Дикие ночи

— Да Боже меня упаси, я никогда не смог бы существовать в Париже! Я живу в деревне, недалеко от Биаррица.

Он подошел и представился:

— Патрик Тевене…

Я пригласил его за свой столик:

— Выпьете со мной?

Он заказал виски, и Хейра принесла запылившуюся бутылку.

— Вы ведь здесь в первый раз?

— В Марокко?

— Да нет, в «Кабане»…

— Да.

— Значит, вы не застали великую эпоху. Отель принадлежал тогда моему отцу, Ролану Тевене. Здесь бывала вся Касабланка. Люди выстраивались в очередь, чтобы поужинать в ресторане моего отца… А уж какие женщины сюда приходили!.. Мой отец ведь был важной шишкой в этой стране.

— Он вернулся во Францию?

— Да нет, он умер — отравился испанскими консервами, когда ехал из Франции.

— Извините, я не хотел…

— Отец скончался на наших руках, помню, когда он приехал, мы как раз ели кускус. Позвали врача, француза, но он уже ничего не смог поделать… Папа умер в ужасных мучениях. Он говорил, что у него все внутренности в огне и желудок разрывается…

В наступившей паузе я поймал полный ненависти взгляд Хейры, брошенный на Патрика Тевене. Он заговорил, понизив голос почти до шепота:

— Моя мать не уехала… Вы, наверно, поняли почему?

Он сказал «почему», а подумал — я уверен — для чего, потому что воспринимал молодого марокканца как вещь, он был для Патрика не человеком, а восставшим членом, пронзавшим ночью тело матери.

Я решил прикинуться туповатым.

— Как его зовут?

— Кажется, Мустафа… О таких, как мой отец, можно писать романы…

Позже, под воздействием выпитого виски, я услышал от Патрика Тевене именно то, чего от него ждал: о его блестящей карьере в строительной отрасли, его ненависти к Алжиру, попавшему теперь «в лапы к русским», о садах Пале-Руаяля, изуродованных колоннами Бюрена, упадке Франции… Одна из его приятельниц разглядывала сундуки на марракешском базаре, ей надоело торговаться, и она сказала торговцу, что цена слишком высока. А тот ей отвечал, вы только подумайте: «А вы что, из новых бедняков Франсуа Миттерана?..» И он делает вывод: «Никогда раньше марокканец не посмел бы сказать ничего подобного. Как пострадал имидж Франции за границей, вы согласны?!»

Я встал из-за стола, поблагодарил Патрика и его мать. Она сказала:

— Хейра приготовит завтра кускус. Если не уедете, позавтракайте с нами.

Я ответил, что буду рад присоединиться, но пока не знаю, где окажусь завтра в полдень. Взглянув на кухарку и Мустафу, я вышел.

У себя в номере я разделся и принял душ. Вытираясь, заметил на левом предплечье лиловый прыщ и машинально пробормотал:

— Нет, невозможно, не может быть, чтобы…

Я лег, но никак не мог заснуть, чувствуя, как приближается ко мне смерть, у нее не Лорины глаза, это как бы два образа, слившиеся в один, — абстрактная, равнодушная общая гибель, глядящая на меня ее глазами. Это не может быть мой конец, пусть даже его аромат манит меня раскрытыми объятиями Кровавый цветок под моей кожей.

С ощущением, что должно произойти нечто невероятное, я вдруг вспомнил Лору, она вернулась, она как будто дергает за невидимые ниточки, лепит мою судьбу.

Откинув простыни, я присел на край кровати. Натянул трусы, потом джинсы, майку. Внезапно пришло возбуждение, но я удержался от соблазна и вышел.

Надо мной было звездное небо Неожиданно я услышал шум позади отеля. Спрятавшись в кустарниковой изгороди, я заметил темный человеческий силуэт, появившийся на стоянке перед отелем, и в лунном свете узнал Хейру. Она шла к дороге. Я услышал, как хлопнула дверца, зажглись фары, и машина тронулась.

В заднем кармане моих джинсов лежали ключи от машины, я кинулся на стоянку, рывком открыл дверцу и последовал за автомобилем, увезшим Хейру.

