Ислам от монаха Багиры

В трубке бодрым голосом отозвался вахтер Михалыч. Поймав машину, счастливый Абдулла помчался в суд.

— Что это Вам, уважаемый Абдулла Петрович, не отдыхается? — приветствовал Абдуллу бодрый Михалыч. — Погода-то какая замечательная. На лыжках бы покатались.

По радио передавали навязший в ушах хит "Сизый голубь улетает в Заполярье" в исполнении Эвенкийского национального оркестра имени Любавушкина под руководством Кирилла Ихуэсэ.

— Не до лыжек сейчас, Михалыч, — с суровой улыбкой ответил Абдулла.

— Как Новый год встретили? — размеренно продолжал беседу Михалыч, неторопливо снимая с гвоздика на старомодной деревянной доске ключ.

— Неплохо, — поспешно ответил Абдулла. — Скорее, уважаемый, скорее.

— Тише едешь — дальше будешь, Абдулла Петрович, — мудро посоветовал Михалыч.

Абдулла ничего не ответил беззаботному вахтеру.

Войдя в свой кабинет, он схватил чистый бланк постановления о проведении обыска и засунул его в принтер. Через несколько минут документ с печатью и соответствующей подписью был готов. Еще столько же занял поиск адреса Кузина в компьютере. Оставалось придумать что-нибудь с судебным исполнителем. Абдулла не хотел впутывать в дело лишних людей, — слишком серьезны последствия утечки информации. Но ведь не может же он идти один!

Перебирая в памяти всех сотрудников суда, Абдулла не мог не вспомнить о Саиде. Недалек, но исполнителен, умеет держать язык за зубами. К тому же он обязан Абдулле тем, что не лишился работы.

— В любом случае, выбирать не приходится, — продолжал размышлять Абдулла, сам не заметив, как набрал номер Саида.

Не вдаваясь в подробности, Абдулла в приказном порядке потребовал от исполнителя наказаний в соответствии с шариатом прибыть в суд в течение получаса.

Абдулла не видел Саида больше двух месяцев. Наказание за избиение Бабаханова оказалось слишком тяжелым даже для такого крепыша, как Саид. Он слег в больницу, а последние две недели находился дома в вынужденном отпуске — вплоть до полного выздоровления. Бабаханов тоже оклемался и теперь даже пиво в рот не брал, — по крайней мере, в публичных местах его никто пьяным не видел.

В ожидании Саида Абдулла, не имевший до этого никакого опыта ведения следствия, прикинул на бумажке примерный план своих будущих действий.

Как быть с Кузиным? Предъявить ему ордер или попытаться вначале поговорить по-хорошему? Всякое бывает. Вдруг он возьмет, да и выдаст рукопись без лишних препирательств. Ну, а потом что? Что, если у Кузина не окажется рукописи? Что, если вообще не было ни самого похищения, ни, тем более, полумифической рукописи? Слишком уж неправдоподобно звучал рассказ Баума. Мысль о нереальности истории, рассказанной профессором, подняла Абдулле настроение, но меньше, чем через минуту, по закону всемирного тяготения, которому подвержены не только тела, но и человеческие мысли, Абдулла вернулся на землю.

Зачем профессору понадобилось караулить его, Абдуллу, в новогоднюю ночь, чтобы потом почти пять часов обстоятельно излагать историю похищения Корана? Какие цели он преследовал? Насолить более удачливому коллеге? Вряд ли. Ревность? Не похоже. В любом случае, новогодняя ночь — не самое удачное время для подобных поступков. Один день в такой ситуации ничего не решает. Баум мог прийти сегодня, даже завтра, но он пришел вчера и очень волновался. Это было видно невооруженным глазом. Едва ли Баум способен разыграть такой спектакль. Значит, дело и впрямь серьезное, и ехать к Кузину надо в любом случае.

Абдулла был из той редкой породы людей, у которых способность к аналитическому восприятию мира удачно сочетается с даром действовать решительно и смело, не опасаясь неизбежных трудностей. Подобно хитрому хищнику семейства кошачьих, оглядывающемуся по сторонам, прежде, чем прыгнуть на свою жертву, Абдулла обдумывал каждый свой шаг, после чего с завидной отвагой бросался навстречу опасности.

