Приключения англичанина

Уж теперь никто по обе стороны границы не смел и помыслить о посягательстве на замок Флинса, он же не испытывал удовлетворения, напротив, беспомощный вид сэра Баклю побудил лишний раз задуматься над ничтожеством собственных свершений. С тоскою во взоре наблюдал за течением воды в недвижных берегах, шевелением ветра в развесистом вереске [4], пыланием пламени в очаге, и понималось, что не сумел приискать отпущенному времени героическое употребление, а еще понималось, что жизнь на краю света, в холодной, полутемной Британии, заведомо маргинальна, и любые подвиги в жизни этой суть заметки на полях текста куда более значительного…

* * *

Довольно–таки грустно заканчивается новелла о Флинсе, не правда ли? Что делать, не я ее сочинял.

Прочитаем еще одну, о сэре Тристраме Шотландском, каковая, уверяет отец в предисловии к ней, переведена им со старо–французского подлинника [5]*. К сожалению, нет у меня возможности установить авторство текста, ни даже издание, которым отец пользовался. В предисловии он лишь указывает: «Многоточие в квадратных скобках означает повреждение текста невосстановимое. Иногда переводчик (это он скромно о себе) решался предложить свой вариант прочтения трудного места, – тогда в квадратные скобки заключено именно предполагаемое слово».

* * *

Из дневника переводчика

Вчера был вечер. Гости соблюдали морды поведения. Терпи, бумага!

Не Вакх, не варвар, с черепом стакана я витийствовал однако.

Колодец водки на столе! В ушах – звук крови.

Испытывал кружение мозгов, – симптом любови.

Вздыхал, – у девы дыбом влас, как в поле злак.

Пришелица, зачем зажгла свой масляно–зеленый зрак?

Мне скучно, бес. И мне, мне – скучно, Фауст!

Нас было двое. Напрягали фаллос.

Я щедрым был, как целый Купидон.

Не скопидомничал. Семян излил бидон!

Поил подругу детородным перламутром.

Она гимн Гименею пела утром.

* * *

Сэр Тристрам своеобычно для средневекового рыцаря жил в замке, числился вассалом короля Малькольма [6], а всех дел у него было скакать на [коне] вдоль границы и привечать мечом незваных.

Сэр Тристрам ростом был […] [7]*

Улыбаясь, разгибал подряд девять подков. Владел всеми видами холодного оружия. Убийственно стрелял из лука.

Но был не чужд и образованности, превзошел тривиум–квадривиум, умел изъясниться на пиктском, древнеанглийском, нормандском.

Не скупился на свечи из бараньего жира и дотемна читал пергаменты, а то наведывался в Мелрозский монастырь, – тамошняя библиотека насчитывала восемнадцать названий!

И что самое главное: знания не лежали под шлемом втуне. Сочинял вирши.

Жена его, леди Гвендолин, была красавица и, судя по имени, ирландского происхождения. Была рыжеволосая, с зелеными глазами, рослая, с грудью и сильными руками, ногами.

Времена были суровые, поэтому сэр Тристрам обучил супругу рубить и колоть мечом, скакать [ на коне ], стрелять из лука столь же метко, как он.

И образована она была не хуже сэра Тристрама, вдобавок мастерски вышивала ирландские орнаменты. Для собственного удовольствия, разумеется.

Замок их, невеликий и неказистый, радовал тем не менее зрак окрестных жителей, – управлял ими сэр Тристрам справедливо, дни повинностей претворял в празднества и принесших дары угощал в свою очередь вином и мясом.

А леди Гвендолин, ежели скучала, преподавала деревенским детишкам начатки знаний.

Впрочем, скучать не было времени! Замок напоминал проходной двор — входили и выходили пилигримы и менестрели, – последних супруги слушали с особенным вниманием, ибо и сами превосходно бренчали на роте, псалтериуме. На музыкальные их вечера сьезжались ценители со всей Шотландии.

А сосед сэр Баклю, бездарь и завистник, в замке своем скрипел зубами. Весьма привлекала его внешность леди Гвендолин, да нечем было заслужить благосклонность.