Я ехал в темноте за красными огнями «пежо», мимо мелькали деревья. Мы проехали какую-то деревню, и она повернула налево. Дорога шла вверх. Погасив фары, я последовал за «пежо-404». Машина остановилась возле небольшого кладбища. Я припарковался невдалеке и выключил мотор. Хейра и водитель вышли из машины, он был в темном, с лопатой в руке. Оба вошли на кладбище.

Бесшумно и быстро я последовал за ними и увидел, как они присели у какой-то могилы. Потом араб поднялся и начал долбить каменную поверхность склона, выщербленного ветрами, к которому прилепилось это простое кладбище с примитивными камнями вместо памятников над могилами нищих. Каждый день эрозия истончала слой земли, покрывающей покойников: прах соединялся с воздухом, приближаясь к небу. Но что такое несколько сантиметров по сравнению с вечностью?

Я с трудом верил своим глазам: мужчина, привезший Хейру, раскапывал могилу, сталь лопаты наткнулась прямо на покойника, зарытого, как велит Коран, без гроба, в простом саване.

Араб держал мертвеца, пока Хейра стаскивала с него простыню. Похороны, очевидно, состоялись утром — тело не начало разлагаться и только одеревенело.

Водитель бросил саван в выкопанную им яму и заровнял могилу, потом положил лопату, и они с Хейрой, подхватив покойника под мышки и за ноги, положили его в свой пикап под брезент. Хейра вернулась в машину, а араб сходил за лопатой и кинул ее рядом с мертвецом. Они тронулись с места и, развернувшись, поехали к отелю. Я последовал за ними.

Оставив машину перед въездом на стоянку, я побежал к гостинице. Там я увидел, как две темные фигуры тащат тело, и подошел немного ближе. Хейра открыла служебный вход, и свет, падавший из кухни, ударил мне в лицо и осветил лежащего на земле мертвеца. Они унесли тело на кухню, а я, пригнувшись, подкрался к окну.

Покойник лежал на полу. Хейра взяла с циновки блюдо с манкой и начала месить ее. Потом она поставила блюдо на пол, рядом с мертвецом, ее спутник приподнял мертвеца, а женщина придвинула к нему блюдо.

После этого кухарка принялась месить кускус, который собиралась подать нам завтра, одеревеневшими руками покойника. Манка тихо струилась по мертвым пальцам, а Хейра шептала заклинания, в которых часто повторялось имя Патрика Тевене.

Внезапно она повернула голову к окну, словно почувствовав мое присутствие. Я убежал и долго приходил в себя, спрятавшись в густых кустах и надеясь, что Хейра не успела узнать меня.

Кухарка и ее помощник опять погрузили мертвое тело в «пежо» и поехали в сторону кладбища. Там они наверняка вернут покойника в могилу.

Я поднялся в свой номер, разделся и растянулся на кровати. К счастью, день еще не занимался. Хейре тоже нужна была глухая ночь, утренний свет помешал бы ее зловещей и таинственной работе.

Уже засыпая, я вдруг сообразил, что на кладбище они наверняка заметили мою машину на обочине и все поняли.

Я заснул и видел сны. Когда утром я открыл глаза, передо мной все еще стояли призраки мужчин, живущих на холмах Рифа. Эти люди, войдя в транс, могли есть угли и кактусы. Они не обожествляли боль, подобно мне, она для них просто не существовала.

Я завтракал внизу. Мне подавала сама мадам Тевене, ее сын еще не спускался. Она спросила, буду ли я есть с ними полуденный кускус, и я сказал, что останусь.

Стол накрыли прямо под набитой соломой головой кабана. На скатерти стояло пять приборов: для госпожи Тевене, Патрика, меня, Мустафы и Хейры. Только мы с Патриком пили аперитив.

Мадам Тевене пригласила нас за стол. Хейра подала пастилью, а потом принесла кускус. Я был гостем, и мне первому подвинули блюдо с большой деревянной ложкой. Без малейшего колебания я взял ее, но, прежде чем положить еду на свою тарелку, посмотрел на Хейру. В ее глазах был дерзкий вызов, и я принял его. Ее взгляд обещал скорую смерть — конечно, не ее собственную, в моих глазах было обещание возможной смерти, скорее всего моей, и только моей.