Лишенные веры

– Слушай, – сказал он, – понимаю, ты обижен на то, что произошло – и, конечно, понимаю почему. Наверное, можно было, нужно было проявить больше тактичности. Но сейчас Россу нужны его друзья. Последний год выдался очень тяжелым.

– Угу.

– Поэтому я полагаю, что Росс действительно обрадуется знакомым лицам. И мы, ну, я подумал, не захочешь ли ты снова с ним работать.

Наверное, я выглядел потрясенным, потому что Этеридж торопливо продолжил:

– Нет, конечно, не как музыкант, этот вопрос мы, ну, закрыли, а, скорее, в административной должности…

– Ты предлагаешь мне стать нянькой? – скептически осведомился я у своих ботинок.

Он предлагал. Этеридж хотел заплатить мне – не очень много, но все-таки – за то, чтобы я просто ошивался рядом с Россом и следил, чтобы он не переборщил с наркотиками или чтобы ему в голову не взбрела смешная идея не подчиниться планам Этериджа и компании, расписанным на несколько лет вперед. Ну, хотя бы до осени.

Я сказал, что подумаю, и Этеридж посмотрел на меня с плохо скрываемой ненавистью, а потом произнес:

– Хорошо, отлично, – и добавил, как мило было с моей стороны уделить ему время. И да, ну, конечно же, он действительно страшно хочет услышать мою группу. Он даже намекнул на возможную поддержку в будущем. Что стало бы отличной приманкой – если бы только моя группа существовала.

Да, целый час врать человеку, работа которого – врать окружающим, утомительный труд. Поэтому я задержался на площадке перед офисом «Славной организации» и решил вызвать древний лифт, а не идти по лестнице. В ожидании лифта я услышал доносившиеся из «Славной» голоса.

Сначала звучал голос Этериджа, громче и грубее, чем раньше, хотя недостаточно громкий, чтобы разобрать отдельные слова. Потом высокий голос, наверное, Мэнды, очевидно, извиняющейся. Потом звук, отрывистый и резкий, точно удар плеткой, а за ним – женский вскрик ужаса и боли. Потом шаги.

Внезапно из-за двери выскочила Мэнда и, миновав меня, побежала вниз по лестнице. Секунду я стоял на месте, соображая, вернуться ли в офис или догнать Мэнду. Тут прибыл лифт, и я сел в него, надеясь перехватить Мэнду внизу. Но он остановился этажом ниже, чтобы подобрать пассажиров, и когда я вышел на улицу, Мэнда уже исчезла.

Я замешкался еще на секунду и принял решение. Дошел до Центральной почты на Трафальгарской площади, вытащил из сумки шантажистское письмо и бросил его в ящик.

Дома Фрэнк спросила у меня, как дела.

– Ну, – ответил я, – шантаж так себе, а контракт на запись все ближе и ближе.

Фрэнк это развеселило еще меньше, чем прошлым вечером Мака. Вообще-то, она посмотрела на меня с подозрением. Определенно с подозрением.

– Ах да, а еще работа няни!

– Что?

– Нет, серьезно. Похоже, у нашей поп-звезды тяжелые времена. Скучает по старым друзьям. Как бы там ни было, Этеридж смертельно боится, что Росс сорвется раньше, чем запишет свой великий альбом, и хочет, чтобы я держал Росса за руку. Звучит неплохо, да? А я-то всегда удивлялся, как попадают в свиту!

– Ты ведь не собираешься этого делать?

До этого самого момента я действительно не собирался. У меня уже была работа, а идея покупки старых друзей выглядела отвратительно. Но высокомерие Фрэнк рассердило меня. Полагаю, какой-то части моего сознания льстило предложение Этериджа, тем более, что оно исходило от него, не от Росса. И внезапно мне стало немного жаль Росса. То, что он сделал за последний год или около того, хотел бы сделать любой из нас, если бы только обладал его талантом. И если теперь Росс обнаружил, что окружен продажными дельцами-мерзавцами, может, он прислушается к разумному голосу. К кому-то, кто вернет его к радикализму былых дней. Если я не скажу Фрэнк, что отправил письмо, может, мы просто забудем об этом. Все эти мысли я выразил двумя словами:

– Не знаю.