Теперь, дабы завершить пролог, опишем будни сей четы: вот сэр Тристрам скачет осматривать владения, – в черной куртке, в серых штанах, в черных сапогах, к поясу прицеплен меч.

Чуть позади, на сивом, в яблоках, – леди Гвендолин в модном bliaut, в красных сапогах – зеленоглазая, златоволосая!

И следом – свита в стальных свитерах и шлемах.

«Известно ли вам, леди, – говорит сэр Тристрам, осаживая коня и оборачиваясь, — что меч сей, завещанный мне отцом и названный им Redemptor, что в переводе с латинского означает…»

«Искупитель», – подсказывает леди Гвендолин.

«Угу, – одобрительно улыбается сэр Тристрам. – Не перебивай однако. Так вот, меч сей выплавлен из цельного куска руды. Это, как можете вы заметить, приглядевшись к характерному узору на клинке, булат, причем не перекаленный, ибо в срок извлечен из пламени и прошел процедуру отпуска, каковой процедуре и обязан своими качествами: в меру тверд, вязок, упруг. О, спору нет, моя дорогая леди, и обычный стальной клинок возможно закалить до твердости булата. Токмо сей лжебулат прыснет как стекло, увы, редкостное покамест в шотландском нашем захолустье, прыснет вдребезги при добром ударе о шлем супротивника. Истинный же булат хотя и тверд, а все вязок. И ощути, как востро заточен, а? Востро? И щелкани ноготком по клинку, — звенит?»

«Грустный какой звон», – сказала леди Гвендолин и стала озираться, вдруг волнение стеснило большую ее грудь неведомо отчего.

«Нимало не грустный, а присущий именно булатному мечу. А вот тебе еще один аргументум, что это действительно булат, а не подделка. – Тут сэр Тристрам выдергивает из виска леди влас и рубит сей влас в полете его по воздуху на два равных отрезка. Ох, и глазомер у сэра Тристрама.

«Каково, а? А ведь ваш вас… влаш вас… ть–фу, твой, говорю, волос затруднительнее рубить на лету, нежели, допустим, конский. Твой волос – паутинка, а лишь булат, любознательная вы моя леди, возможно заточить до баснословной этакой востроты, чтобы рубил паутинку, воздухом влекомую. До вечера, дорогая.»

И сэр Тристрам уносится, и следом свита с копиями и криками […]

А леди Гвендолин, сопровождаемая четырьмя валетами, возвращается в замок, распоряжается относительно ужина, садится на лавку и вышивает ирландские орнаменты. Ждет.

Вечером при свече сражаются в шахматы: то ломят белые, то – красные. Интеллектуально соперники равны, поэтому всякий раз приходится им соглашаться на ничью.

Но однажды выехал сэр Тристрам на охоту и отсутствовал три дни. Леди Гвендолин даже начала нервничать.

Она стояла на стене замка и заламывала себе руки, воображая мужа в единоборстве с драконом.

Вдруг сэр Тристрам прискакал из леса и как же он выглядел! Плохо, скверно он выглядел.

Спрыгнул с коня, взошел в замок, сел за стол. Валет налил ему эля из оловянного кувшина в оловянную же кружку.

Леди Гвендолин приблизилась и спросила с достоинством: «Где пропадали вы, мой друг, и все ли с вами в порядке?»

Но сэр Тристрам посмотрел на нее, не узнавая, вдруг вскочил с лавки и ударом кулака превратил ее нос в красную лепешку.

Леди гордо удалилась в спальню, а сэр Тристрам захохотал и залпом выпил содержимое кружки.

Еще не закатилось солнце, а уже он переколотил всех валетов, выгнал вон пилигримов и менестрелей, леди Гвендолин загнал в подвал и посадил на хлеб и воду.

И облачился в латы, и поскакал на Большую Северную дорогу, и связался с извергами рода человеческого.

Еще не выкатилось Солнце, как он во главе приспешников стал грабить и жечь населенные пункты.

Перо не поворачивается перечислить злодеяния, совершенные сэром Тристрамом в течение трех последующих лет. Не поворачивается, а надобно. Повествование обещано правдивое. А посему и перечисляю: […] [8]

Вот как зверствовал. А щадил лишь детишек, стариков и произвольно избираемых женщин.