бело?» (это они зиму так обзывают?) Они изложили свои взгляды на этот предмет (то есть вождь, а Салджа тем временем притискивалась все ближе): «Бело? Это очень плохо!» / Неторопливое обоснование: «Совсем особенные голоса. Деревья наливаются сверху кровью и дрожат. Gowchromme ходит съежившись и мерзнет; и опрокидывается рябой спиной. Никакой травы, разве что откопаешь где с большим трудом — не-е, уж мы лучше тогда все уходим — на полдень».