– Что, после того как он обошелся с тобой? – сказала она, пристально глядя мне в лицо, и я понял, что на самом деле она имела в виду: «как он обошелся со мной».

Я запутался в словах, пытаясь объяснить ей свои мысли, что с Россом на самом деле все в порядке, все дело в окружающих его людях. Этеридже и ему подобных. Она только молча смотрела на меня. Наконец я на секунду тоже умолк, и тогда она произнесла:

– Ладно, пойдем выпьем и пока забудем об этом. Отложим до утра.

Так мы и сделали и хорошо провели время, играли в пул и слушали записи Пэтси Клайн [46] на проигрывателе-автомате, а потом вернулись домой и легли спать. Я в свою кровать, а Фрэнк – в кровать сигнальщика, потому что он работал в ночную смену.

Но я еще не спал, когда Фрэнк залезла ко мне, и поцеловала меня, и положила мои руки себе под футболку. И на этот раз не говорила про свое отвращение к вставлению, вообще ничего не говорила. А когда она затащила меня наверх, а лунный луч сиял через дыру в импровизированных занавесках, я подумал, что никогда еще не видел такой красоты. Но только я проник в нее, что-то, казалось, в ней угасло. С каждым движением она становилась все более безжизненной. Я убыстрил темп, пытаясь вызвать ответную реакцию, но безрезультатно. Она отвернулась. Я ненавидел себя, когда кончил. И, скатываясь на кровать, кажется, услышал ее всхлип.

Но она овладела мной, а я овладел ею, и к утру я знал, что делать. У меня не было – да и сейчас нет – никакого оружия против слабости. Поэтому на следующий день не я звонил в «Славную организацию», чтобы сказать: «Да, да, я хочу эту работу!» – звонил Мак, и шантаж начался.

– Этериджа, пожалуйста. Скажите ему, что это насчет истории Росса.

Этеридж подошел к телефону, и Мак, прежде чем продолжить, оторвал трубку от уха и улыбнулся мне.

– Да, да, вам это не нравится. Просто заплатите, и я исчезну… Что вы имеете в виду? Парень, вы ведь «Славная организация», конечно, у вас есть деньги. Просто скажите записывающей компании, что вам нужно пару фунтов на перезапись. Даю вам неделю. До следующей пятницы. Наличными. Я свяжусь с вами… Да, и тебя туда же, дружище.

В четверг вечером мы отправились на прогулку. Мы – это я, Фрэнк и Мак. Мак, похоже, расстался с Анжелой – а вместе с ней, что удивительно, и с героиновой зависимостью. Он пил, как сапожник, но я тоже пил, и, в конце концов, разве не сказал Дилан Томас [47]: алкоголик – это тот, кто тебе не нравится, а пьет столько же?

Мы встретились в «Рипли». Уж не знаю, почему. «Рипли» был одним из первых «настоящих пивных» пабов – десяток посредственных сортов пива, подозрительная домашняя еда, голый пол и автомат, полный записей доктора Филгуда, Королевы Иды [48] и прочих, выступавших в «Дингуоллсе» через дорогу.

Мак играл в дартс с парнем, который когда-то был гастрольным администратором у «The Clash» [49]. Фрэнк презрительно фыркнула, сказала, что терпеть не может это место и потребовала «Пери».

Час спустя я был наполовину пьян, Мак по-прежнему играл в дартс, а Фрэнк, забившись в угол, с хмурой гримасой на лице выпила половину своей минеральной воды, Я сомневался в причине ее дурного настроения, но пытался проявлять участие.

– Господи, – внезапно зашипела она на меня, – ты просто умилителен! Ты что, не понимаешь, во что мы вляпались? Давай прекратим это прямо сейчас! Я ухожу!

Я не знал, что она имеет в виду: паб, квартиру или меня. Но я не хотел, чтобы она уходила.

– Слушай, подожди. Сейчас пойдем обедать. И поговорим.

– Куда? Куда «мы» пойдем? Снова за проклятым кебабом к проклятому «Энди»? Или за виндалу [50], когда вас отсюда выставят? Нет, спасибо!

– Нет, – возразил я. – В новое место. Увидишь.

И, к моему удивлению, она села. Я позвал Мака и сказал, что мы уходим. Он ответил:

– Очень кстати, я уже проиграл жирному мерзавцу десятку.