Увлеченный размышлениями, Абдулла не сразу заметил, как в кабинет, слегка прихрамывая, вошел Саид. За время болезни он еще больше располнел. По-видимому, сказывался неподвижный образ жизни. Саид решил отпустить усы и бороду. Рыжего цвета, они забавно гармонировали с абсолютно лысой головой исполнителя наказаний в соответствии с шариатом.

— Ас-салям 'алейкум ва рахмат Аллахи ва баракатух, [12] уважаемый Абдулла Петрович, — несмотря на болезнь, Саид не растерял своей улыбчивости.

— Ва 'алейкум ас-салям, Саид, — приветствовал его Абдулла. — Извиняюсь, что оторвал Вас от заслуженного отдыха.

При слове "заслуженный" Саид недовольно поморщился, живо вспомнив удары, которые ему наносил его коллега, командированный из К-ского шариатского суда.

— Саид, — неторопливо начал Абдулла, — мне нужна Ваша помощь в довольно непростом деле. Я не имею права Вас принуждать, поэтому если Вы не хотите, Вы можете сейчас же быть свободным.

— А в чем состоит это дело? — с опаской поинтересовался Саид.

— Речь идет о краже, — при этих словах Абдулла нахмурился. — Очень серьезной краже. Это все, что я пока могу Вам сказать. Так что Вам придется на время убрать ковер своего нетерпения в сундук ожидания.

— Хорошо это Вы сказали… про сундук, — Саид вновь подарил Абдулле свою солнечную улыбку.

— Это не я сказал, а Ходжа Насреддин, — пояснил Абдулла.

— А-а, — протянул Саид.

— Так Вы согласны помочь мне? Еще раз повторяю: дело сугубо добровольное, — пристально поглядев в глаза Саиду, напомнил Абдулла.

— Да, — неожиданно для Абдуллы быстро и уверенно ответил Саид.

— Спасибо, — Абдулла с признательностью пожал Саиду руку. — Тогда срочно наденьте форму судебного исполнителя. Сегодня Вам придется поработать в этой должности.

Счастливый Саид побежал натягивать форму, и через десять минут, совершив намаз, он и Абдулла вышли из здания суда с серьезными непроницаемыми лицами.

Всю дорогу они ехали молча: Абдулла обдумывал предстоявшую беседу с Кузиным, а Саид тихо дремал, уткнувшись широким морщинистым лбом в стекло — позади была новогодняя ночь.

Дом Кузина стоял немного на отшибе, окруженный с одной стороны небольшим озерцом, с другой — внушительных размеров парком, занимавшим едва ли не полрайона. Унылая, загаженная мальчишками лестница освещалась одной единственной лампой, повисшей где-то между вторым и третьим этажами. Высокие ступени, по которым, придерживая коленки, взбирались Саид и Абдулла, давно никем не убирались, а обшарпанные и исписанные поносными словами на арабском и китайском оливковые стены не оставляли у человека, взглянувшего на них, ничего, кроме бесконечного чувства одиночества и незащищенности.

Долгое время Абдулле никто не открывал, хотя за дверью отчетливо слышалось какое-то движение. Наконец, строгий и, вместе с тем, неуверенный женский голос спросил: "Кто там?".

Мысль Абдуллы беспомощно заметалась, не находя нужного ответа.

— Меня зовут Абдулла Мухин. Я — судья Н-ского шариатского суда, — промямлил Абдулла, от волнения намертво вцепившись в дверную ручку квартиры Кузина.

После некоторых раздумий дверь, наконец, отворили, и на пороге перед Абдуллой обозначились две фигуры: одна женская, невысокая, в старом застиранном халатике цвета морской капусты, другая мужская — чуть повыше, в брюках и белой рубашке навыпуск. Женщине было лет пятьдесят. Излишняя полнота не позволяла точно оценить ее возраст. Мужчина же, напротив, казался моложе женщины. Короткие черные напомаженные волосы, незначительно тронутые сединой у висков, гладко выбритый подбородок свидетельствовали о том, что этот человек серьезно занимается своей внешностью. Абдулла сразу обратил внимание на едва уловимое движение надменности, поселившееся в уголках губ мужчины. Из опыта Абдулла знал, что такие люди, несмотря на нарциссизм и презрение к остальным, склонны иногда к самоиронии. По-видимому, обладатель рубашки либо только что пришел, либо собирался в ближайшее время уходить.

— Простите, Вы — профессор Кузин? — быстро спросил Абдулла мужчину.